Читать книгу Чистые - Ангелина Смурова - Страница 6

Пресный запах угля исходил от обгоревших камней равномерно, что совсем не присуще воздуху окраин: если воздушные массы привыкли находиться в постоянном движении, хаотично перемещаясь рывками на все 360 градусов, то этот угольный воздух не был таким.

Его необъятная и тяжёлая масса плотным слоем разлеглась по земле, затхлая, недвижимая ни в какую сторону. Почва, местами потрескавшаяся и почерневшая, расходилась кружевным вдовьим платком во всю ширину предоставляемого ей пространства – вплоть до самого горизонта улеглась осиротевшая земля. Тишина. Ничто не смеет тревожить траур, никто не смеет издать звука в бесконечно длящейся минуте молчания. Это траур по человеческому состраданию и милосердию, по чистоте человеческих душ…

Но вот на горизонте показывается слегка нахмуренное лёгкое облачко, совсем крохотное и пушистое, напоминающее крольчонка. Оно словно крадётся в сторону обгорелой беззвучной пустоши, боясь случайно разбудить её раньше времени. Облачко приближается, ширится и растёт, напитываясь чернотой земли. И вот оно не выдерживает весь несомый груз печали от увиденного: разразившись громкими рыданиями, не облако – туча орошает землю живительною влагой сострадания. Земля, словно пробудившись, жадно хватает потрескавшимися губами сладкие крупные капли и тихо вздыхает, начиная дышать и воскресать. Только нескоро затянутся её страшные раны, нескоро перестанут болеть огромные пятна ожогов, нескоро перестанет стонать земля по погибшим своим детям, нескоро хватит ей решимости принять их обгорелые останки обратно в своё живородящее трепетное чрево…

Симус шёл по узкой тропинке, с тревогой всматриваясь в потемневшее небо – низко повисшие грузные облака грозили сильной бурей. Мальчишка громко высморкался. Поморщившись, вытер пальцы о короткую синеватую траву и побежал. Деревья каруселью проносились мимо него с бешеной скоростью, сливаясь в одно, играющее зелёными оттенками, пятно.

Наконец мальчонка выдохся и остановился, уперевшись ладонями в колени, в попытке восстановить дыхание. Внезапно глаза его округлились от ужаса, и, затаив дыхание, он уставился на ближайший низкий куст с кроваво-красными ветками. Внутри, лишь слегка прикрытое ветвями растения, гудело, предупреждая об опасности, разросшееся гнездо шершней. Огромные металлические насекомые, почти в мизинец, совершали вокруг своего форта танцы в воздухе, полные свирепства. Они кружили, накручивая круги и спирали, а то и вовсе пикировали вниз на всей скорости, чтобы вслед за тем вновь подняться выше над своими владениями. Красные ветви, словно изгородь диковинного замка, огораживали их несокрушимую гнездовину и сигналили прохожим ярко-красным: «Не подходи!»

Симус с осторожностью миновал опасное место, практически ползком передвигаясь по дороге, усыпанной мелкими камешками. И лишь тогда позволил себе спокойно вздохнуть, когда оставил опасную зону далеко позади. И хоть его колени были исцарапаны безжалостно острыми камнями, мальчишка был рад, что избежал неприятного приключения. Ведь зазевайся он хоть на секунду, и его пробежка могла не закончиться, а лишь начаться, превратившись в бегство от разъярённых зверюг.

В конце тропинки уже маячили очертания городка, куда он и направился. Блеск гладких стёкол в зажиточных домах на закатном свете, косые силуэты деревянных лачуг, построенных ещё первыми поселенцами, только тронь – и всё, словно по волшебству, обратится в труху и пыль, разнесётся ветром. Такой неоднородный и поражающий своей контрастностью пейзаж выплывал перед мальчуганом, медленно и величаво разворачивая свои края, укладывая их по берегу реки, подобно парящей птице, распластавшей свои крылья по воздушному течению.

Симус шагал всё ещё бодро, с усилием выстукивая по тропинке под ритм своих мыслей. Но ноги уже покалывало от утомления, мальчик ступал всё более и более неуверенно, пошатываясь из стороны в сторону. Внезапный прилив сил оказался кратковременным и был лишь побочным эффектом от испуга. Но действие страха прекращалось, и постепенно силы оставляли мальчика. По прошествии ещё получаса он уже не шёл – плёлся, едва переступая израненными босыми ногами по каменистой дороге. Казалось, до города ещё слишком далеко, но каково было удивление малолетнего бродяги, когда он обнаружил себя окружённым со всех сторон узкими и смрадными улочками неизвестного ему городка. Неизвестного, но такого желанного…

Симус вновь воспрянул духом: здесь люди, ему наконец-то помогут!

– Эй! Откройте! Э-э-эй! – стучал он в попадавшиеся ему на пути двери, со священным страхом обходя стороной роскошные дома, которые впору было назвать дворцами. Ребёнок понимал, что богачи обладают всем, но только не для других, а потому он даже не стал и пробовать просить там помощи.

Но двери нищенских халуп не спешили объять Симуса дружелюбием и впустить внутрь: и жителям бедным лачуг есть чего опасаться при встрече с бродягами, а потому не спешили выказать они своё гостеприимство. Во многих городах были распространены грабежи с участием детей: те ходили по домам и всячески старались вызвать жалость, чтобы хозяева впустили сиротку в дом. Но за спиной малютки внезапно вырастало несколько рослых мужчин лезвиями, оказывающимися возле глоток этих немногих сжалившихся, сохранивших доброту людей. И даже если те отдавали последнее, что имели, жизнь сохраняли отнюдь не всем.

Мальчуган ничего не знал о грабителях и из последних сил волочил ноги по пыльной и пустой улице. С угасающей надеждой он начал стучать подряд во все двери без разбору, желая получить лишь кусок хлеба и, если повезёт, ночлег. Но двери домов были крепко заперты, а окна плотно занавешены. Неизвестный город крепко спал, равнодушно накинув на себя занавесь свалившейся ночи.

Симус дотащился до центральной площади, проплутав ещё около получаса. Никто не откликнулся на его просьбы, и ничего не оставалось другого, кроме как смириться. Мальчишка устроился, свернувшись калачиком, на бортике фонтана со скульптурой, возвышавшихся в самом центре площади.

Нетрудно было догадаться, что в скульптуре был запечатлён первый – и единственный – правитель Громбурга, Звонарь. Гигантская левая рука держала колокол, украшенный резьбой. Целую историю мог прочитать знаток по этим значкам, что, в какой части страны и в какое время добывалось или находилось. В некоторых местах колокола были вставлены драгоценные камни, сиявшие даже в полной темноте.

В другой руке правителя был жезл, нет, скорее изящная драгоценная палочка, также покрытая множеством символов. Он словно готовился стукнуть по колоколу: вот-вот с силой опустит жезл на обод, и тот заходит из стороны в сторону, запоёт тягучим мерным басом, возвещая о былом единстве народа и его короля. Но фигура правителя смирно стояла, не трогаясь с места. Две руки были раскинуты в стороны, словно пытались объять всё государство – жест, покоривший людей при коронации настолько, что именно его сохранили в памятнике. Мальчик некоторое время рассматривал скульптуру: в темноте казалось, что глаза Звонаря с добродушным любопытством следят за Симусом, искрясь смешинками. Но наваждение прошло, и мальчик тяжело вздохнул, протянув руки под голову. Сейчас ему ничего не оставалось, кроме как попытаться уснуть, чтобы завтра продолжить свой путь неизвестно куда.

Ночная сырость пробирала до костей, убивая малейшую возможность хоть капельку согреться. Сон не шёл, и Симус рывком сел. Всё кругом зашаталось: вот уже как четвёртые сутки он практически ничего не ел. Лишь день назад наткнулся он на поросли диких ягод, которые и съел. Они оказались вкусны, хоть мальчик даже не знал, можно ли их есть. То ли судьба хранила его для каких-то своих целей, то ли ещё по стечению каких-то факторов, но ягоды оказались съедобными. Удивительно, что он, идя столько дней и натыкаясь на множество опасностей, оставался цел, если не учитывать царапины и синяки, голод и холод, которые ему приходилось терпеть. Но он был жив, и это было главным. Был жив и шёл, надеясь на помощь. Но где найти эту самую помощь? Симус не знал. Не знал, но верил, что сможет отыскать её. Он ещё не знал, что в людей верить стало безнадёжно опасно.

Мальчик лёг на спину. Звёзды ласково перемигивались в своей недостижимой высоте, явно шепчась о нём. Только они и слышали его надежды, которые изредка выражал он им, поражённый торжественною красотою неба. Ему слышались их тихие голоса, сплетавшиеся в кроткую песню. И он, вняв ей, доверчиво и горячо рассказывал о своей погибшей семье, стараясь незаметно стереть катящиеся слёзы с запылённых щёк:

– Ведь, понимаете, я поссорился с ними, в лес убежал – единственное место, не тронутое огнём. И уснул там на поляне, на согретой солнцем земле. Там меня всегда успокаивало одно место: густая сочная трава, в которой прячется сладкая земляника, сонно пчёлки жужжат. И я заснул. А проснулся, – он всхлипнул и вновь утёр лицо замызганным рукавом рубашки, – уже солнце садится. И не знаю я, сколько так проспал, но когда очнулся – кругом была только пожухлая съёжившаяся от жаркого воздуха трава. Я вскочил, побежал домой, потому что испугался такой перемены, да… А там вокруг всё было чёрным и уже еле тёплым, остывающим. Всё закончилось, и никто из деревни не спасся. Кроме меня…

И он плакал уже не скрывая слёз. Звёзды понимающе смотрели на Симуса, не в силах помочь. Но ему хватало и их безмолвного понимания.

Через несколько минут он, наплакавшись вдосталь, спал крепким сном тяжело больного человека. Во сне он видел каких-то людей, которые обнимали его и просили жить дальше, обещая светлое будущее.

Симус улыбался.