Читать книгу Слепой. Выстрелы в темноте - Андрей Воронин - Страница 7

Казалось, задача перед Никитой Анатольевичем стоит простая. Убедительно попросить в объектив камеры, чтобы требования похитителей исполнили. Сказать, что люди они серьезные, долго ждать не будут.

Но внутренний голос все время искушал передать хоть малую толику от себя, между строк. Другой возможности может и не представиться.

Что именно передать? Он не имеет ни малейшего представления, где их держат. Шум транспорта с улицы не слышен, но вывод, что их держат за городом, был бы слишком скоропалительным. Можно поставить двойные окна, уплотнив их звукоизолирующими прокладками.

Сколько их везли с завязанными глазами после пересадки из «ауди»? Полчаса или все полтора? Потрясение было слишком сильным, и чувство времени отказало. Он ничего не сможет передать на волю.

Нужно срочно извлечь из всех недавних перипетий хоть пару крупинок полезной информации. Сколько в здании этажей? Когда оно построено? В строительстве он не великий спец, но ясно, что не раньше конца семидесятых.

Все, больше он ничего пока не выжмет из того крохотного закутка, в который обратился мир, вчера еще доступный во всей полноте. В течение суток он, Никита Абросимов, мог оказаться в любой точке планеты – на самом отдаленном из сибирских заводов или в Сиднее, Лондоне, Нью-Йорке. Мог уступить уговорам брата Андрея, бросить на недельку дела и отправиться в тропическую Африку на сафари, мог встретиться где-нибудь в пятизвездочном «Хилтоне» с главой совета директоров «Банка реконструкции и развития», вести переговоры, глядя на заросли светящихся небоскребов.

Все возможности, вчера еще сами собой разумеющиеся, теперь казались странным сном, одним из тех, когда за ночь проживаешь полжизни. Захват в заложники – финальный эпизод этого непомерно растянутого сна. Мешка на голове нет, просто он продолжает спать. Вот-вот проснется обычным советским кандидатом наук в своей спальне в панельном доме. Увидит при свете ночника, как Ольга держит дочку на руках и кормит ее грудью.

– Четверть часа ни мычишь ни телишься. Хватит уже. Сочинил или нет, складывай ручонки и проси помощи.

Этот голос звучал гораздо грубее предыдущего.

– А как мешок? По-вашему, одного голоса хватит?

– Сейчас организуем.

Подойдя сзади, преступник снял мешок с абросимовской головы, бросил его на пол и завязал глаза олигарху плотным темным платком.

– Давай рожай уже.

Голос звучал молодо, и Никита Анатольевич снова ощутил прилив животного страха. В свои сорок пять он не считал себя стариком – не катил бочки на «современную молодежь» и не стеснял свободы собственной дочери. Но сейчас он понял, что внутренне давно уже пасует перед новым поколением.

Бандитов постарше он еще мог понять, мог попробовать предсказать их реакцию, их действия. Но молодежь казалась ему особым племенем. Оно жило своей жизнью в каменных джунглях огромного мегаполиса. Говорило на языке отдаленно похожем на русский, но внутри было устроено совсем по-иному.

Даже физиологические реакции молодых людей казались другими. Никита Анатольевич замечал, что они не щурятся от вспышек яркого света, не мерзнут с непокрытой головой и расстегнутым воротом на морозном ветру.

От невидимого молодого человека он ожидал чего угодно. Еще секунда промедления, и этот парень начнет бить его головой о стену, пока череп не треснет и мозги не потекут из ушей. Или разглядит в человеке с завязанными глазами что-нибудь смешное, заржет как жеребец и угостит сигаретой, сунув ее в рот пленнику своими пальцами, наверняка длинными, ломкими и грязными.

– Уже все, я готов, – поспешил Никита Анатольевич.

– Добро, снимаю.

Пленник едва уловил, как включилась камера. Не станет он ничего передавать между строк: риска много, причем совершенно неоправданного. Скажет, что требуется, и все. Поскорей бы убрали его подальше от этого парня с камерой.

Пока же «оператор», наоборот, приблизился на пару шагов. Стали слышны равномерные щелчки. Абросимов-старший не сразу понял, что это за звук, – так долго и равномерно можно жевать только жвачку.

Этот звук мешал сосредоточиться. Никита Анатольевич не мог начать, хотя понимал, что испытывает терпение «оператора».

– Ну… Долго ты будешь мне глазки через повязку строить?

– Сейчас-сейчас… Обращаюсь к тому, в чьи руки попадет эта кассета…

Помимо воли интонация получилась жалостливая, как будто он милостыню собирался выпрашивать: «Сами мы не местные… Помогите, кто чем сможет… Дай вам Бог здоровья…»

– Я – Никита Анатольевич Абросимов. Со мной вместе захвачены моя жена Ольга и дочь Даша.

– Теперь дубль два, потому что я камеру отключил. Врубаю…

– Я – Никита Анатольевич Абросимов, – повторил пленник. – Со мной вместе захвачены моя жена Ольга и дочь Даша. Прошу тех, от кого зависит наше спасение, остановить поиски, не предпринимать попыток освобождения. Прошу своего брата Андрея принять условия похитителей и выплатить выкуп.

«Господи, что еще сказать?» – подумал он.

– С нами обращаются нормально.

Абросимов-старший замолчал, ожидая одобрения или критики. Он готов был дополнить свое обращение, готов был произнести его заново. Но в помещении было тихо. Наконец он сообразил, что парень с видеокамерой уже ушел.

* * *

Чтобы выйти на след преступников, нужно было разобраться, кто они такие – криминальная банда или люди, которых собрали вместе ради одного дела. Слепой получил возможность поработать с копиями нераскрытых дел о похищении людей в Центральной России.

Всего двенадцать за последние три года. В двух случаях заложники пропали без вести, в трех милиция обнаружила трупы со смертельными пулевыми ранениями в затылочной части. В остальных родственникам удалось выкупить заложников втайне от следствия.

С людей, побывавших в руках бандитов, снимали подробные показания. Это не помогло изловить похитителей по горячим следам, но для Глеба сведения были очень интересны.

Кого-то держали в подвале, кого-то в загородном доме прикованным наручниками к батарее отопления, кого-то спустили на веревке в выработанную шахту. С некоторыми обращались очень жестоко, другие испытывали минимум неудобств.

Один заложник толком не видел и не слышал похитителей. Его пинками загнали на неделю в какую-то темную нору, потом пинками вытолкали из нее. Другой успел поговорить с преступниками обо всем на свете: о политике, о бабах, о смысле жизни.

Сиверова особенно интересовали видеоматериалы. Кассет с посланиями на волю было всего две. Обе были сняты одинаково безыскусно. Кто-то просто направлял камеру на перепуганного, подавленного случившимся человека и бесстрастно фиксировал его просьбу заплатить выкуп.

На самом деле эти несколько минут несли в себе достаточно информации. Какая камера использовалась. Какого роста человек вел съемку. Насколько близко он привык становиться к «объекту».

Кому-то может показаться, что бандит с видеокамерой в первом случае встанет близко, во втором – через полгода – далеко. На самом деле это как почерк, манера держать сигарету и многое другое. Один и тот же человек (тем более если он не оператор по профессии) подсознательно выбирает одинаковое расстояние.

Но ведь видеосъемкой в банде могут заниматься разные люди? Маловероятно. В криминальном мире принято четкое разделение обязанностей.

Две кассеты давали слишком мало материала. Разница между ними бросалась в глаза, хотя «кино» с заложником в обоих случаях длилось меньше пяти минут. Сиверов хотел, не теряя времени, просмотреть и другие «ролики». В свое время кассеты должны были подкинуть по адресу – близким и родным. Ознакомившись с делами, Глеб знал, к кому обращаться.

В течение дня он мотался по Москве. Пытался установить контакт с людьми на работе и дома. Кому-то звонил, кого-то дожидался в приемной. Объяснял, что давний материал может помочь раскрыть очередное преступление. Пытался пробудить в бывшем заложнике сочувствие к товарищу по несчастью. Пробовал заставить родственников и компаньонов, когда-то мучимых неизвестностью, сопереживать незнакомым людям, которые теперь точно так же не спят ночами.

Но никто не хотел ворошить прошлое. Одни отвечали, что давно уже уничтожили кассету, чтобы навсегда забыть о кошмаре. Другие вообще отказывались от разговора.

Глеб не настаивал. Он заранее знал, что кассет осталось немного. Зачем, в самом деле, беречь и хранить такую вещь – для воспоминаний, для семейного архива? На пленке – унижение, страх, огромный денежный ущерб. Но даже не это главное.

Тот, кто заплатил выкуп, боится нового расследования – сколько именно было уплачено, откуда взялась такая баснословная сумма наличными? Не так давно этому не придавали такого значения, как теперь, во времена повсеместного укрепления финансовой и прочей дисциплины.

Только раз Глебу повезло. С ним говорили, даже не спрашивая, кто он и откуда. Василий Смелянский, известный продюсер, не собирался забывать, как его жену три дня держали в кромешной темноте и насиловали. Она даже не могла точно сказать, сколько там было человек.

– Еще немного – и она бы повредилась рассудком, – жестким, как наждак, голосом сообщил Смелянский, предлагая Глебу выпить. – Удивляетесь, что я об этом так легко рассказываю незнакомому человеку? Именно потому и рассказываю. Вы человек другого круга и никогда, извините за откровенность, не войдете в мой.

– Не за что извиняться. Наоборот, спасибо за прямоту.

– Я дал себе слово найти этих людей. Вот уже два года оплачиваю поиски, обещаю хорошую премию. Срок истекает осенью. Если результата не будет, обращусь к другим.

– Вас могут обмануть, – заметил Сиверов, делая глоток.

– Знаю. Я сразу сказал, что трупы мне не нужны. Они нужны мне живьем. Вместе с доказательствами их вины. Я этих тварей скормлю своему лучшему другу.

Похлопал по загривку огромного черного дога:

– Правда, Филя?

Пес никак не прореагировал, но хозяин, явно уже не в первый раз, истолковал молчание как знак согласия. Глядя на собеседника, Сиверов тоже воспринял сказанное всерьез.

– Не стоит приучать вашего друга к человеческому мясу.

– Потом придется пристрелить, чтобы на других не кидался, – спокойно заметил Смелянский.

– Так вы позволите посмотреть кассету? Понимаю, для вас не просто…

– Сейчас вместе посмотрим.

Отперев ключом один из выдвижных ящиков, Смелянский достал кассету без упаковки и кивком пригласил гостя следовать за ним.

Глеб не ожидал, что его пригласят в домашний кинотеатр, что хозяин вставит кассету в магнитофон, держа в другой руке бокал с вермутом. Казалось, Смелянский собирается демонстрировать актерские пробы или любительские съемки своего отпуска на экзотических островах. Попутно он перешел на «ты»:

– Есть и вторая причина моей откровенности. Объясню. Я ведь не киношник, я бизнесмен. В киношных тонкостях я мало смыслю, но у меня чутье на лица. Если я вкладываю деньги в сериал, я сам утверждаю всех актеров. Чувствую человека с первого взгляда. Чего он стоит, какая у него энергетика, понравится ли он народу? Чувствую не только актеров, вообще людей. Ты человек достойный во всех отношениях. Если б ты сыграл главного героя в моем последнем сериале, он бы схавал всех по рейтингу.

– Я не актер.

– Потому и не предлагаю. Ты не актер, ты по жизни такой. На тебя можно положиться. Если б там, на кассете, мою жену пускали по кругу, я б и это тебе показал. Потому что толк будет. Если ты заинтересуешься этими ублюдками, я думаю, ты до них доберешься.

– Еще не знаю, эти ублюдки меня интересуют или другие. Я не вольный художник, частных заказов не беру.

Тонкие губы продюсера растянулись в улыбке. На нем была рубашка навыпуск ярких веселых тонов, какие носят курортники. Но ни рубашка, ни улыбка не могли ввести в заблуждение – человек этот ни на минуту не забывал о мести. И готов был мстить изощренно, жестоко.

– Сейчас у меня на оплате люди опытные. Но если б я увидел тебя два года назад, я бы попробовал тебя уломать.

Погасив свет, он вооружился пультом. Немного перемотал кассету, потом запустил. После минуты «снега» на экране возникло лицо молодой женщины с растрепанными волосами, снятое в темноте с помощью объектива ночного видения.

Она долго всхлипывала, не могла произнести ничего и наконец взмолилась:

– Васенька, милый, забери меня отсюда.

Изображение погасло. Даже Сиверову, видевшему женщину в первый раз, стало не по себе. Он не думал, что Смелянский сразу зажжет свет в комнате. Но хозяин квартиры поступил именно так. На лице сохранилось прежнее выражение, даже улыбка еще не окончательно сползла – след ее остался на тонких губах. Глеб удивился самообладанию этого человека. И еще заподозрил, что Смелянский просматривает минутное видео как минимум триста шестьдесят пять раз в году.

– Почему они не подбрасывают кассету сразу, в первый же день? – рассуждал продюсер таким тоном, будто речь шла об очередном сериале. – Я бы привез деньги без вопросов. Или в первые два дня по их расчетам я еще не должен был дойти до нужной кондиции?

– Они не вникли в степень вашей привязанности.

– Зачем им в это вникать? Хочешь еще раз взглянуть?

– Нет, спасибо. Буду рад, если у нас с вами окажутся общие враги.

– Не забывай, мне нужны живые. Если ты их убьешь, сам станешь моим врагом.

– Ничего не обещаю. Но буду иметь в виду.