Читать книгу Шпионское счастье - Андрей Троицкий - Страница 6

Преемнику Разина Вадиму Сосновскому понадобилось много времени, чтобы выйти на прежний уровень, но вот наступили хорошие времена, в моду вошло и поднялось в цене русское искусство, антиквариат, позднее – иконы. Сосновский работал по той же схеме, то есть в основном за наличные, мухлевал с налогами, а кэш держал в квартирах, купленных специально для этих целей. Вообще-то этого парня нужно было давно отзывать обратно, Сосновский любил выпить, иногда напивался до столбняка и непристойно себя вел, крутил романы с красивыми женщинами, а потом еще и за карты взялся.

В Центре на эти слабости смотрели сквозь пальцы, потому что выручка росла, все бы шло так и дальше, но однажды Сосновский вышел из дома, а жил он в Бруклине, сел в серебристый Понтиак и отправился в один из магазинов, тоже бруклинский, двадцать минут езды, но туда не доехал и домой не вернулся. Все немного забеспокоились, включая его бывшую жену, американку Луис, надо сказать, весьма соблазнительную женщину, ей было тридцать семь, но на нее пялили глаза мужчины всех возрастов.

– Неприятная история, – заметил Казаков, ни к кому не обращаясь. – Человеку доверяют. На его выходки смотрят сквозь пальцы… Его награждают, представляют к внеочередному офицерскому званию. А он… Какая же тварь этот Сосновский. В каждом есть что-то человеческое… А в этом – одно говно.

Закончив с этой философской зарисовкой, он перешел к делу, сказал, что через несколько дней после исчезновения Сосновского пропала и его бывшая жена Луис. Парни из конторы, которые работали в Нью-Йорке, получили задание проверить квартиры-тайники, это дело, вроде бы простое, растянулось почти на месяц, все квартиры были не похожи на места, где жили обыкновенные обыватели, – пни дверь ногой и заходи. Там были замки с секретами, специальные ловушки, датчики движения и прочая чепуха, которую знал только Сосновский. Он набивал деньгами пластиковые пакеты, засовывал их в сейфы, редкие вещи с бриллиантами, сапфирами, работы лучших европейских ювелиров лежали в бумажных кульках, как пончики.

Наши парни наконец вошли, открыли сейфы, долго считали деньги, на машинках и вручную. Представить трудно: на полу лежит гора бумажных денег, мужчины ползают, считают наличные, перетягивают пачки резинками, перекладывают их из одного мешка в другой…

В Центре получили конкретные цифры и ужаснулись. Хуже другое: исчез дорогой товар, – украшения, изготовленные царской знати, плюс драгоценности, вывезенные Советской армией из Европы после войны. Этот товар, когда-то, еще до начала нашей истории, хранился в сейфах, на тайных квартирах, в бруклинском магазине, – а этот тип не спешил продавать самое ценное. Сосновский писал в Центр, что не хочет продешевить, ищет серьезных покупателей, которые будут готовы взять товар партиями, якобы так гораздо безопаснее, – на самом деле он тянул время и готовился к побегу.

Сосновского стали искать, но… С такими деньжищами прятаться легко. В Москве сначала думали, что он ушел вместе с бывшей женой, с Луис, после развода у них сохранились неплохие отношения. Еще будучи замужем, она прощала Сосновскому его подлости и измены. Через пару недель в Ист-Ривер случайно нашли ее труп, чистили дно реки и вытащили тело.

– Нравится? – спросил Казаков.

– Не очень, – ответил Разин. – Я утопленников с детства не люблю.

Здесь Казаков упал на стул и сказал, что с утра ничего не ел, а без еды он не человек, даже не полчеловека, а много меньше, и предложил всем подкрепиться. В комнату вошли те два молодчика, которые опекали Разина, и отвели его в другую комнату. На столике стоял поднос, пара тарелок, накрытые пластиковыми крышками. Отдельно хлеб и большая чашка кофе. В одной из тарелок оказался омлет, пухлый и ароматный, в другой жареная картошка и сосиски. Разин подумал, что такую еду в Америке называли завтраком лесорубов, впервые за последние дни он захотел есть.

* * *

Беседу возобновили через час, на этот раз они расположились не в подвале, а в комнате, выкрашенной белой и светло-желтой краской, довольно просторной, выходящей окнами в сад. Когда налетал ветер, ветви с еще не распустившимися листьями постукивали о стекла. Возможно, раньше здесь была палата для больных, которые пошли на поправку, или игровая комната для детей. Но всю обстановку за исключением стола и трех стульев убрали. Одно из окон приоткрыли, чтобы чувствовать приближение весны, той радости, которую она пробуждала в сердце человека, просидевшего несколько суток в затхлых автомобильных фургонах и полутемном подвале, пропитанном хлоркой.

Лица Казакова и Сидорина после обеда стали доброжелательными и какими-то человеческими, почему-то казалось, что Сидорин, позабыв про работу, раскроет папку, которую держат на коленях, и, повинуясь душевному порыву, просто для затравки прочтет что-то из Тютчева, а следом, не удержавшись, и Пушкина вспомнит. Растрогается и смахнет слезу…

– Как покормили? – спросил Казаков.

– Недурственно.

– Если нужна добавка, не стесняйтесь, – добавил из своего угла Сидорин. – Круглосуточно кофе, соки и галеты с маслом…

– Даже галеты? – переспросил Разин.

Он смотрел в приоткрытое окно и думал, что в их ремесле ничего не бывает просто так, случайно. С него не просто так сняли наручники, его не просто так покормили хорошим обедом, ему не случайно разрешают дышать пьянящим воздухом близкой весны. Вот видишь, мы к тебе всей душой… Если Разин надумает врать, он быстро окажется в камере, парочка костоломов постарается доставить ему новые, еще не испытанные ощущения, о которых Разин до сих пор имел лишь отдаленное представление. Сейчас они хотят, чтобы Разин кожей почувствовал, что свобода – это нечто такое, что легко потерять навсегда, просто по своей дурости или упрямству, и трудно вернуть.

Казаков снял пиджак, повесил его на стул:

– Между нами: В Москве окончательно запутались в деле Сосновского. Найти его будет трудно, и бросить поиски нельзя. Он нужен Москве сейчас, а не через десять лет, когда он все пропьет и потратит на женщин и спортивные машины.

* * *

Устав от собственного красноречия, Казаков сел за стол и допил холодный кофе.

– Кажется, вы хотели сделать мне предложение? – спросил Разин.

– Предложение? – Казаков улыбнулся. – Что вы как девушка на выданье. Помогите нам найти Сосновского. И контора навсегда оставит вас в покое.

– Я сбежал из Москвы, когда у меня под ногами земля горела, а в спину дышали убийцы. Я не заводил друзей, жил тихо, как отшельник. И теперь, привыкнув и полюбив свою новую жизнь, я должен вернуться в старое болото?

– Ты ведь помнишь подробности своего бегства? Погибли и пострадали люди… И все потому, что ты решил, будто, что в смерти твоей жены виноват полковник Колодный и генерал-майор Павел Ильич Деев. Ты устроил самосуд и такой кипеш, что его еще долго помнить будут. Кроме того, погибли несколько бойцов группы Альфа. У них, между прочим, остались вдовы и дети. По законам России тебе полагается… Старость, если ты до нее когда-нибудь доживешь и не спятишь с ума, пройдет в крытой тюрьме, страшной и холодной. Там ты даже на прогулках никогда не увидишь неба.

– А, знаете, что ждет вас за похищение человека по законам Германии? – спросил Разин. – А за убийство Дубкова и Рудольфа Штрауса? Вы и ваши помощники тоже встретят старость в тюрьме. Европейская тюрьма лучше русской. Но это все равно тюрьма, – такое место, где время стоит на месте или тянется едва-едва. Вы будете считать часы, дни, недели, но им не будет конца. Надеюсь, вам понравится.

– Оставим демагогию, – поморщился Казаков. – У меня есть важное известие. Ты совершил ряд преступлений, в том числе убийства, еще тогда, в Москве. Внутреннее расследование длились полтора года. Я путаюсь в юридических терминах… Короче, ты не имел права на самосуд, но душевное состояние объясняет твои поступки. Поэтому ты жив.

– Не надо пафоса, мы не в профкоме, – сказал Разин.

– Послушай, в Москве хотят дать тебе шанс. Вот их предложение. Если мы найдем то, что ищем… Ну, тогда тебя отправят в запас с правом ношения формы и оружия. Вернут звание и награды, выплатят зарплату и премии за все эти годы, выделят некоторую сумму… И, наконец, ты получишь полную свободу. Сможешь вернуться в Голландию к жене. Может быть, захочешь поселиться в какой-то экзотической стране с райским климатом. Все это выполнимо.

– Это и есть предложение?

– А ты о чем мечтал? Чтобы твой бюст установили на родине? Посередине школьного двора, где ты еще мальчишкой играл в городки? Или во что ты там играл… Итак, давай к делу. Ты знаешь многое, чего не знают в Москве. Все эти квартиры-сейфы, тайники, системы безопасности и множество мелочей, из которых состоит жизнь нелегала. Ты знаешь людей. Его клиентов, его помощников. Без тебя нам придется долго плутать по этому лабиринту. А пока… Ты сможешь раз в неделю в течение десяти минут общаться по телефону со своей женой. Она в порядке, по-прежнему тебя любит и ждет. Что скажешь?

– Подумаю. Давно Сосновский исчез?

– Три с лишним года назад. У него теперь другие документы. Возможно, другая внешность. К нему трудно будет подобраться. Он думает, что его найдут в тот момент, когда он будет проигрывать последний доллар в игровом автомате. Но мы поторопимся.

Разин вынул из конверта несколько фотографий. Сосновский был плечистым мужчиной с приятным лицом. Русые волосы с редкой проседью закрывали уши, голубые яркие глаза смотрели доброжелательно, усы пшеничного цвета хотелось потрогать, чтобы убедиться, что они не приклеенные. Нос прямой, подбородок с ямочкой. Весь его облик говорил: я настоящий мужчина, но, кроме того, я человек с душой эстета, созданный для всего прекрасного, для сонетов, симфоний и ночного звездного неба, для песен соловья, для романтики дальних странствий, а вы, необразованные грубые создания, хотите приклеить мне вульгарное воровство. Как это пошло… Как это, знаете ли, гадко…

– Да, он изменился, – сказал Разин. – Не постарел, а изменился. Был похож на крепостного крестьянина, но вдруг превратился в потомственного дворянина. Дорогой костюм, маникюр, золотые перстни. Искусственный загар. Наверное, у него было много интересных женщин.

– Это бы упростило нашу задачу, – вздохнул Казаков. – У него были девочки из увеселительных заведений, ничего серьезного…

* * *

Тут в углу ожил Артем Сидорин, еще не проронивший ни звука. Он поднялся со стула, подошел поближе и сказал:

– Для вас, Алексей, есть парочка писем из Москвы. От людей, которых вы знаете. И, мне кажется, уважаете. Вот…

Он протянул два не заклеенных конверта. Первое письмо было от человека, с которым Разин работал пару лет в Америке, которому верил. И подчерк, кажется, его. Человек писал, что он в курсе дел Разина, по-человечески он выражает, следующее слово было зачеркнуто, дальше шло «сочувствие и понимание». Сейчас на службе очень, слово «тяжело» зачеркнуто, но его можно было прочитать. Сейчас непростое время, поэтому автор письма просит не копить личные обиды, а суметь простить некоторых руководителей, которые, слова «виноваты в этой трагедии» зачеркнуты. Вместо них «осознали свою долю ответственности в этой драме».

Разин вынул листок из другого конверта, исписанный неразборчивым длинным подчерком. Это был генерал-майор Внешней разведки, один из тех немногих, кто был в курсе работы Разина в Америке. Генерал писал, что сама судьба случайно вытащила Разина из тихой европейской жизни, но на вопрос, возвращаться или нет, – должен ответить он сам, только он. Генерал любил высокую лексику и на этот раз не смог без нее обойтись, написал, что именно сегодня Разин очень нужен Москве, и на правах старшего товарища генерал просит забыть темные пятна прошлой жизни и снова встать в строй. Опытных оперативников осталось немного, набрали молодняк, а это дело выше их головы. И дальше еще что-то про родину и боевые традиции чекистов. Разин зевнул, решив, что генералу давно пора на заслуженный отдых.

– Я устал, – сказал он.

Казаков нажал кнопку на внутренней части столешницы, появились мужчины, ждавшие в коридоре, и повели Разина теми же переходами и лестницами вниз, пристегнули наручники к стальному проводу. Перед тем, как лечь на кровать и отвернуться к стене, он съел готовый ужин, размороженный и разогретый в микроволновке, перечитал письма и тяжело вздохнул.

В это время Казаков допивал кофе в небольшой комнате на втором этаже, там был стол с двумя телефонами, черным и белым, и широкий диван, на котором Казаков отдыхал днем. Зазвонил черный телефон, старомодный аппарат, каких уже давно не выпускали, значит, это куратор операции генер-майор Константин Сергеевич Булатов, линия секретная, никто другой этого номера не знал. Казаков подскочил с дивана, будто подброшенный пружиной и вцепился в телефонную трубку.

– Казаков слушает.

– Привет, – сказал Булатов. – Как там наш гость? Не сильно брыкается?

– Все идет своим чередом. Он успокоился, восстановился после переезда. Нужна еще пара дней, чтобы все закончить.

– Письма ему показывали?

– Да, но он пока никак не отреагировал. Тут еще вот какая заминка… Немец умер во время наших ночных посиделок. Сегодня. Мы возились с ним несколько дней. И пробовали по-разному, но… Наверное, сердце не выдержало.

– Вот как, – Булатов задумался и вынес вердикт. – Черт с ним, немец всегда был упрямым. От него толку мало. Главное – наш теперешний гость. Конечно, он еще тот подонок, но пока проявите выдержку.

Булатов дал еще несколько советов и положил трубку.