Читать книгу Шпионское счастье - Андрей Троицкий - Страница 8

С утра на стуле Разина появилась одежда, у кровати стояла пара башмаков. Он примерил черный свитер с высоким горлом и куртку, серо-зеленую с накладными карманами, и остался доволен. Вышел, вдохнул полной грудью запах прелых листьев и мокрой земли, такой сладкий, что голова закружилась. Он сел радом с Сидориным в подержанный рыжий Опель с польскими номерами, они покатили на север по узкой асфальтовой дороге между двумя рядами черных тополей.

Уже к обеду добрались до хутора, километрах в пятидесяти от Гданьска. Издалека были видны несколько хозяйственных построек и большой деревянный дом, уже порядком обветшавший. Здесь хозяйничала пани Ольга Мицкевич, вдова рыбака, дама лет пятидесяти с внешностью суровой и романтичной. К приезду гостей она еще вечером приготовила уху, картофельную запеканку с треской и клюквенный морс. Своих эмоций, радости или интереса, она никак не показывала, казалось, ее лицо с морщинками на лбу и щеках когда-то давно застыло под холодным северным ветром и с прошествием лет не оттаяло. Большие серые глаза, которые смотрели на гостей, не меняя выражения равнодушия и скуки, иногда она по привычке поглядывала в окно, будто ждала кого-то, но этот кто-то задерживался.

Инструктор, о котором поминал в дороге Сидорин, приехал под вечер, да и оказался он не тем человеком, не опытным оперативником, которого ждал Разин, решивший, что беседа коснется американской операции. Из машины, взятой напрокат в городе, вылез человек в морском бушлате без нашивок и погон и фуражке торгового флота. Представился Максимом Наумовым третьим помощником капитана на сухогрузе «Иркутск». Он был среднего роста, худой, с серьезным лицом, с собой привез сумку с носильными вещами и бутылку Столичной. Порубав на ужин тресковой запеканки, и выпив для настроения, они поболтали о всякой ерунде, спустились в подвал и расселись за столом.

– Ну что, погрузки на судне много, уходим через двое суток в двадцать три по-местному, – Максим говорил негромким ровным голосом, как пономарь читал молитву. – Я привез для вас паспорта моряков и пропуска в порт. И одежду, вроде, ваш размер. За сутки до отхода нужно прибыть на судно. По документам вы новые мотористы, старший моторист приставать к вам с вопросами не будет, он наш человек. На общем собрании перед отходом можете не присутствовать, сидите у себя в отдельных каютах. Там есть туалет, а душ в конце коридора. Вечером можете курить на корме, но лишний раз не высовывайтесь. Если кто спросит, отвечайте, что вы мотористы с «Профессора Долинина», лечились здесь в госпитале от желудочной инфекции. Для команды вы пока находитесь на карантине. Еду будут приносить. Вопросы?

– Кто еще в курсе наших дел? – спросил Сидорин.

– Старпом. Это его работа. Он может зайти к вам, познакомиться. Но никаких вопросов задавать не будет. Он нормальный мужик. Дойдем до Луизианы за тринадцать суток. Стоим там двое суток, так что времени, чтобы вывести вас на берег, хватит. В увольнение ходят тройками. Двое матросов или мотористов и с ними человек из актива судна. Ну, кто-то из помощников капитана, председатель профкома, боцман, старший моторист, короче, судовое начальство. Наверное, я с вами пойду. Городишко темный, с узкими улицами. Там, где туристы, еще туда-сюда. Но есть районы, куда полиция даже днем не суется. Как в любом порту, полно уголовников со всего мира.

– Я в Америку только второй раз на судне пойду, опыта мало, – сказал Сидорин. – Ничего, что на сушу сойдут три моряка, а назад вернется только один?

– По секрету: вместо вас на борт поднимутся двое других мотористов. Паспорта моряков у них точно такие же, те же имена. Только фотографии немного другие. А кто на них смотрит, на фотографии? Два парня, которые вместо вас придут, – наши курьеры. Они в Штатах работали несколько недель, переезжали с места на место, встречались с нелегалами, забирали посылки в Москву. И другие поручения выполняли. Американцы не имеют права выстраивать на палубе личный состав и проверять по списку: Петров, Иванов… Они только в порту при выходе в увольнение смотрят паспорта. И обратно такая же картина. Еще вопросы? Запомните: на торговых судах нет званий, мы же штатские лица. Поэтому обращения к начальству по имени и отчеству.

– Все, инструктаж окончен? – Сидорин потер ладони, будто вернулся с мороза и озяб.

– Окончен, – улыбнулся Максим.

Он поднялся наверх, принес от хозяйки полкруга домашней свиной колбасы и теплый ржаной хлеб. Поговорили о здешнем климате и о коммерческом сексе. Максим, как человек бывалый, много ходивший по всему миру, тонко подметил, что цены на женскую любовь здесь вполне доступные, выбор большой, попадаются очень интересные и, что особенно важно, свежие девочки, как цветочки. Аж рвать жалко…

Сидорин, прикончив рюмку, сказал:

– Вот, блин, бывает так. Сидят три чекиста за бутылкой и всем хочется душевного разговора, историй разных, про женщин, хочется политических анекдотов, а сказать слова нельзя. Потому что каждый третий чекист, это по статистике, – контрразведчик. И завтра, с больной головы, ему садиться и рапорт крыть. С кем пил, сколько… Кто что сказал, как ответил и так далее… За это не люблю я наши посиделки.

Вскоре Максим стал собираться, нетвердой походкой, чуть не грохнувшись с лестницы, поднялся наверх и добрался до машины, посигналил двумя гудками, вырулил на дорогу, снова посигналил.

* * *

Разин сбросил одеяло с груди, было душно, пахло табаком.

– Ты меня не боишься? – спросил он.

– Нет, – ответил Сидорин. – Ну, предположим, я засну, а ты перережешь мне горло. Ну, этим вот хлебным ножом. И чего дальше? Ты ведь понимаешь, что тут начнется. Вряд ли в Москве будут меня сильно жалеть. Я для них расходный материал, но операцию, в которую они вложили столько всего… Нет, этого тебе не простят.

Он замолчал, минуту разглядывал желтые тени на стене, а потом продолжил:

– Не знаю, может быть, твою приемную дочь и не тронут. Но факт, что контора сольет твое уголовное дело в Интерпол. То дело, что изготовили по серийным убийствам женщин. Пройдет неделя, тебя будет искать полиция всей Европы. А потом дальше покатится. Ты будешь в списках жестоких убийц, которые гуляют на свободе. Будешь доживать жизнь в помойных странах, третьего или даже четвертого мира, где и законов никаких нет. И в этой новой жизни у тебя не будет ни одного спокойного дня, ни одной ночи… Что ты станешь делать без денег, без связей?

Разин закрыл глаза.

* * *

Утром он проснулся от каких-то звуков и света, проникающего в подвал через три окошка на уровне потолка, на часах девять с четвертью. Дверь наверх была открыта, оттуда доносилась негромкая музыка из фильма «Серенада солнечной долины». Стол был убран, пепельницы с окурками исчезли. Разин поднялся наверх, было тепло, почти как летом, солнце висело за белыми полосками облаков, пахло солью и йодом. На веранде Сидорин, развалившись на стуле, слушал радиоприемник, перебрасывая из ладони в ладонь гладкий камушек. Он уже сварил кофе и теперь не знал, чем еще заняться. Он налил кофе Разину, поставил на стол тарелку с хлебом и козьим сыром.

– В таких местах, на хуторах или фермах, меня мучает комплекс человека не на своем месте, – сказал он. – Хочется чем-то хозяйке помочь. Дров наколоть или еще чего по хозяйству. Но тут давно без меня дров накололи. Утешаюсь тем, что оставлю женщине хорошие чаевые. Ну, сверх обычной таксы.

– Как ее муж погиб?

– Во время путины, по случайности… Получил травму, когда тянули трал. Пока дошли до порта, врач уже не понадобился. Слушай, Алексей, не забивай мозги похоронной лирикой. Пойдем, постреляем?

– У тебя ствол с собой?

– Он у меня всегда с собой… Патронов мало. Я ствол со своими вещами здесь оставлю, заберут. Хозяйка не против стрельбы. У нее покойный муж любил поохотиться. Осталось два карабина, ружье. Даже арбалет. Можно из карабина, но не интересно. Из карабина и дурак попадет.

Сидорин, подхватив сумку, повел его поляной, в сторону от дороги, остановился у ограды. Дальше канавка, полная талой воды, пустое вспаханное поле, за ним жиденькие сосновые лесопосадки. Солнце поднялось высоко и зашло за облака, – отличное освещение для упражнений в стрельбе. На этом месте Сидорин уже заранее оборудовал что-то вроде тира, приладил к верхней перекладине между двух жердей двухдюймовую струганную доску длиной метра полтора, вытащил из сумки и расставил пивные банки. Он отмерил шагами пятьдесят метров, остановился, достал горсть патронов из кармана штанов и стал снаряжать обойму.

– Не слишком далеко? – спросил Разин.

– Ну, не в упор же стрелять…

Движения Сидорина были напряженные, неточные, пальцы подрагивали, вчерашние возлияния давали себя знать. Наконец он снарядил обойму, пригладил ладонью растрепанные волосы и вынул из кармана пистолет Макарова, видавший виды, со стертым вороненьем на затворе и на спусковой скобе. Разин надеялся увидеть все что угодно, кроме старого ПМ, и, отвернувшись, усмехнулся.

– У тебя практики давно не было? – спросил Сидорин.

– Я хожу в тир пару раз в месяц.

– Ясно… Ну, кто первый?

– Давай ты…

Молча кивнув, Сидорин на секунду закрыл глаза. Он стоял лицом к целям, держа пистолет высоким хватом, тем самым оставляя место на рукоятке для левой опорной руки. Чтобы погасить отдачу, сжимал рукоятку как можно крепче, так крепко, что белели костяшки пальцев. Разин подумал, что рукоятка Макарова слишком короткая, места для левой руки почти не остается.

Сидорин одну за другой выпустил восемь пуль, сбив все восемь банок. Разин перевел дух, будто это он стрелял, а экзамен принимала высокая комиссия.

– Мои поздравления, – сказал он. – Ты в тир, видно, чаще ходишь, чем я.

– Теперь ты давай, – сказал Сидорин.

– Если можно, я лучше на тебя посмотрю.

Разин пошел к изгороди и сам расставил банки, хотел вернуться на то же место, но Сидорин отошел на десять метров назад, снарядил обойму и вогнал ее в рукоятку пистолета. На этот раз он стрелял, повернувшись к целям в пол-оборота, подняв прямую руку до уровня плеча. Он не прищуривал левый глаз, оба глаза оставляя открытыми. Вдохнул и задержал в груди воздух, стреляя на одном дыхании. Все банки полетели на землю.

– Больше банок нет, – сказал Разин.

– Остались три сигаретные пачки.

Сидорин подошел к изгороди и сам поставил пустые пачки на стойку, положив в каждую камушек, чтобы не сдуло ветром, вернулся на прежнее место и большими шагами отступил дальше, еще метров на десять. Снарядил обойму тремя патронами. Повернувшись в пол-оборота к целям, постоял несколько секунд, глядя себе под ноги, не поднимая руки, словно собирался с мыслями. Вдохнул, вскинул руку и трижды выстрелил, срезав все три цели.

– Ну, тебе в цирке надо выступать, – сказал Разин.

– В последний раз я промахнулся. Пачку ветер сдул…

Разин не поленился сходить к ограде. Одна пачка с камушком внутри, лежавшая на земле, осталась цела.