Читать книгу По обе стороны воды - Андрей Заленский - Страница 4

Сверчок

В доме у Поповых поселился сверчок – не на даче в деревенском доме, а просто в квартире.

И по вечерам, а потом и за полночь сверчал. Они всё его выглядывали на полках или за посудой – типа, где он сверчит.

И когда ложились, читали, засыпали, он всё сверчал, а Попов говорил спящей Поповой: «Видишь – самочку ищет, даже у них любовь».

Потом сквозь сон думал, что вот это он, Попов, лазает по травинкам, росу пьёт, жарко. И ждал, пока опустится солнце, чтобы застрекотать в голос.

Зайчик

Летом Поповы поехали на дачу, в длинный отпуск. Там под вечера сидели на веранде, стараясь не напустить комаров, пили чай с сыром и колбасой и размышляли о непутёвых детях.

Днём, пока жена возилась в огородике или на клумбе, Попов ходил в магазин за сыром, колбасой, картошкой и за остальным нужным.

Утром, если было солнце, сидели на крыльце и однажды увидели зайчика – ну совсем маленького, он тоже сидел рядом с крыльцом, жевал и не боялся Поповых. Он был совсем маленький, а глазки большие, выпуклые и нежные – так и хотелось погладить и накормить.

– Может, ему колбасы дать? – спросил жену Попов.

Она только фыркнула и покачала головой, мол, «был дураком, дураком и умрёшь».

Потом сквозь сон Попов думал, что он – вот этот зайчик, сидит подле крыльца, и хочется ему колбасы, которая так вкусно пахнет, гораздо вкуснее травы на клумбе и незрелых помидоров в огороде.

Бозон Хиггса

Если серьёзно, то жена Попова была астрофизиком, а сам Попов – математиком.

Вечерами на даче они слушали радио – ещё ту заслуженную «Спидолу», жёлтую с черным, перемотанную изолентой. Однажды, когда, уже почти заснув, узнали про открытие бозона Хиггса, сон смело как метлой.

Попов достал из стенного шкафчика початую бутылку водки, Попова принесла на веранду малосольных огурцов и колбасы. Выпили не чокаясь.

– Ты понимаешь, теперь вправду понятно, как это всё существует – земля, ты, я, мы вместе и… – захлёбываясь, говорила Попова.

– Ну, милочка, это пока почти лишь в теории. Ну, Стандартная модель, ну Электрослабая симметрия, нулевой спин, пыры-мыры… – возражал Попов.

Спорили долго, даже допив бутылку. Потом, сквозь сон, Попов подумал, что как раз он и есть этот бозон, и перестал ощущать тело и время, а когда утром проснулся, жена уже возилась на клумбе и хотелось пить.

Самовар

От дедушки Поповой остался самовар. Конечно, и дедушка, и бабушка давно сгинули, Попова не знала куда и когда – во времена ее детства было не принято об этом говорить дома, теперь уж всяко умерли. А самовар остался, подтекал слегка, но славно дымил и отгонял комаров. К тому же Попов любил собирать шишки окрест, а потом под вечер раздувать самовар.

– Слушай, а зачем вы эти марсоходы забарабаниваете или венероходы? – спросил Попов, откусив сыра и глотнув горячего индийского чая.

Если вы пока не поняли, то Поповы всё ещё были на даче.

– Ну, вообще, зачем эти планетарные щупы, Лайки, космонавты?

– А ты Циолковского читал? – накладывая кусок сыра на тонкий ломтик хлеба, ответила Попова.

– Конечно нет, где и зачем его читать буду?

– А вот смотри – сколько уже умерших душ накопилось?

– Не знаю, да и нет таких.

– Ну, это по тебе. А накопилось. Вернутся – и повернуться будет негде. Их надо расселять, – утвердила Попова.

– Как гастарбайтеров?

– Ты что, опять выпил?

– Да ты… я шишки собирал. А марсоходы зачем?

– Затем, – ответила астрофизик Попова и ушла спать.

Попов ещё долго сидел на крыльце, изучал ущербную луну, потом сплюнул, подумал: «Всё равно не сходится» – и вернулся в дом.

Сексуальные меньшинства

Утром Попов сел на велосипед и поехал на станцию. Накупил газет и весь день читал их на веранде, тем более что шёл дождь.

– Слушай, Маша, ты как к геям относишься? – крикнул под обеденное время.

– К каким? К гомо или лесби? – откликнулась жена.

– В принципе.

Попова оставила домашние заботы и вышла на веранду.

– К гомосексуалистам – нормально, они хорошие парикмахеры и с женщинами вежливо себя ведут.

– Согласен, я тоже заметил.

– Да ты латентный гомосексуалист, точно, – и вернулась в кухню.

Попов оголодал и ждал обеда, но тема привязалась.

– Маша, а ты что, серьёзно про меня? – крикнул, но ответа не получил и задумался. У них в отделе были одни мужики и обычно неженатые – один хромой, другой подслеповатый, правда, два молодых и красивых, но все математики.

– Маш, а Маш, а ты почему так?

– Да отвяжись, уже готово почти.

– А если бы я был гомосексуалистом ты бы за меня вышла?

Ответа не получил, стал читать про выборы и футбол, и думал, что всё, скорее всего, зеркально – если он латентный гомосексуалист, то Маша, симметрично, может быть такой же женщиной. Слово «лесбиянка» употреблять было неприятно.

На обед были щи из свежей капусты, потом чай с сыром, колбасой и свежим крыжовенным вареньем.

Вечером Попов поцеловал Попову и сказал, что сегодня ляжет на веранде, потому что пришла одна идея, которую нужно обдумать.

– Думай-думай, математик, – поцеловала его жена и ушла спать в дом.

Домой

Поповы ехали по шоссе и сосали сушки. То есть возвращались домой. Отпуск кончился, осень наступала и золотила деревья по обочинам. Багажник был забит банками с крыжовенным вареньем, маринованными помидорами и огурцами, ведёрком засоленных волнушек, всякими другими банками и баночками. Чтобы они не звенели и не дай бог не разбились, напихали всяческое – тренировочные штаны Попова, дачный свитер, дачное бельё, старые выпуски «Нового мира».

– Маша, прихлопни комара, достал, всё укусить хочет, – сказал Попов, не отрываясь от заднего зеркала, в котором надоедливо висел прицепившийся «мерседес».

Маша полазала по салону, но комара не поймала.

– Миша, да никак. Остановись, заодно облегчимся.

Попов помигал и съехал на обочину.

– Мальчики – направо, девочки – налево, – и углубился в кусты. «Мерседес» ускорился и скрылся за поворотом. Поповы вернулись в машину и решили перекусить.

– Миш, а как ты относишься к Струнной гипотезе вселенной?

– Не, мне больше Инерционная, Хаббловская нравится. А ты почему шкурку с колбасы не счистила?

– А представь эти нити, состоящие из неведомых частиц, которые образуют клубки, петли и скопления, а потом панспермия…

– Панспермия, искусственное осеменение – так ты далеко зайдёшь. Давай лучше двигаться, а то на кольцевой застрянем.

И Поповы поехали дальше, сосали сушки до самого дома, потом открыли задохнувшуюся квартиру и долго носили банки из багажника. Приближалась зима, а завтра надо было на работу, хоть и не с самого утра – всё-таки в Академии было либерально.