Читать книгу Великий князь всея Святой земли - Андрей Синельников - Страница 4
Часть первая
Начало пути
Глава 1
Кто здрав да умен – два угодья в нем
ОглавлениеЧеловек не может заставить себя свернуть с пути, на котором он до сих пор неизменно преуспевал.
Макиавелли
Можно, думается мне, полагать истинным, что судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим.
Макиавелли
Наступил последний день, отпущенный князем Юрием на сборы и проводы.
К утренней трапезе за столом Андрея собрались ближние, палатные отроки, будущая малая дружина, и Микулица с Малком. Дядьки Данилы за столом не было, он готовил коней и платье для поездки к князю. Андрей обвел столы взглядом, сидевшие за ними други были как на подбор, с такими не боязно хоть в сечу, хоть к царским дворам со сватовством. Дружинники были одного с ним возраста, знакомые с пеленок, с ними он носы на салазках разбивал, катаясь с крутых гор на берегу Нерли, с ними грамоту учил, с ними осваивал науку воинскую. Отобрались лучшие, ладные и оборотистые, кому хоть в огонь, хоть в воду, хоть медные трубы слушать все в охотку, все не в напряг.
Малк и Микулица затерялись среди них, как братья кровные, потому как, и по возрасту, и по обличию, и по платью, мало, чем отличались от дружинников. И еще роднило всех то, что по Правде все они были изгоями, не по роду и по рождению, по судьбе. Все были четвертыми сыновьями в роду или детьми вдов. А посему, полагался им в жизни этой: конь, доспех да покрут, то есть служба Отечеству. Ни двора, ни кола, ни добра им было не положено, кроме того, что на меч да на кончик собственного копья возьмут. Поэтому не было у них сомнения – то ли с княжичем в чужие, незнакомые земли идти, долю пытать, то ли на теплой печи отлеживаться. Может там им Судьба Макошь дорогу добрую укажет, может там их счастье ждет такое, что и в родной стороне не стыд показать и побахвалится будет.
Это еще только утренняя трапеза, днем они с родичами попрощаются, поплачутся, а вечером княжеский пир, проводы, на большом дворе в тереме. Там на площади накрывают столы, и бочонки выкатывают с медами да взварами, режут быков, да баранов, пекут пироги. Главный пир там, вечером, а сегодня с утра последние наставления, последняя приглядка княжича к тем, кто с ним в дорогу пойдет, на кого ему в пути опираться, и с кем ему совет держать, а придется, не дай Бог, и в бою спина к спине стоять. Андрей опять поднял взгляд от блюда с бараниной.
– Достойных отроков здесь человек двадцать, значит вместе с челядью и старшей дружиной, до Царьграда, через немирные земли, пойдет сотни две воев. Это хорошо, спокойно. Да и с царевной, назад в Киев, можно будет легко человек сто старшей дружины отпустить, да еще Базилевс своих столько же даст, а то и поболее – дары сторожить. Дойдут, знать. Значит со мной, в Святой Град, считай на круг, человек сто и отправится. Нормально, и в дороге спокой, и на покое не в тягость, так и порешим, – Он еще раз обвел всех взглядом, и только уверился в своем решении.
– С этими, сам черт не брат, – мысленно трижды плюнул через левое плечо, чтобы не сглазить. – А с такой ведуньей, как Малка, да с таким книжником, как Микулица, с добрым словом и советом Данилы, глядишь, любая дорога скатертью покатится, – Улыбнулся, вспомнив о самых близких, – Ну, пора к отцу в терем.
Он незаметно встал, что бы не мешать остальным, и боковым проходом, волчьим своим шагом, выбрался в коридор, ведущий к двери в конюшню, где его ждал Данила с жеребцом в поводу. Накинув праздничный кафтан, и пристегнув к поясу меч, Андрей вскинулся в седло и выехал со двора. Стремя в стремя к нему следовал Данила.
– Как тень, – отметил про себя княжич, – Как три, – поправился он, заметив отъезжающих от коновязи Малку и Микулицу.
– Вот бисовы дети. Когда ж они коней успели взнуздать? – чертыхнулся про себя Данила, заметив отроков, при этом одобрительно усмехнулся в сивые усы, – И коней взнуздать и парадные кафтаны с бронями приготовить, – Уже удивленно отметил он. Наметанным глазом, различив под жупанами кольчужные рубахи, у одного и у другого, – Ну ладно, эта колдунья все насквозь видит, но ведь и этот книжный червь туда же, – Опять одобрительно подумал, – Ладно детки, молодцы, мне подмога, есть на кого в долгом пути опереться.
Хотя и остальных старый воин знал не хуже и верил им, как себе, небось сам учил последние пять лет, можно сказать из соски выкормил.
Выехав за ворота, все четверо пустили коней галопом, разгоняя в узких улочках кур и гусей, и разбрасывая грязь по заборам. Ни княжич, ни попутчики его, челядь с собой не брали. Для куражу она была не нужна, а опаски от родного батюшки он не имел. Поэтому, пронесшись по низовому городу, они малым числом на себя внимания не обратили, и минут через десять были у ворот верхнего княжьего терема, где Данила, не слезая с коня, ткнул гулко шестопером в ворота, которые отворились тотчас. Старого вояку не знал в Суздале почитай только новорожденный, и то первый месяц, пока глаза не разлиплись.
Андрей со спутниками, пригнувшись, въехали во двор, более напоминавший огороженное поле, отметив про себя, что приготовления к вечернему пиру были в полном разгаре. Любил князь Юрий Владимирович гульнуть, так чтобы небу жарко было, не отнять это было у князя Ростовского. У коновязи поводья перехватили княжьи стремянные, помогли сойти с коней и проводили: княжича в горницу, в парадные палаты, а остальных, на гостевую половину, меду отпробовать и отдохнуть с дороги. Хотя чего им отдыхать Данила взять в толк не мог, но понял, не хочет князь при разговоре с сыном лишних ушей.
Андрей вошел в княжескую палату вслед за саженным гриднею, затем тот отступил назад, и закрыл за ним дверь. Посреди палаты в высоком кресле сидел князь Юрий, погруженный в какую-то свою, ни кому не ведомую думу. Андрей замялся, но отец, уже очнувшись, повелительным жестом указал ему на лавку подле себя.
В горнице было сумрачно, свет едва пробивался через окна, затянутые слюдяными листами, пахло чем-то вкусным, на ладан не похожим. В красном углу различалась икона Богородицы, потемневшая от лака, с лампадкой тускло освещавшей золотой оклад. Все это княжич выхватил одним взглядом и тут же перевел его на отца.
– Ну что, сынок, – отец ни когда не называл его так ранее, – Пора пришла поговорить о деле. Знаю, знаю, дни ты ненароком не терял, не с девками их провел на сеновале, и не с дружиной за гулливым столом. Не смотри на меня удивленным взглядом. Тебя уже учили чувства в глаза не пускать, – Он засмеялся в голос, наслаждаясь произведенным эффектом, чем еще больше смутил сына.
– И не греши на друзей, даже в мыслях, у меня свои способы все знать. Ты еще в начале пути, а я уже перевал жизни перешел, много видел, много каких знаний получил, много с кем знался и ведался. О том наш с тобой разговор ноне. Это только присказка – сказка впереди. Все тебе и волхвы, и схимники поведали, пришла моя пора. Ты знаешь, что был я в Святой Земле, служил там Деве Богородице без корысти, в храме Святая Святых и за годы эти премногия мудрости набравшись. Часть того, что знаю, постараюсь тебе открыть.
Юрий задумался, ушел в себя будто вспомнил все, тяжело вздохнул, огладил бороду и повел рассказ.
Рассказ я свой начну с того времени, как прибыл я со своими дружинниками в Святую Землю, куда в то время направились многие достойные мужи от лучших дворов. Все мы родственники, те, кто правит в этом мире. Все мы дети одного рода. Когда-то, в далеком прошлом, праотца нашего – Мазадана заманила в свой замок «Лесная Гора» волшебница Моргана. После этого родились у нее два сына: Ангел и Артур. И пошли от них два рода – Ангелов и Артуров – медведей, которые и правят сейчас во всем подлунном мире. Мы, сынок, из рода Ангелов, а воеводы наши и правители других земель из рода Артуров. Впрочем, и мать твоя… – Он задумался. Видимо опять провалившись в воспоминания, – Красавица степная… из медвежьего рода была…. Поэтому на их щитах медведи и соколы, а на наших щитах львы и орлы. Помни это, сынок, не враги кругом тебя, а родня. Но не мирно жили родичи, забывать стали заветы пращуров, все больше полем, враждой споры решать начали. То дядя племянников ущемит, то брат на брата войной пойдет.
Тогда решили все, на время отложить усобицы и собрались в городе Любече, на большой Собор. Все княжеские роды прислали старших своих на Собор, все правители земель Ойкумены, то есть земли обетованной, обитаемой и потому так прозываемой. На том Соборе постановили всем встать под руку того, кто на старшем столе, на отца место сидит, и слушаться его беспрекословно, а надобно ему будет, по первому его зову присылать ему дружину свою или самому являться с воями. А буде ослушается кто, править его по Правде, кою утвердили для всех обязательным законом, и наказывать так, чтоб другим неповадно было.
Для того же, чтобы все под одним Богом ходили, что бы клятвы одни давались, вспомнили все про Веру пророка Иисуса, Веру жесткую, Веру меча и огня, и порешили, быть ей единой для всех Верой. Так решив, присягнули все, на этой теперь для всех единой Вере, в верности уложениям Собора Любеческого. Послали за ессеями и учениками того Иисуса, и просили их крестить страны наши по законам у них принятым. А в землях, где создали они государство свое – Новый Израиль, то есть Новый Богоборец прозываемое, порешили создать место для обучения новых дружин. Подвести их под руку старшего на столе, остальным признать закон нарекаемый «вассалитет», закон главенства старшего над младшим над вассалом то бишь. В Землю же Святую послать лучших отпрысков из лучших родов, чтобы служили после отечеству Словом и Делом.
Всего за два года, после того как государи призвали к себе учеников Иисуса, называемого с тех пор по-ромейски Христом, построили они в своих землях столицу государства своего, и дали имя ему Иерусалим, как бы показывая, что Вера их на других верах стоит, и центр ее именем Святого Града наречен. Ходит у них некая быль, что посланец Всевышнего, единого для всех времен и народов, царь-священник Мелхиседек преломил хлеб и поделил вино с основателем города сего – праотцем всех пуленов, так себя они стали называть с того времени. Звали, мол, того основателя Авраам, хотя имя его на языке местных племен и означает «праотец». Авраам же сей, от имени всех жителей той страны и последователей новой Веры, дал обет о службе верной и единой не царям и королям земным, а самому Господу нашему. С тех пор носит Вера эта имя Авраамовой Веры, одной для всех народов. Все ее исповедующие обязались служить ей по Вере и Правде и десятину Богову платить хабаром, то есть десятой частью добра, в святых войнах завоеванного и душами, то есть каждым десятым воином на службу Господу отданным.
– Я слышал батюшка, что некий Авраам вместе с неким Исаией принес веру Иисусову в наши места, – смиренно спросил Андрей.
– Веру Христову, так там ее называют, но чаще – вера Авраамова, но я не слышал этого. Может это былина, может это был другой человек, а может и так, как люди бают. Все может быть. Продолжим. Мой рассказ только начат. Так вот, я отправился в эти земли – себя показать, людей посмотреть, а более того набраться ума-разума. Я пропущу рассказ о дороге, ты сам ее увидишь, не далее чем завтра, хочу только предупредить, она опасна. Впрочем, у тебя надежная дружина и хорошие советчики, так что все в твоих руках.
Прибыл я в Святой Град с ближней дружиной весной, когда цветут холмы, окружающие город, и к вечеру расположился в госпитале Иоанна Милостивого, что у Новых ворот, иногда называемых Иудейскими.
Постоялый двор этот, по-местному госпиталь, основал, как говорят, некий мавр звали которого за его происхождение Маврикий, для помощи путникам и больным. К тому же времени, как мы разместились там, обслуживали его братья госпитальеры. При нас купец Пантелеймон, прибывший с нами, построил новый странноприимный дом, который передал братству и монахам, и лепрозорий в котором разместились братья Лазаря. Так вот, по этому новому дому, Братство госпитальеров стало тогда носить имя «Братство всадников госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского».
Ладно, хватить об этом, ты все увидишь своими глазами, продолжим о моем путешествии.
Утром следующего дня, взяв с собой двух гридней, и провожатого из людей, что город этот знали, направился я на гору Сион, где стояла Мать всех церквей – Усыпальница Пресвятой Богородицы. С недавних пор, лет за десять до меня, а то и меньше возвели рядом с ней мастера наши суздальские, да ростовские, обитель для дружин княжеских из наших земель, по повелению Даниила Игумена земли Русской и с согласия первого короля Иерусалимского королевства Балдуина Булонского.
– Это тот игумен, что короля этого Балдуина из поганского плена выкупил? – Уточнил княжич, – А тот с черниговской дружиной разгромил потом поганцев, за что и пожалованы были Даниилу земли под обители, и право над Гробом Господним лампаду зажечь неугасимую.
– Тот, тот. Вижу, не просто мечом вас дядька Данила учил махать, – Удовлетворенно прогудел Юрий, – Видать много он вам про свое хождение в Иерусалим поведал. Он ведь, тоже в той сече отличился, считай, самого воеводу поганского в полон взял, хорош вой. Он и сейчас любому кузькину мать покажет.
Значит так, поехали мы в обитель Сионскую, где жили дружинники братства, основанного Яковом Младшим, одним из ближних Христовых апостолов, иногда они их лигами, иногда религиями называют, так что ты не путайся. Основал тот Яков, брат Господень, вместе с первым воеводой сей земли Готфридом и братьями родными его Евстафием и Болдуином, это братство Святого Гроба для защиты строящегося храма Гроба Господня, где святыня пребывает. Пещера, в которой дух пророка того – Иисуса Христа, обретается. В той пещере старшие братья, новиками прозываемые, перед Посвящением обет службы дают. И я там давал.
– Это тот Готфрид с братьями своими, что нам по франкским королям родня? – задал вопрос Андрей.
– Да те, а король Балдуин муж твоей тетки, дочки бабки твоей Анны, королевы франкской. Ты там, в родичах сам разберешься, я вот так и не смог понять, кто из нас кому сват, кому брат. Старшего в роду Собор укажет, а до того времени все мы равны, все мы его вассалы. Так то вот.
Вот в эту обитель мы и направились, ибо слышали, что самые лучшие витязи, богатыри, защитники Веры и Бога в братстве этом состоят, и всему они опора и надега.
Первые четыре года служил я верой и правдой в братстве том. В их плаще белом с золотым зверем грифоном ты меня на празднике Ивана Купалы видел. Означает тот зверь власть над зверями и птицами землю населяющими, а власть над людьми, братство само возьмет, если воля Божья на то будет. Состояли в нашем братстве почитай все правители тех земель, что нового Бога приняли, и управляло братство всеми путями торговыми, всеми союзами военными, всей казной – калитой, что по государевым дворам, по сокровищницам запрятана.
Не было от них тайн и заговоров, и стоял над всей этой казной, кошем, кошелем, брат Евстафий, один из тех, кто братство основал. Евстафий по прозвищу Собака, полученному им за службу братству верную, за неусыпную свою стражу общего коша и дела. Правда, недобрые языки называли его Пес, ну, так они всех братьев называли Псами Господними. Не в обиду, а в заслугу им.
За годы сии ширился край тот, страна Заморской званная. Королевство Иерусалимское приросло землями новыми, пуленами отстроенными: Королевством Антиохийским, графствами Эдесским и Триполи, Малой Арманией. Окреп Новый Израиль от Царьграда на севере, до Петры и Айлата на юге. Мощные крепости встали по границам и гостеприимные госпитали на дорогах, удобные порты, защищаемые от пиратов грозными бастионами и радушные караван-сараи на кочевых путях. Крепли дружины, и встал вопрос о создании новых братств, тех Псов Господних, коих боялись враги.
За шесть лет до моего возвращения приехали к нам в обитель достойные витязи из франкских земель. Были они вассалами Гога Шампанского из южной Галлии и относились в основном к роду Артурову – Гогов и Готов. Ватажник этой малой дружины по имени Гог Поганый, из кочевников, попросился на обучение в обитель нашу со товарищи, и, думаю я, по сей день служит там Пречистой Деве. Дам тебе я грамотку, к нему писанную и вторую к Евстафию Собаке. Выберешь путь славы воинской, бить тебе челом Гогу Поганому и его подельщикам, лучшей школы воинской нету там, в Святой Земле. Выберешь дорожку торговую, казну сберегающую, иди на выучку к Евстафию, он эту науку сам обмозговывает и других ей учит, только вот надо ему на душу лечь. А то крут, так развернет у порога, что домой долетишь, за счастье считай. Науку свою передает он только родичам, да ты ему напомни про бабку, что у вас общая.
– Ну да что мне тебя учить, я, почитай, там уже как год не был, – Он опять провалился в думу тяжелую, потом стряхнул ее с себя тем же бычьим движением и продолжил, – Все делай так, как сердце вещун подскажет. Всем земной поклон и привет с Севера, от Залесской земли. Гробу Господнему кланяйся. Чти Мать Пресвятую Богородицу. Чести рода не роняй ни в бою, ни за пиршественным столом. Все что тебе в Царьграде делать, то дьяки тебе расскажут и в подорожную впишут. Сватом с тобой приказной дьяк Беда поедет, его при дворе Иоанна Комнина – Базилевса Ромейского привечают и знают хорошо. Даже кличут Беда Достопочтенный. Да и он там, как в собственной горнице. Что тебе еще сказать? Спрашивай.
– Скажи батюшка, если Вера эта Авраамова всем по сердцу, если знаки ее от пращуров наших нам и так все ведомы, если волхвы наши ее не корят, то почему не кончаются усобицы? Почему в мире не живем раз все мы родичи?
Почему всяк на своем столе норовит старшего не слушать, и по своему путь топтать?
– А потому, Андрей, что нет жесткой руки, чтобы взнуздала княжескую вольницу, чтобы заплясали жеребцы голубых кровей под суровой рукой воина, не так как они хотят, а куда хозяину скок нужен. И хоть есть и Правда одна, и Вера одна, но нет силы, чтобы правду и веру ту огнем и мечом нести.
– А что ж отец, без крови и пламени не можно землю объединить, людям всем на благо? На Добро общее, на Лад для всех.
– Может ты и сможешь, но пока ни кто не смог. А дурашливому, да бахвальному, да жадному им один указ – стальная перчатка воина. Хочешь миру Добро нести, облеки руки свои в железные рукавицы, только пусть их сначала скуют умелые кузнецы. И еще помни, что тебе Добро, то может другим Зло. На всех не угодишь. Зри только то, что тебе Господь подскажет, а остальное на твоей совести. Все. Жду тебя с дружиной вечером на пиру, на проводах. Проси Данилу тебя Спасу Нерукотворному учить, и я попрошу. Но то, только его воля, через колено тут не согнешь и не сломаешь. Ну, будь. До вечера.
Он сурово махнул рукой, как бы смахивая слезу, но княжич понял поблазилось, не плакал никогда князь Юрий, не имел он слез.
Андрей вышел в сени, он только сейчас заметил, что на дворе полдень, и у него времени осталось только заскочить домой в терем, переодеться в праздничный убор. Кликнуть отроков и челядь, и уже парадным поездом двинуться опять сюда ко двору Князя Ростовского и Суздальского Юрия Владимировича, дающего сегодня пир по поводу отъезда сватов в славный город Царьград за невестой, будущей княгиней края Залесского.
На дворе кони уже грызли удила и рыли копытами землю, краем глаза он успел рассмотреть столы, покрытые белыми рушниками и бочонки с напитками стоящие вдоль стен. Выхватил из-за голенища шелковый арапник, стеганул коня и, не оборачиваясь, вылетел за ворота по направлению к дому. За ним метнулись три тени, как бы пытаясь его догнать.
– Вот так и будут они меня сопровождать всю жизнь, как духи прошлого, нынешнего и будущего, – Мелькнула шальная мысль.