Читать книгу Великий князь всея Святой земли - Андрей Синельников - Страница 6

Новая заря вставала над Славянской землей.

Не успел первый луч солнца коснуться золотых крестов Собора Рождества Богородицы, как уже вся дружина с челядью была на ногах. Но вот, под его лучами, полыхнули огнем золотые звезды по голубому небу всех пяти куполов, и уже кони были оседланы и люди накормлены. Дружина и обоз, готовые в дальнюю дорогу, ждали сигнала. Наконец, на крыльце показался князь Юрий в сопровождении сыновей и старого дядьки, кормильца Юрия Симоновича.

Братья обнялись, отец перекрестил Андрея, троекратно облобызал и сказал:

– Давай, сынок. С Богом, – хлопнул его по плечу, так что кольчуга отдалась малиновым звоном, – Еще раз, с Богом. Пусть катится дорога под копыта ваших коней расстеленной скатертью. Будет оказия – весточку пришли. И помни, ты дома на Руси нужен более чем там в Заморье. Двигайте!

– Княжич, – Осторожно тронув его за рукав, сказал древний дядька его отца, – Будешь в славном Киеве, кланяйся могиле моего батюшки Симона. Скажи по его меркам, по его поясу ставим мы храмы в Словенской земле, Веру новую ставим. И еще скажи, что сын его Георгий наказ выполняет и Вера та, не на дереве, на камне стоит. Как он ставил лавру в Киеве, так и мы соборы в белом камне закладываем, на века. В общем, земной ему поклон и благодарность.

– На конь! – Раздался зычный приказ Данилы, – Становись!

Дружина и челядь одним махом взлетела в седла и выстроилась посреди двора.

Отроки в первом ряду, челядь за ними, держа в поводу заводных и вьючных коней. Князь оглядел дружину.

– Соколы! – Подумал он, – С такими, хоть сам в путь-дорожку.

Глаз непроизвольно искал, что-то, на чем должен был остановиться и не находил.

Чего-то не хватало в этом монолитном строю. Какого-то диссонанса не было, к которому уже привыкло наметанное око воина. Услужливая память подсказала:

– Инока и зеленого отрока с его слугами в строю нет!

Князь только хотел осерчать, но уже увидел эту компанию чуть в сторонке в тени Собора, как бы прикрытую от чужого взгляда и сглаза тенью пяти крестов.

– Уф, вот колдовское племя, – с облегчением вздохнул князь, – Ступайте, вои. Возвращайтесь со славою. Судьбу вашу не ведаю, да то и дело не мое. Но от всей души желаю увидеть вас всех живыми и здоровыми на родной стороне. Храни вас Богородица!

Повернулся к сыну и уже буднично пояснил:

– Значится так, старшая дружина тебя за городом ждет. Старшие там – приказной дьяк Беда, да воевода Чубар. Они тебя слушать будут, конечно, но дело свое знают и забота у них у каждого своя. Ты к ним часто не лезь с указами, а лучше советуйся и учись. По пути всем привет и почтение, родне во всех землях поклон. Да что это я, все говорено, обговорено, чего в пустую лясы точить, Бога гневить. Поди сюда, поцелуемся. Может, и не свидимся уже, не дай Бог.

Они обнялись, Юрий почти оттолкнул Андрея.

– Иди. Иди. Не рви сердце.

Андрей сбежал с крыльца и взлетел в седло своего саврасого. Почти тут же князь дал знак, и дружина тронулась к теремным воротам.

Вдруг тишину утра разорвал звон колоколов. Это был не набат, это был звон торжественный, звон крестного хода. Знатный был звонарь в Суздале, умелый и понятливый, а может, кто ему в уши нашептал, что это не просто проводы, а уход старой Руси за новой долей.

Отъезжающие осенили себя широким крестом на купола Собора и хлестнули коней. Долгие проводы – лишние слезы. В путь!

За околицей, на развилке поджидала их старшая дружина, видимая из далека по ярким бликам, играющим на бронях и шеломах. К Андрею подскакали старшие Беда и Чубар.

– Утро доброе князь, – с седла крикнул ему Беда, – Привыкай, с этой минуты, ты для нас и всех вокруг князь Ростовский. В походе, кто старший по роду, тот и князь.

– С почином, – Вслед ему пробасил Чубар, поручкался с Данилой, как с равным, и встал бок о бок с ним. Чуть сзади Андрея и Беды, который занял место рядом с князем.

– Здравствуйте, бояре, – Андрей широко улыбнулся, – От души рад, что у меня в попутчиках люди, о коих гусляры песни слагают. Что ж впереди дорога, сзади дом родной. Запевай Малк путевую. Поехали.

– Дозор правь напрямую через Брынские леса, боковые поглядывай! – Данила, кивнул Чубарю, и тот, прихватив десяток своих воев, выехал вперед, прикрыв старших живым щитом, – На Владимир не пойдем, крюк давать. С такой силой, в чащобе нам не только лихих людей, тура или Михайло Потапыча, самого Соловья бояться не с руки, – Хохотнул он оборотясь к князю.

– Знаешь ли ты князь, байку про Брынские леса, – Как будто продолжая давно начатый разговор, подъехал поближе Беда, – Про Илью Муромца и Соловья-Разбойника.

Андрей придержал коня и позволил дьяку поравняться с собой, благо, широкий шлях позволял ехать в ряд. Он оглядел попутчика. Беда был сорокалетним мужчиной, про таких говорят, в самом соку. Родом, по слухам, он происходил из лапландских волхвов, и искусство это ему передалось по наследству от дедов и прадедов. К своим сорока, выше его в ростовском княжестве никто не взлетал, кроме, считай, Юрия Симоновича. Ну, так тот нянькал нынешнего князя с детства еще на Мономаховом дворе. Дьяк вершил все дела с дальней родней, что в ромейских, франкских, полабских и других дальних землях проживала. Бывал при королевских дворах и в Норвегии, и в Дании, и мало ли где еще. На ближних соседей, рязанцев, да смолян, не разменивался, даже в стольный Киев, и то заглядывал проездом по пути в земли не близкие. Говорят, бывал и у половцев, и у печенегов и ото всюду ворачивался. За посольства свои набрался лоску иноземного, хитрости ромейской и невозмутимости половецкой. Много чего видел, много чего знал, мало чего говорил и показывал. Одет был, так, что с первого взгляду и не поймешь, то ли купец, то ли боец, то ли боярин знатный, то ли изгой пролетный. Однако во всем чувствовалась какая-то сила и уверенность в себе. Сидел он на коне, как влитой, кольчуга была скрыта под дорожным жупаном, на голове сидела плотно войлочная шапка, из-под которой до плеч спадали волосы, уже тронутые сединой. Соль с перцем, образно охарактеризовал его локоны Андрей. Он еще раз пригляделся к дьяку.

– Лев. Спящий лев. Нет, не спящий, а лев в засаде. Мимо такого не пройдешь незаметно, если он на охоте, – Стремя дьяка коснулось его стремени, – Слыхивал, нянька рассказывала, да еще гусляры на пирах пели. Но еще с охотой послушаю.

Сзади в рассветное небо взлетела песня. Звонкий голос Малка сразу взял такую высоту, что в соседних рощах тут же откликнулись лесные птахи, приняв его за какую-то свою, им одним ведомую голосистую птицу. Песня была про родную сторону, про дружинника ее покидающего и прощавшегося с красной девицей. Припев подхватили все, и грубые голоса ветеранов смешались с еще неокрепшими голосами отроков, создавая удивительную картину единства и согласия.

Беда повел рассказ про то, как Илья родом из Мурома тридцать три года на печи лежал, про волхвов, что его живой водой напоили, и про то, как он в Киев, ко двору Владимира Красно Солнышко, поехал напрямую через Брынские леса.

Рассказ лился размерено, дорога ровно ложилась под копыта коней, вокруг пока еще были родные суздальские леса и князь расслабился и вздремнул, не закрывая глаз, что бы не обидеть рассказчика. Такой дреме его тоже научил Данила, вот и пригодилось первый раз.

Очнулся он на берегу Колокши у брода, за рекой начинались былинные леса, о которых только что рассказал ему Беда. Часть дружины уже переправилась и ожидала остальных. Выбравшись на другой берег, князь отряхнул воду с боков коня и дорожных сапог и вгляделся в темноту ожидавшего их леса.

Суровый бор подходил прямо к поляне, он начинался вдруг, без опушек и подлеска. Мачтовые сосны встали плотным строем, прикрыв собой небольшой ельник. На душе стало как-то не спокойно, всплыли воспоминания о страшных сказках про лешаков и вурдалаков.

– Чего князь пригорюнился, – Раздался насмешливый голос рядом, – Али леса испугался? Лес – он и есть лес, сосны да елки, вся не долга.

– Малка, – На душе оттаяло, – Вот чертовка, колдунья лесная. Ей лес, что дом родной. А уж ее Угрюмам…, – Андрей поворотился в седле, встретился взглядом с лазоревыми глазами и помягчел, – Да нет, вот думаю, дорожка узковата, придется след в след ехать. Да надо кого на сторож пустить.

– Ты Угрюмов вперед пошли. От старой дружины, берендеев по бокам, а Данила пусть сзади обоз стережет, – она почти шепнула, не размыкая губ, – Извини за подсказку, – И тут же пропала, как и не было.

– Вот колдовская девка, – Опять подумал князь, но уже отдавал приказы, чем не мало удивил и Данилу и Чубара, потому как добавить к сказанному было нечего. Все было грамотно, правильно и точно.

Посольство втянулось в темноту чащи, под зеленый полог соснового лапника. Когда за последним воем, разогнулись колючие ветки, на полянке появился заяц, сделал стойку и дал стрекача в сторону опушки. Теперь даже пролетающая сорока вряд ли на своем хвосте смогла бы отнести, кому-то весточку о тех, кто прошел здесь пять минут назад, такая тишина разливалась на берегу не быстрой реки.

Отряд двигался в полутьме леса. Солнце почти не пробивалось сквозь зелень ветвей, и даже в полуденную жару здесь было прохладно и дышалось легко. Лето в этот год выдалось на редкость жарким и засушливым, дождей почти не было. Пшеница и ячмень, бодро пошедшие в рост весной, как-то пожухли и сморщились, поэтому на урожай никто не надеялся, и с тревогой ожидали голодной зимы. Но здесь, в лесу, даже этот летний зной почти не ощущался, и ехать было приятно.

Только вот, какая-то зловещая тишина давила на путников. Колдовской лес не шумел, птицы в нем не пели, и звери не шмыгали под ногами. И опять, всем вспомнились разные россказни про вурдалаков да лешаков лесных и кикимор болотных. Виду конечно ни кто не подавал.

Лихие же люди лесные за пару верст чуяли, кто в их лес нагрянул, и проворно убирались прочь с дороги. Испытывать свою судьбу и крепость булатных клинков дружинников охотников не было.

К вечеру лесная дорога вывела всех на лесную прогалину, посреди которой возвышался вековой дуб.

– Вот это чудо, – увидев исполина, выдохнул Беда, – Вот на нем Соловей Разбойник и сидел, – Уже со смехом добавил он.

Его замечание было встречено общим хохотом, тут же снявшим напряжение колдовской чащи.

– Стой! – Раздался голос Данилы, – С коня!

– Пора подкрепится, да и сбрую подправить, самим оправиться, – разъяснил он князю.

– Будя, будя. Делай, как знаешь. В походе вы с Чубарем князья, – Остановил его Андрей, – Мы вон с дьяком под дубом расположимся. Это диво надобно поближе рассмотреть, может там, русалки в ветвях прячутся, али Кот-Баюн в дупле живет, – В тон дьяку закончил он.

Дружинники спешились и расположились на ночевку, доставая из торб припасенную на дорогу еду. Лошадям ослабили подпруги, и пустили на свежую травку, еще не пожелтевшую в прохладе леса.

Князь устало потянулся и с удовольствием растянулся на плаще, заботливо постеленном незнамо как очутившейся рядом Малкой. Одними глазами он поблагодарил ее за заботу и поискал глазами старших.

Данила с Чубаром деловито обходили стан, расспрашивая дружинников, и оглядывая снаряжение и вьюки.

Беда, вот только что сидел рядом и покусывал травинку, а глядь, уже нет ни где. Андрей отметил, что несколько ветеранов пропало вместе с ним, ну да это их дело.

Микулица пристроился вроде бы и не рядом и в то же время руку протяни, и он тут.

– Значит и Малка тут же, – поискал взглядом Андрей, – Ты смотри, нету. Вот лесная бестия, пошла с деревьями, да зверушками совет держать.

Он достал из сумки кусок холодной говядины и краюху черного хлеба. Круто посолил и, запивая свой обед квасом из дорожной корчаги, выкинул из головы все страхи и опасения. Все на своих местах и дело знают, вспомнились слова отца.

– Хлеб да соль, – Подошел Данила, – Считай, сегодня полпути проехали. Повечеряем в Звенигороде. Все в порядке? Никаких указов нам не будет?

– Садись, дядька, в порядке все, – Князь указал на расстеленный плащ, – Не суетись, вот хлебца с мясом пожуй, меду хлебни.

– Я хмельное в дороге в рот не беру, а пожевать чего, не откажусь. Шустрик наш, Малк, куда подевался, не видал?

– Беспокоишься старинушка?

– А чего за него беспокоится. С такими бугаями, как Угрюмы, в любой лес полночь за полночь. А потом мы ж с тобой князь знаем ему лес, что дом родной, а уж гридням его…, – Данила замялся.

– Договаривай, договаривай старый, – надавил Андрей, – Чего замолк, язык проглотил, – Он поднял глаза и чуть сам не проглотил язык от удивления.

Прямо перед ним стояла Малка с лукошком лесной земляники, а не далее вытянутой руки, рядом с Микулицей, широко развалясь, лежали братцы Угрюмы, угощая того собранными ягодами. Он готов был побожиться, что вот только что их не было. Но вот они, и лукошко почти касается его руки, и лазоревые омуты смотрят прямо в душу. А открытая улыбка говорит:

– Чего княже, искал, али думал обо мне.

Он взял протянутое угощение и жестом пригласил к столу Данилу и Малку. Тот, придя в себя, все же не удержался и буркнул в усы:

– Вот бисова девка, – Но от угощения отказываться не стал. И князя негоже обижать, и ягода была такая свежая, такая аппетитная, такой он давно не видел. Рука сама нырнула в лукошко, набирая полную горсть.

Утром на опушке показались Беда и Чубар, и теперь уже старший воевода скомандовал.

– Готовсь! Через пять минут в дорогу!

И выдержав паузу, что бы дать не расторопным подтянуть подпругу или подправить стремя, уже жестко скомандовал.

– На конь! Вперед!

– Угрюмы в дозор, вторая десятка ко мне, третья десятка в хвост, берендеи в сторожа, – Приказы ссыпались с губы, как шелуха от семечек.

И опять цепочка всадников втянулась в лес, приятной прохладой принявший разморенные и разгоряченные тела. Темп заданные Чубаром позволял лошадям не уставать, и в то же время был достаточно быстр, что бы до ночи добраться до города. Чаща помаленьку отступила, сменившись на березняк с полосами ельника, а затем и вовсе, перейдя в сплошную березовую рощу, по которой они выехали на берег Клязьмы, где их поджидал дозор, показывая им путь к разведанному броду.

Многие, отыскав пологий берег, бросали коней в плавь – и самим освежиться и их ополоснуть от дорожной пыли. На другом берегу расстилалось огромное поле, поросшее луговой травой, и, пройдя с полчаса шагом, чтобы кони пощипали травки, Чубар пустил дружину галопом, обсыхая на ходу.

К вечеру, еще солнце не упало за пригорки, кони вынесли их на холмы над рекой, на берегу которой в лучах заката малиновым цветом светились купола Собора, и также малиново встречал их переливчатый колокольный звон.

– Звенигород! – И взвилась песня как выпущенный из клетки стриж, свечой в закатное небо. Это опять Малк, завел что-то веселое и озорное.

– Звенигород! Доехали. Там ждут. Там свой город – Залесский, там вятичи – родной народ. Звенигород! – и эхом отозвались колокола, как бы подтверждая.

– Да, я Звенигород! Заходите гости дорогие! Ждем! Ждем!! Ждем!!!

– Звенигород, к вечере звонят. Не набат. Узнали нас, – Беда облегченно вздохнул, – И хитро прищурившись, продолжил. Князь уже заметил у него эту привычку, щурится, перед тем, как кого подначить.

– Узнали, или сторожей хороших держат, или сорока на хвосте принесла. Хвала да хула впереди любого бегут, только замечай, – Он опять хохотнул коротким смешком, – И князь догадался, что дьяк посылал кого-то из своих вперед, упредить горожан о приезде молодого князя.

– Ветром надуло, – Поддержал он веселый тон, заданный дьяком, – Нехорошо ждать заставлять. Да гляди, угощение остынет, – И пришпорил застоявшегося коня, – Догоняй!

Вслед за князем рванулась вся дружина, лавой разворачиваясь по склону холма. С гиканьем его обогнали ближние отроки. Челядь приотстала с лошадьми в поводу. Но буквально через минуту, в этот казалось бы дикий порыв, вплелись нити дисциплины и порядка воинского. К подножью холма во всем разбеге уже спускалась хорошо отлаженная военная машина. Старшие в середине, прикрытые со всех сторон ближней охраной, дозор и сторожевые на отлете, обоз прикрыт ветеранской дружиной. Все произошла как бы само собой, но именно в этом и скрывалась выучка и автоматизм воинского братства. Отработанные и действующие, как часовой механизм, уже не на уровне приказов, а на уровне чутья.

Даже Чубар, Данила и Беда оценили слаженность их маленького войска, глядя на этот незапланированный маневр, получившийся неожиданно для всех и в первую очередь для самих участников.

Навстречу им уже скакал воевода звенигородский окруженный дружинниками и земскими боярами.

Звенигород не только ждал, но и звал.

А колокола продолжали в сгущавшихся сумерках свою песню:

– Ждем! Зовем! Ждем!