Читать книгу Фатум. Том третий. Меч Вакеро - Андрей Воронов-Оренбургский - Страница 13

Часть 1 Ущелье Духов или тот, кто идёт по следу
Глава 11

Оглавление

Кот Пепе лежал ночным калачом на хозяйском комоде и смотрел на Игнасио. В его сонных глазах, янтарных, как песчаное в солнечный день дно, покоилось что-то значительно большее лени. В их прозрачном стекле отражалась согбенная молитвой фигура хозяина.

Монах просил Бога даровать ему силы и вновь отбивал поклоны, и безмерно напрягался в поисках конечного решения. Гибли люди, гибли ужасной, непостижимой смертью; и он, отец Игнасио, был бессилен что-либо изменить. Голова трещала от вопросов. Падре напоминал оголенный нерв. Решать приходилось только ему – это было жизненно необходимо. Но решить эту задачу он не мог.

Кот вдруг зашипел, вскочив на лапы, выгнул спину черной подковой. Миг – нырнул с комода, прижался к ногам хозяина. Игнасио прислушался: за окном глухо стояло смоляное пятно ночи.

– Наконец-то все угомонились. – Он вспомнил, сколько ему и коррехидору Аракае пришлось попотеть, прежде чем с грехом пополам удалось разместить на постой драгун.

Очаг догорал, и мрак, поселившийся по углам обители, медленно ширился, змеился к центру, будто живой.

Священник взял пару шишковатых поленьев в углу у стены, где хранился запас дров, и положил на мерцающий рубин углей. Пламя жадно облизало их огнистым языком, защелкало под корой, затрещало. По стенам заскакали карминовые отблески, поползли неясные тени, а падре Игнасио стоял недвижимый, ощущая торопливо бегущее тепло, и смотрел, смотрел в огонь…

За окном клубился мрак, и бриз с океана сотрясал дряхлую оконную раму, шептал в частоколе, будто ведьма, ворожившая сквозь редкую гниль зубов.

Монах налился тревогой, на какой-то миг он услышал свой внутренний голос: «Беги, Игнасио. Беги прочь!» И тут же дыхание гор плеснуло в ноги далеким детским плачем, а эхо откликнулось песьим хохотом.

С неспокойным сердцем падре бросил невольный взгляд на тяжелую низкую дверь. Она была заперта на железный язык засова и мелко дрожала.

Монашеская готовность к смерти оставила отца Игнасио. Сейчас она, смерть, виделась ему, крепкому духом и плотью, чем-то чужим и крайне далеким, тем, что является уделом преклонных лет, людей, уставших от мирских забот и волнений. Но…

Шерсть на спине Пепе вздыбилась и колола воздух. Он задыхался в отрывистом шипе и плотно лип к хозяйским ногам: глаза кота немигающим стеклом таращились на дубовую дверь.

Глядя на реакцию животного, священник ощутил, как морщины испуга зазмеились по его лицу.

Похолодевшими руками доминиканец нащупал крест на стене и, запекая уста молитвой, перекрестил им дверь.

Бутовый пол у входа вздулся, что готовый прорваться волдырь. Игнасио на подгибающихся ногах попятился, отдавив заверещавшему коту лапу. Вбитые в землю камни ожили и заскрежетали боками, наползая друг на друга. Сундук дрогнул и скакнул к стене под тяжкий стон древесины. Из щелей потолка, по стенам заизвивалась каменная пыль.

– Прочь, прочь, исчадие ада! Иисус Христос покарает да испепелит тебя в прах!

Дверь охнула дрожисто, повела краями, и падре увидел, как по ней побежали щелистые трещины. Слух стегнул вой, и такой, что его просквозило чувство: он тронется умом раньше, чем прекратится звук.

– Dios nuestro salvador!26 Partes infidelium…27 – прохрипел Игнасио, и потребовавшееся усилие выдавило пот из его пор. Внезапно все стихло, и за окном послышались скорые шаги: хруст мелкого камня, песка. По стеклу нетерпеливо брякнули пальцы.

– Падре, вы не спите?

– Луис, ты? – через долгую паузу разродился Игнасио, сжимая в руке поднятый над головой крест, он всё еще продолжал пылать огнем и одновременно трястись от озноба, будто стоял пред вратами ада, в то время как за спиной безумствовала метель.

– Да, я, святой отец. Откройте же!

Голос принадлежал, без сомнения, дону Луису де Аргуэлло: низкий и резкий; однако что-то заставило монаха, когда он подошел к двери, сказать:

– Прежде, чем я открою тебе, сын мой, прочти вслух «Pater Nostrus» – «Отче наш».

– Что за блажь? – взорвался раздраженный голос. – Вы же сами, черт возьми, звали меня!

За порогом нетерпеливо звякнула сабля, но глас отца Игнасио был категорично тверд:

– Я жду.

Дверь лязгнула засовом, как только прозвучали первые слова молитвы. Мрачно озирая крест на двери, пучки чеснока и камфары, драгун шагнул в мерцающий свет обители.

– Спасибо, что пришел, сын мой. Сапоги не снимай, садись на сундук, – доминиканец с нетерпением громыхнул запором.

Луис с походной непритязательностью расположился на углу прадедовского сундука и подивился, как можно настоятелю миссии ютиться в норе, от которой скривили бы нос даже презренные чиканос. Изумился и тому, что в очаге потрескивали дрова, хотя за дверьми стояла жара – не продохнуть. Однако, чуть погодя, Луис отметил для себя, что это было отнюдь не лишним: камень стен, точно вампир, сосал тепло.

Игнасио запалил шандал, опустился на табурет, сбросив с него кота, провел рукой по давно не бритым щекам.

– Вам плохо, патер? Что-то стряслось? – Луис был поражен фарфоровой бледностью собеседника. Тот тяжело дышал и был зажат, как картон… – У вас такой вид, будто вас крепко хватило громом.

Широкоплечий монах нахмурился, ощетинившись густыми седыми бровями.

– Плохи дела, Луис, черны как сажа. Ты ничего не слышал, когда шел через атрио?

– О чем вы? – глаза капитана стали жесткие, точно пули. – Индейцы?

Священник отрицательно качнул головой, засмотрелся на сирое пламя.

– Бог с ним… – глухо выдавил он наконец, – голоса мне эти знакомы. – Затем тряхнул головой, будто скидывая остатки дурного сна, и сказал: – Может, не погнушаешься, поклюешь монашеского корму?

Не дожидаясь ответа, он поставил на широкую лавку перед Луисом сплетенный из ивы кузовок. В нем лежало с десяток индейских ячменных лепешек – тортильей и запеченный в золе кусок дикой индейки. Вдовесок была по-ставлена подаренная русскими кружка с двуглавым орлом, полная козьего молока.

Когда кружка и плетенка опустели, капитан с позволения Игнасио раскурил сигару и выпустил под потолок голубое щупальце дыма.

– Ну, так чем я могу быть полезен? – губы Луиса сложились в улыбку.

Но когда настоятель промолчал, она отчасти побледнела на его красивых губах, удержавшись едва-едва. Игнасио облокотился на стол. Пламя свечи заложило на его суровом лике глубокие тени. Он долго выжидал, прежде чем решился:

– Ты давно ищешь ЕГО? – строгий взгляд настоятеля Санта-Инез будто приколотил капитана гвоздями к стене.

– Ну… – Луис прикусил язык. Прямой вопрос монаха жужжал в его мозгу, как шершень. Улыбка сошла подчистую. – Откуда ты знаешь, старик?!. Какая-то сволочь взболтнула из моих?.. Ну! Говори, не бойся…

– Успокойся, сынок. – Грубые пальцы Игнасио сгорстили оловянную кружку и сдавили с такой силой, что она сплющилась, вытянув шеи орлов. – Никто не сказал мне, Луис, ни «твои», ни «мои». Я прочитал сие по твоим глазам. Так ты видел ЕГО?

– Да, черт возьми! У отрогов Сьерра-Невады… и при переправе через Рио-Фуэрте. Но если вы думаете, падре, что вы своими чесночными фокусами, – он стегнул взглядом по развешанным над дверью пучкам, – сможете отпугнуть ЕГО, то знайте, что тычете пальцем в небо. Эти дурацкие штуки ничего не значат. Кто побоится вашей ереси?! Но скажу вам другое – эта тварь не призрак, она из мяса и костей. Я видел его, как вас…

– Я тоже… – с укором вставил Игнасио.

– Что вы этим хотите сказать? – в карих глазах Луиса запылали гневливые искры, они блестели, будто глубокий плес, внезапно растревоженный брошенным камнем.

– Ты думаешь, сын мой, твой бог – сила и злость?.. Ежели так, то плачь и молись: твой жребий – гореть в вечном огне. Не обижайся, смелость твою я одобряю – ее не купишь за песеты на рынке… Но пулей и саблей тут не обойтись… лучше не суй голову в пекло. Здесь требуется вмешательство Вседержителя. В твоем же поступке нужды нет.

Лицо капитана исказилось. Прежде дружелюбный, он смотрел предостерегающе и враждебно.

– Как это «нет»? Есть надобность! За голову этого двуногого койота, который бродит по Новой Испании и шутит шутки, его высокопреосвященство архиепископ Наварра обещал награду в тридцать тысяч реалов золотом! А я… – Луис сузил глаза в хищном прищуре, – не привык проходить мимо денег. Вот и думаю: дай, наклонюсь! Ну, что вы на это скажете, падре? Может, по вашему мнению, и ставленник Папы непроходимо туп, как пустая тыква?.. Si vis pacem, para bellum28, – так, кажется, говорили древние?

Они помолчали. Слышно было, как на хребтах Санта-Инез шла перекличка волчьих стай.

– Что я могу сказать… – серые глаза падре устало, из-под набрякших век смотрели на алый червячок фитиля свечи. – За сотни лиг не слышен крик жертвы с гороховых полей… Послушай, Луис, – монах понизил голос, – я строго-настрого запретил своей пастве бывать там, иначе единственным сбором в корзины станут их головы! А действует ОН стремительно… Мне рассказала на исповеди прихожанка из племени тиуменов, она…

– Врет всё твоя баба, старик! – ноздри Луиса трепетали. – Уж я-то знаю краснокожих и негров: их духов, по-сланников тьмы и тотемы! От этих легенд можно свихнуться в каждой асьенде и миссии. Не теряй время, старик. Я солдат, а не охотник за призраками. Эта флейта не для моих ушей!

Сын губернатора сплюнул в очаг, хрустнул новой сигарой. «Черт знает что! – кипело в нем. – Духи! Пророче-ства! Да все цветные – просто толпа старух и баб, в головах коих нет и унции мозга. А бабы… Они вообще любят поболтать… особенно, когда их разложишь на траве. Всё это бред, конечно».

Капитан, веривший лишь в себя, не собирался ломать голову над сей чертовщиной.

– Будь сдержанней, сын мой, – падре мягко поднял руку, чтобы успокоить пыл и умерить поток возражений Луиса. – Я только хотел уточнить: знаешь ли ты историю… о vacero…29

– Ха! Разве есть в Калифорнии хоть одно семейство, в котором бы не пугали им непослушных детей?

Игнасио удовлетворенно кивнул, поглаживая примо-стившегося на коленях настырного кота.

– Так ты мне сказал, что у той индианки из тиуменов не было мозгов? Что ж, я согласен с тобой, Луис: человече-ство охотней верит в то, во что поверить невозможно. Мозгов, может, ей и не хватало, зато у нее были острые, как у всех краснокожих, глаза, да и язык имелся…

– Почему «имелся»? – все чувства испанца свернулись в тугую пружину.

– Потому что у несчастной была целая жизнь, покуда она не встретилась с НИМ вторично…

Драгун нервно почесал шею, искусанную москитами.

Монах продолжал молчать, механически поглаживая притихшего Пепе; морщины вокруг глаз и губ настоятеля стали глубже, а в серых, как мглистое утро, глазах оставалась роса страха.

– М-м-да, – хрипло вымолвил он, чувствуя, как жжет его висок взгляд сына Эль Санто. – Цена спокойствия нашего края одна – смерть.

– Что ж, где тонко, там и рвется! Мой эскадрон пересек всю Мексику, падре, с запада на восток и обратно. И вот что я вам скажу: идет война. Сегодня все люди в большой беде и не знают покоя! А с этой тварью, – Луис брезгливо поморщился от настоявшегося в обители плебейского запаха чеснока, – мне всё ясно! Бьюсь об заклад, это выверты какого-то инсургента, тронувшегося умом. Ну да ладно, у меня есть на этот счет свои соображения, падре. Клянусь камаурой Папы, я доберусь до него… и то-гда… – жесткая улыбка раскроила лицо капитана. – Я сдеру кожу не только с его лица!

– Не зарекайся, – с плохо скрытым раздражением в голосе оборвал его Игнасио: – ЕГО не берут пули. Солдаты сержанта Аракаи стреляли в него…

– Солдаты Аракаи! – лицо Луиса скривила гримаса презрения. – Да эти евнухи порох на полку не знают, как насыпать. Всё это дичь! Они просто послали пули в мо-локо…

– Не знаю, не знаю… Олени не уходят от их свинца.

– Так что же, падре, – де Аргуэлло терял последние крохи терпения, – по-вашему, он взаправду злой дух?

– Двадцать человек только в Санта-Инез уже приняли дикую смерть. Последним был кузнец Хуан де ла Торрес, помнишь, наверно? Он подковал еще твою лошадь в прошлом году.

– Духи, жрецы, пернатые змеи! Вы же белый человек, патер. Католик! – негодующе фыркнул драгун.

– Да, но я еще и португалец, Луис. И всё, что касается потустороннего мира, у моего народа не вызывает кри-вых усмешек. Ожидание смерти для нас – хуже ее самой.

– С меня довольно, падре! Увольте! Уберите свои догадки к остальным сокровищам, кои хранит ваш сундук. Пора поговорить о деле… – Луис поднялся, оживил пламенем свечи затухшую сигару, отошел к двери. – Меня интересует карета, знатный сеньор и девушка-мексиканка, которые были в ней. Его зовут Диего де Уэльва, ее – Тереза.

– Карета? – Игнасио поднял в удивлении брови. – Нет, сын мой… Такое, ты знаешь, в наших глухих местах было бы событием, о котором трещат потом целый месяц…

– Вы уверены, падре? – в глазах капитана замерцал зловещий огонь.

– Как Бог свят.

Монах уже думал о чем-то своем, уставший и постаревший за время беседы, как показалось собеседнику, лет этак на пять.

Луис де Аргуэлло кусал губы. Он не хотел верить, но не мог, не мог отрицать, что и сам уже долгое время чувствовал всеми фибрами присутствие зла. В тайниках души он признавался себе, что боится уверовать в сказанное настоятелем Санта-Инез, так как сразу бы понял, как безна-дежны и тщетны его усилия.

– Ты давно не был в Монтерее? – падре отпил из кувшина молока, чтоб смочить севший голос.

– Полгода, а что?

– Держись совета, который я дам тебе, сын мой, и ты только выиграешь. Я не возьмусь объяснять, отчего и зачем делаю сие… Твоя гордыня все равно не снизойдет до понимания сути… А посему просто выслушай.

Луис насторожился и замер, впившись в седого монаха, взор которого стал тяжелым и темным, будто свинец.

– Завтра же после крестного хода поезжай к отцу в Монтерей, отдохни, и пусть молитва не сходит с ваших уст…

Игнасио стал доставать одеяло из сундука, а капитан стоял у порога с бледным лицом, словно вкопанный в землю столб.

– Падре, – тихо сказал он, – благословите меня и окропите саблю святой водой.

Священник задумчиво кивнул, вглядываясь в карие очи Луиса. Там тлели обида и горечь, посыпанные горячим пеплом страха.

– Верно, сынок, где же еще прикажешь искать источник силы, как не в вере Божьей… Suum cuique30.

Святая вода хрустальной росой заискрилась на голубой стали, губы драгуна коснулись прохладной бронзы креста.

– …охрани нас, возлюбленный Отец наш, и пребудь с нами, и дай нам знак, как исполнить волю Твою. Ты наш свет и спасение! Так убоимся ли мы кого?!

26

Dios nuestro salvador! – Бог наш Спаситель! (исп.).

27

Partes infidelium – страна неверных, страна дьявола (лат.).

28

Si vis pacem, para bellum – «Если хочешь мира, готовься к войне» (лат.).

29

Vacero – пастух, ковбой (исп.).

30

Suum cuique – каждому свое (лат.).

Фатум. Том третий. Меч Вакеро

Подняться наверх