Читать книгу Фатум. Том третий. Меч Вакеро - Андрей Воронов-Оренбургский - Страница 14

За окном с утра стоял веселый гвалт: сетчатые гамаки-постели в хижинах были пусты. Люди, нацепив лучшую одежду, высыпали на бело-песочный берег реки: купались, поздравляли друг друга, пускали по течению разноцветную радугу цветов.

Настоятель миссии падре Игнасио не знал, куда деваться от забот, бушели31 которых явно превышали все ожидания. Рослую фигуру доминиканца можно было увидеть в дюжине самых разных мест, и везде – с советом, приказом, помощью.

С десяток краснокожих уже с азартом пыхтели над разделкой двух бычьих туш длиннорогой голландской породы. Детвора муравьями таскала хворост – пиршество обещало быть буйным, готовилось настоящее ассадо кон куеро32.

Отец Игнасио помог пожилой индианке забросить на спину корзину с маисом, а сам подумал: «Только бы всё обошлось до крестного хода!»

Тревога его была не напрасной. Драгуны дона Луиса браво подкручивали усы, озабоченно роились у дверей, так и норовя запрыгнуть в винные погреба. Благо, амбарные замки, посланные в дар господином Кусковым, служили надежно; стояли, как русские, – насмерть, – не собьешь!

* * *

К десяти часам прихожане стали стекаться к порталу церкви, что поражала искушенный глаз безвкусицей и деревенской аляповатостью. Однако дикарю, не знавшему в жизни ничего, кроме гор, рек и убогой лачуги, сия конструкция виделась грандиозным чудом.

Внутреннее пространство iglesia было поделено на две одинаковые части рядком колонн из цельных, расписанных в едкие цвета стволов аракуарии. Все те же бьющие краски были повсюду: на стенах и потолке, на узких рамах подслеповатых окон. Давшая крен входная дверь хвастала плотной резьбой картин, в которых на поверку нельзя было сыскать и зерна христианских сюжетов, если не брать во внимание надписи: «Войти в храм женщине с непокрытой головой – такой же грех, как и прелюбодеяние».

Ниже чьей-то ернической рукой было нацарапано: «Пробовали и то, и другое: что сравнивать свечку с…!» Надпись неоднократно замазывалась глиной, но народ крепко зарубил ее в памяти, и все усилия падре были напрасны.

По стенам, следуя католическим устоям, были закреплены вырезанные из дерева семнадцать стаций – крестный путь Христа на Голгофу. Что ж, можно вообразить, как крепло чувство веры индейцев под монолитом вели-чия и помпезности христианского Бога. Блеск и мишура возымели действие куда сильнее, чем самая пылкая проповедь пилигрима с крестом.

С левой стороны от алтаря в едва намеченной ризнице стояли деревянные фигурки святых, облаченные в расшитые бисером матерчатые платья. И сейчас падре Игнасио раздавал их своим помощникам: иеродьяконам Раньере и Оливу, а также наиболее доверенным из прихожан. Особо бережно были переданы реликвии миссии: керамическая статуэтка Святой Инессы и дарохранительница, резанная из слоновой кости.

Вскоре на озаренной солнцем площади послышалось стройное пение гимна «gloria in excelsis Deo!»33 В сине-золотом воздухе закачались ярковышитые баньеры34 – начался крестный ход.

Из церкви появился настоятель Санта-Инез, за ним, вторя степенному мерному шагу, братья Раньера и Олива. Шестеро крепких индейцев, все в чистых белых хубонах, столь контрастирующих с бронзовым цветом кожи, несли бамбуковые носилки со статуей девы Марии и младенца Иисуса. Лоснящаяся кожа оголенных рук обтягивала глубо-кий рельеф мышц, глаза сияли священным восторгом, уста слаженно вытягивали гимн, открывая ряды белых зубов.

Следом выступали военные: впереди капитан Луис де Аргуэлло с непокрытой головой, с карим бархатом строгих глаз; ветер с океана играл в прятки в жестких кольцах его волос. Сразу за ним пылили Рамон дель Оро с начищенным медным крестом на груди на нитке голубого бисера и «одноухий» ротмистр, всегда невозмутимый и энергичный, с выгоревшим ёжиком волос на голове. Далее плотными тройками гремели каблуками усачи-драгуны, а между ними и начальством торчал поплавком сержант Винсенте Аракая. С длинной, как пика, саблей, оттопыренными ушами и пышно-драными бакенбардами. Нос его был так же сломан, как и у Сыча, не то индейской дубинкой, не то винной бутылью; впрочем, Винсенте и сам толком не помнил, когда это приключилось и по какому случаю…

Важно вышагивая по атрио, он яростно пучил глаза, если кто-нибудь из его гарнизона осмеливался забыться и нарушить субординацию.

Замыкала шествие расстроенными рядами толпа индейцев и мексиканцев: гирлянды цветов на груди, кресты в руках, украшенные бантами всё тех же кричащих расцветок. Паства готовилась к крестному ходу: и не беда, что на всех мужчинах были одинаковые рубахи из грубого полотна, свободно ниспадавшие поверх таких же штанов, прикрывавших лишь смуглые колени; а на женщинах – рубахи-платья, что близнецы, без рукавов, перетянутые вокруг талии пестрыми, с колокольчиками шнурками либо узкой лентой.

Зато всё, что только могло блестеть, – заколки, серьги и бляхи – жгуче горело, на совесть надраенное загодя. Сколько было нашито разнокалиберных пуговиц по боковым швам штанов, – никак не меньше, чем накопившегося за десять лет блестящего барахла в сорочьем гнезде. Тут и там мелькали красочные пончо с прорезью для головы, что одновременно служили и одеялами. На некоторых краснокожих красовались широченными лопухами полей соломенные шляпы, схваченные под подбородком сыромятными ремешками.

И всё это двигалось, пело и сверкало, шлепая босиком по розовой пыли атрио.

шествие обошло церковь и, справившись с гимном, заголосило псалмы, направляясь за ворота миссии окропить святой водой многострадальные стены Санта-Инез.