Читать книгу Фатум. Том третий. Меч Вакеро - Андрей Воронов-Оренбургский - Страница 18

Тереза что было силы натянула вожжи, осадив коней на полном скаку. Они встали, поводя боками, запаленно хватая воздух. Их горячечное дыхание вырывалось из ощеренных пастей молочными клубами, падало на взмокшие холки в морозном вечере. Близость высокогорья давала о себе знать.

Девушка разжала онемевшие пальцы, шмыгнула носом, огляделась. Слева, на востоке, параллельно тропе, по которой она приехала, горизонт был закован хребтами Сан-Рафел; на западе, сколько брал глаз, тянулась черно-зеленая щетина лесов, ныряющих в океан; а впереди чернела дымящаяся пасть ущелья.

На землю навалилась странная немота, как перед бурей: ни гомона птиц, ни шума листвы.

– Диего-о-о-о! – крик Терезы вновь вырвался одинокой птицей из клетки: – Диего-о-о-о!

«О!.. о!.. о!.. о!.. о!..» – пугающе ухали горы, стонали и замолкали в потревоженной эхом вечности.

Она соскочила на траву, медленно обошла четверку лошадей, надеясь на отклик, на то, что углядит хоть какие-нибудь следы, но их не было и в помине. Буря с песком сделали свое дело: от скачки и напряжения легкие ее горели огнем, в голове у затылка заныла, запульсировала боль, но это даже где-то радовало девушку, так как боль помогала не опустить вконец руки и не потерять сознание от страха. В какой-то момент паника оглушила Терезу, сдавила хомутом шею, дав почувствовать, что у нее не хватит сил войти в каменный зев ущелья. Сердце стучало где-то у горла. Рубаха липла от пота, голова чесалась: песок позабился в волосы и плотной коркой осел у корней; но она заставила себя шаг за шагом идти вперед, не обращая внимания на сии неудоб-ства, понимая: обратной дороги нет!

День медленно угасал: небо из светлой бирюзы превращалось в тусклый янтарь; и мексиканка торопилась, зная, что ночь вырвет из ее рук последний шанс.

Она прошла уже футов сто пятьдесят мимо мрачных, обглоданных ветром камней, мимо огромных, торчащих из песка ребер какого-то неведомого зверя, на которые ей было даже жутко смотреть, когда ее слух ранил слабый стон. Сердце заколотилось сильнее, но тут же она подумала с жаром отрезвления: «Не торопись!»

Черное крыло тени каньона нависло над Терезой, когда она увидела его.

Распростертое тело лежало рядом с холмом из придорожных камней, который своими очертаниями напоминал склеп. Чуть поодаль она успела разглядеть стреноженных лошадей, остальное… застлал туман слез. Они жгли глаза, катились по щекам обессилевшей девушки.

Сбросив мешавшие ей сандалии, она, босая, кинулась к любимому.

– Ты жив?! – только и смогла вскрикнуть Тереза, чувствуя, как темнеет в глазах, как подкашиваются ноги… Она рыдала, прижавшись к его окровавленной груди, в бессознательной лихорадке гладя пальцами дорогое лицо, будто не веря; точно слепая, коя спешно жаждет убедиться в спасении возлюбленного… – Как ты?

Он не сказал ни слова, лишь дрогнули пересохшие губы. Рана оказалась куда опасней, чем ему представлялось.

Тереза бросилась к империалу, вытащила из-под откидной сидушки обшитую кожей круглую флягу на широком ремне; спотыкаясь, вернулась назад и, бережно приподняв голову майора, стала его поить.

Дон пил жадно, судорожно дергая кадыком, захлебываясь. Затем, откинув голову, проронил:

– Ничего. Пока поживу. Счастлив, что дождался тебя и вижу… – затем отдышался и, скосив глаза на бугор, горько выдавил: – Мигеля убили… Он здесь… Я похоронил его.

Она вздрогнула, покосившись на холм, сердце сжалось. Ей вспомнилось открытое лицо влюбленного юноши, вспомнилось хмурое утро, букет полевых цветов, робко положенных на ее колени, подаренный талисман…

Боль и отчаяние не вмещались в Терезу. Осторожно она опустила голову раненого, стараясь оградить его от страданий, но Диего всё равно скривился, сцепив зубы; и она, утирая слезы, проклинала себя за неловкость. В ответ он сжал ее локоть слабой рукой и, прерывисто дыша, молвил:

– Будет, Терези, на войне как на войне. Мы всё равно победим этих дьяволов… Мигель погиб настоящим солдатом, как должно мужчине. – Он через силу улыбнулся и серьезно сказал: – Любимая, наверное, я скоро…

– Нет! – она едва не закричала на него. – Перестань нести чепуху! Ты что, всегда так шутишь? Вы слишком славно выглядите для умирающего, сеньор.

Она пыталась шутить, пыталась хоть как-то взбодрить его, но понимала, что получалось фальшиво. Понимал это и Диего, но был благодарен и топорщил усы в натянутой улыбке.

– И всё же, Тереза, если что… – он оборвал ее, – королевский пакет, он здесь, на груди, – сожжешь… В моем сундуке, ты знаешь, – деньги… там хватит вашей семье, чтобы купить большой дом в Мехико и боле не думать о нищете…

– А ты? – черная прядь прыгала в дергающихся плачущих губах.

– Если станет совсем… застрелишь. Обратный путь не легче, а от живого трупа – одна обуза.

– Замолчи, или я… – девушка сжала кулаки, в глазах блестели теперь слезы гнева.

– Ну, вот видишь, – майор как мог подмигнул ей и пришпорил улыбку, – у тебя довольно характера, чтоб нажать на курок и облегчить мою участь. Да, похоже, затеяв эту игру, я… проиграл… Черт! Где мой пистолет? – он шеркнул рукой по земле. – Почему я никогда не могу най-ти то, что мне надо?

– Потому, что за вами некому ухаживать, мой господин, – она подала ему лежащий в стороне трехствольник и положила руку на давно просившую бритвы щеку. – Ты не умрешь. – Это был приказ.

Диего согласно дрогнул веками:

– Тем более, что я всегда загадывал умереть в родной Андалузии в объятиях такой сеньориты, как ты. Глянь-ка, кровь перестала течь?

Тереза осмотрела рану и удовлетворенно кивнула:

– Считайте, что вы родились в рубашке, сеньор! Ну что, я подгоню экипаж?

Де Уэльва удержал ее за подол:

– Посиди еще рядом, успеется.

Она не противилась, но и времени не теряла: не раздумывая, отхватила ножом длинный кусок от юбки, ставшей выше колен; осторожно перевязала раненому руку, а оставшийся лоскут намочила водой из фляги. Стараясь не дышать, она омыла ему лицо, выжимая материю так, чтобы капли влаги попадали на шею и грудь.

– Странно…

– Что странно? – переспросила Тереза.

– Признаться, я никогда не видел прежде, чтобы женщина так обхаживала мужчину.

– Значит, такие были у тебя женщины, – фыркнула Тереза. – А мне так нравится.

– А я мечтал об этом.

– Я тоже, – смущенно добавила она, промокнув его лоб.

Вокруг было тихо и безлюдно, как при сотворении мира. Де Уэльва, держа ее искусанные москитами руки, глядя на густые волосы, что проволочными кольцами ниспадали на уши и серую от пыли шею, задумчиво сказал:

– С того времени, как Господь создал нас, мы дерзаем создать Его по образу и подобию своему. Пытаемся заглянуть в глаза Бога, не ведая, что это око Бездны.

– К чему ты это? – голубая жилка явственно проступила на виске девушки. Чуть выше переносицы, между бровями восклицательным знаком сбежались тоненькие, словно трещинки на разбитом стекле, морщинки.

– Подожди, – задумчиво ответил он. – Веришь, сегодня… когда я бросил последний камень на могилу Мигеля… мне показалось, я заглянул в это… око.

– И что?..

– Мне показалось, Творцу не до нас. Мы слишком далеко забрались, Тереза. Он потерял нас из виду. – Они помолчали, прислушиваясь к голосу тишины, прежде чем майор заметил: – Похоже, кошка решила поиграть с мышью. Есть тут у меня в ваших краях друг по имени Монтуа. Только не протянуть бы раньше времени ноги – гостинец хочу послать ему. – Де Уэльва загадочно улыбнулся и, предупреждая встречный вопрос, заключил: – Ну да Бог с ним, это мои счета.

Он вновь посмотрел на нее, на этого лохматого чертенка в ободранной юбке, и поймал себя на том, что губы его бессознательно расплылись в улыбке. Откуда-то снизу в сердце застенчивой незнакомкой тихо постучалось и вошло светлое понимание СЧАСТЬЯ; он ликовал и был благодарен жизни за то, что они с этой девчонкой с окраины Мехико так прекрасно понимают друг друга, и что им не надо даже слов, а достаточно взгляда. И благодарил случай, что Тереза, оказавшаяся в тот день и час в таверне «Золотой Початок», – ныне его любовь, именно его, дона Диего де Уэльвы. И что им вместе хорошо и весело!

Ему вдруг остро захотелось отдать свою жизнь за эту, с черными от земли пятками, танцовщицу, дочку Муньоса, которая раз и навсегда полюбилась его душе.

– Послушай…

Она поняла быстрее, чем он сказал, и, отыскав в его подсумке коробку с сигарами, протянула ему.

– Прикури, я не смогу…

– Но я… – тушуясь, заикнулась было Тереза, но тут же вжикнула огнивом. Желтые брызги крохотными кометами разлетелись с шипением по сторонам. Смешно вытянув шею, подавшись грудью вперед, она осторожно поднесла затлевшую сигару к спело-красным губам.

– Боишься?

– Я? – она беспечно сделала вдох, и… сухой кашель когтями разодрал ее горло… Сигара упала на пряжку ремня испанца, а из глаз Терезы потекли слезы.

Диего, морщась от боли, растянул губы в улыбке. Поднял сигару, сунул себе в рот, продолжая давиться волной обидного смеха.

Терезе от жгучей неловкости хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не быть посмешищем. Но странно, вместо осуществления своих помыслов она, прокашлявшись, улыбнулась. А Диего, коего минуту назад Тереза хотела «задушить», был совсем и не гадкий, а напротив, всё тот же, именно тот белозубый идальго, вызвавший у нее своей прямой и широкой душой желание быть повсюду с ним рядом.

– По-моему, тебе было одиноко, как и мне? – он с наслаждением затянулся сигарой и чертыхнулся: – Как всегда и всего не хватает!

– Святая Дева, вам ли унывать? Разве что-нибудь есть в вашей жизни, чего вам не хватает, Диего?

– Да… и очень много, – он решительно откинул сигару. – Например, тебя. Кстати, почему ты до сих пор не вышла замуж?

– Жених еще не родился, – она ловко подложила под его голову свернутый валиком каррик.

– А если правда? – он сжал ее пальцы.

– Не за кого было. Луис думал: за кем сила и деньги, тот и всемогущ. Хм! Вот и получил хвост от крысы.

Он прижал к щеке ее теплую ладонь: мягкую и уютную, как сама Тереза.

– Ты не понимаешь, чего ты стоишь…

– А вы знаете, сколько я стою?

Он усмехнулся ее шпильке и поцеловал руку.

Лицо ее осторожно нависло над ним, скрыв небо пенным каскадом волос, и губы прошептали:

– Спасибо…

Пальцы его погрузились в струи волос, охватив ее затылок, притянули к себе. Она, упираясь ладонями о траву, близко-близко склонилась, касаясь грудью его плеча.

Дон попытался разглядеть ее – пустое. Он весь ушел в прикосновения, туманящие сознание… Он ощущал, как ее губы сладко приоткрылись двумя свежими лепестками, и как проснулся и зарычал в нем зверь всепокрывающего желания. Но Тереза уже шептала на ухо:

– Пора уезжать!

Майор не спорил: рана красноречиво напоминала о себе. Поднимаясь, они вспугнули вышедшую к ущелью олениху. Дернув лакированным носом, она стремглав унеслась прочь, немало удивив понуро стоящих лошадей.

Хромая на обе ноги, опираясь на плечи Терезы, майор кое-как доковылял до кареты. Боль кромсала на части. Звуки: хруст гальки, скрип рессор, звон упряжи, – всё так же несло с собой адову муку и застилало огненным мраком глаза. Когда он садился в экипаж, ему хотелось умереть, но из-за пропитанного болью мрака, схватившего его мозг стальной перчаткой, он даже не осознавал, что жаждал сего.

Вода из фляги отчасти облегчила его страдания; устроившись поудобней, так, чтобы не открылась рана, он ласково потрепал девушку по щеке:

– Если мне… не будет суждено умереть здесь, – он с тоской бросил взгляд на сине-зеленое ожерелье гор, – Богом клянусь, мы обвенчаемся.

Тереза покачала головой, крепко сжала ладонью его холодные пальцы:

– Это только мечты, дорогой.

– Но это и реальность.

Она посмотрела в сторону, однако он заметил, как дрогнул ее подбородок, как обозначилась на нем горькая ямочка.

– Я люблю тебя за твои мечты, но тебе ли… – она закусила губу, – предаваться им! Ладно, не терзайся. С меня довольно и того, что ты есть.

– Перестань! – он вновь сморщился от боли. – Ты ошибаешься, если думаешь, что я из тех подлецов, которые салютами признаний в постели заметают следы. Лучше подумай о доме, о Мехико… ты не будешь скучать, когда я увезу тебя в Мадрид?

Она помолчала, накручивая прядь на указательный палец, и, скорее для себя, ответила:

– Нет, я не буду скучать…