Читать книгу Музыка льда. Осколки - Анна Беляева - Страница 4

На льду чаще всего собираются не по возрасту, а по мастерству. Так рядом могут оказаться двенадцатилетний ребенок и двадцатилетний мужик. Сейчас перед глазами Домбровской кружила парочка юниоров, двое взрослых девчонок и внезапно ставший эстонцем на третьем десятке коренной москвич, портящий своей расхлябанностью очередную хорошую программу. “Как он вообще умудряется так прилично выступать, когда так лодырничает”,– удивляется Вика своему ученику. И все же не расставалась с этим лоботрясом, потому что свое есть свое. Вот такая у них норма жизни. Это спорт, детка.

Тренер перевела взгляд с недоэстонца московского разлива на складную девчушку за бортиком, ожидающую ее комментариев о прогоне, который завершился не больше минуты назад. Тяжелое дыхание все еще не вернулось к норме, но в остальном ребенок выглядел не слишком уставшим.

– Настя, ну что ты катаешь эту программу с таким выражением лица, словно любимого котенка вчера схорони…

В этот момент под ногами раздается грохот, а в пяти сантиметрах от юниорки Меркуловой, неумеющей улыбаться и кататься одновременно, по словам Домбровской, пролетает лезвие конька Илвиса, того самого неожиданного эстонца.

– Живой? – спрашивает Вика, заглядывая за борт. Яннис тяжело поднимается и, чуть прихрамывая, откатывает немного назад.

– Местами.

– Шел бы ты, Яннис… подальше отсюда, а то мы скоро останемся не только без бортика, но и без половины фигуристов. Ты их с травмами разной степени тяжести уложишь по домам. Я тебе поменяю этот прыжок, чтобы спокойно разговаривать со спортсменами, а не ждать, когда твой организм снова влетит мне под ноги!

Выезд из прыжка и правда был неудобный -слишком близко к борту – и Яннис, и без того славившийся легким отношением ко всему на свете, кроме выходных, то и дело прилетал с тройного акселя именно в него. Но волновало не только это, а то, что этот выезд приходился впритык к их тренерской позиции в “Сапфировом”. Так что время от времени оценить заточку лезвий Илвиса могли все, кто получал от Домбровской указания. Сама же Виктория от регулярного бу-бух о борт под ногами даже вздрагивать перестала. Привыкла.

– Шел бы, шел бы… Вот гоните вы меня, Виктория Робертовна, а я, между прочим, хороший парень…

На плечо Янниса легла ладонь Ландау, и Илья Сергеевич, чуть сжимая пальцы, вкрадчиво произнес:

– Хорошим парнем ты будешь, Илвис, когда перестанешь пугать наших девочек и Викторию Робертовну.

Ланди потянул фигуриста за шею от бортика, а Вика бросила ему вдогонку:

– Илья Сергеевич, придумайте что-то, чтобы мы перестали видеть коньки Янниса регулярно перед нашими носами!

Она перевела взгляд на Настю. Чуть скошенные красивые глазки внимательно следили за тренером, девочка, как губка, впитывала каждое слово. Асенька была технически прекрасна, но, пожалуй, чуть тороплива во всех движениях, чуть резковата, что бросалось в глаза на фоне мягкой и плавной второй юниорки несколько более старшего возраста, которая отрабатывала длинную дорожку шагов от бортика к бортику по диагонали катка.

– Настюх, пожалуйста, улыбайся. У тебя легкий номер о радости, особенно вторая часть, а на лице выражение, словно ты везешь тяжёлый груз, и все в гору. Никому не нужно знать, сколько труда в каждом твоем жесте и прыжке. Давай ещё раз, и я хочу видеть нужные эмоции на протяжении всего проката!

Девочка встала на исходную, Виктория включила музыку и сосредоточилась на первых движениях произвольной программы.

Да, Настя Меркулова будет, пожалуй, больше всех спортсменок похожа на своего тренера. Вика, музыкальная и чуткая, тоже была резка в движениях и непреклонно точна в каждой точке. Второе восхищало вереницу тренеров, первое ни одни не смог победить, наверное, потому что основную, базовую черту упорного характера Домбровской можно было побороть ценой уничтожения самой Домбровской. И никак иначе.

Каждая из ее фигуристок вносит себя в программу. Это было первое требование тернера: не быть бездушной куклой на льду. Кто-то отдавал упрямство и душевную бурю, кто-то лиризм и робкие юные осознания каких-то тайн бытия, кто-то простоту дня и своей жизни, где еще нет места разочарованиям. Всех их она учит актерствовать, но находить истоки в собственном сердце.

За технику тут можно не бояться, а историю… она ее научит рассказывать истории. Она их всех в конце концов этому учит.

****

Старший тренер "Самоцветов Москвы" отделения "Сапфировый" сегодня покинула тренировку на двадцать минут раньше, предупредив свою команду, что ее ждет Мила. Это не было полной правдой: Милу ждала Виктория, потому что на сообщение о времени и месте встречи она не получила ответа. Как и три года назад.

Текст нового послания пристроился за целым списком таких же безответных двухгодичной давности, последним до сегодняшнего дня было сообщение: "Поговорим, когда повзрослеешь!".

Нехорошие слова. Такие же детские, как и поступки с обеих сторон незадолго до и долго после него.

Вика посмотрела в телефон, две жизнерадостных галочки сообщили, что послание получено и прочитано. Но ответа не было.

"Вот ведь упертая ослица!"– невольно восхитилась женщина.

Нет, Виктории не очень нравилось упрямство ее подопечных, но она понимала, что твердость чемпионов рождается с ними, а гибкости их учит жизнь. Одних раньше. Других позже. Милка из породы чемпионов, а, стало быть, легко с ней быть не может.

Зайдя в коридор, ведущий к ее кабинету, Вика увидела ту, которая, что уж греха таить, была ее личной занозой. Маленькая, худенькая, сейчас до полупрозрачности, вредная, но родная заноза.

Мила стояла, прижавшись спиной к стене, что-то с интересом просматривая в телефоне. И это оказалось неожиданным. Почему-то неожиданным. Только сейчас женщина поняла, что, назначая сегодня встречу, обсуждая вчера с Григорьевым Милину спину, просматривая из-за Илюхиной спины прокат короткой, она не верила. Даже сегодня, когда просила найти специалиста по расстройствам пищевого поведения, она не верила, что все это ей понадобится.

И вот в конце коридора стояла та, кто упорно игнорировала Вику почти три долгих года очно и обижала заочно. Но было почему-то тепло и радостно видеть знакомый силуэт у двери.

– Ну, здравствуй, Мила, улыбнулась Домбровская.

– Я без цветов. Могу сгонять, если вопрос все еще стоит остро,– ощетинилась, показывая характер, как бездомный щенок, Людмила.

“И ведь ни одного слова не спустит, змея!”– вздохнула про себя Домбровская, припоминая окончательно характер любимицы.

С цветами и конфетами у Виктории Робертовн были сложные отношения: сладкого она не любила, так что со временем сарафанное радио разнесло, что Железная Вика от конфет не в восторге и оставляет в тренерской, срывая режим тем, кто в восторге. За десяток лет отучила дарить сладкое. А вот к цветам строгая дама питала какую-то двойственную слабость. С одной стороны, будучи настоящей женщиной от мизинцев ног до последнего кудрявого завитка, Домбровская цветы любила. С другой – подобно всем педагогам имела сомнительное счастье получать “штатные” букеты к профессиональным праздникам, дням рождения, новым годам и т.д., и т.п. А изобилие приедается. Кроме того, была еще одна категория “обязательных” цветочков – на уход. Мишка такие букет называл “на могилку карьеры”. Вот эти “поминальные венки” по прошлому Вика вовсе не любила, но “порядок быть должон”. Воспитание – первое дело. Этикет необходимо соблюдать. Милочка на этикет наплевала тотально. Виктория Робертовна обиделась эмоционально. И высказалась в интервью. Наверстала воспитательный пробел, так сказать.

Этот эмоциональной выговор за принесенные цветы на прощание ей припоминали теперь все, кому не лень. Милка, пожалуй, была из тех, кто хотя бы имел какое-никакое право укусить ее за несдержанность.

– Если ты не прощаться, то обойдусь. Заходи.

Ключ провернулся в замке. Вика, распахнув дверь, придержала ее, впуская в свою жизнь эту, такую знакомую, но совершенно новую проблему.

Мила нервничала, а значит была готова кинуться в амбицию в любой момент. Так знакомо. Так эмоционально. Так по-леоновски. Сколько вспышек они уже пережили вместе. Сколько, интересно, ещё переживут? Ну что ж, Виктория Робертовна, держись: дети это трудно.

****

Предолимпийский ноябрь. Этап мирового кубка

– Мил, что с ногой?– Виктория смотрит как медленно, морщась от движения, ее девочка вынимает правую ногу из ботинка.

– Я сделала, Виктория Робертовна! Я первая!– фигуристка сияет улыбкой и морщится от боли одновременно: – Я смогла, даже с ногой! Даже с переломом! И произвольную смогу! И финал смогу! И олимпиаду! Мы же не остановимся?

Вика смотрит с восхищением и сожалением на эту сумасшедшую и прекрасную девочку, которой всего несколько недель назад исполнилось восемнадцать. Так на них смотрел израильский врач, который за неделю попытался вернуть сломанную ногу Леоновой в рабочее состояние. И ещё со страхом.

Белозубый и вполне довольный своей жизнью, судя по не сходящей лица улыбке, врач долго объяснял сначала им обеим, что произошло, показывал снимки рентгена и МРТ, рассказывал о последствиях. Как-то совсем по-детски радовался тому, что такую непростую травму смогли так быстро обнаружить. Но все, что интересовало его юную пациентку и красивую женщину рядом с ней – есть ли возможность продолжать соревноваться, восстанавливаясь между стартами.

Позже, когда Милу отправили на процедуры, он ещё раз заговорил с Викторией. Снова рассказывал о стратегии, тактике лечения. Результатах и рисках промедления или неполного следования рекомендациям. Можно сказать, отговаривал от идеи продолжать сезон.

– Доктор, скажите, у вас есть мечта? Ну, или была хотя бы?

Тренер смотрит на врача. Два профи говорят на общечеловеческую тему, которая внешне не имеет никакого отношения к обсуждаемой проблеме.

– Ну, была, конечно. В детстве.

Израильтянин пожимает крепкими плечами.

– Ваша мечта осуществилась?

Взгляд пристальный. Интонация требовательная. Ему кажется, что волшебная ледяная блондинка даже несколько придвигается к нему в ожидании ответа.

– Нет. Это же детские мечты. Они никогда не сбываются, не так ли?

Травматолог ещё раз пожал плечами. Странная эта русская и ее ученица. Впрочем, спортсмены все такие, с заскоком на своих медалях.

– Давайте я вам попробую объяснить, хорошо?– Виктория Робертовна снова улыбается и кажется, что по кабинету разбегаются солнечные зайчики, настолько эта улыбка озорная, теплая и искрящаяся, да и сама дама тут же теряет всю ледяшечность и превращается в солнечное божество – Чтобы мечта этой девочки стала явью, она с 5 лет – ежедневно, заметьте – терпела, трудилась, рвалась через преграды внутренние и внешние. Терпела и трудилась так, как не терпят и не трудятся многие взрослые. И если ей сказать, что мечты больше нет, она не просто погрустит и будет дальше жить, она снесет того, кто ей это сказал и пойдет вперед, даже не заметив. Найдите возможность сделать так, чтобы ваши советы были услышаны, а не отметены в сторону, словно что-то, что встало на пути ее мечты.

Ну что же… Богоизбранные врачи постарались сделать максимум. Но нога опять болела. Да и чего ожидать. Если на перелом упасть пять раз к ряду, то перелом лучше срастаться не будет.

– Мил, мы посмотрим завтра. И в любом случае по приезде в Москву надо будет приостановить тренировки и заняться плотно реабилитацией. Так что после этого турнира у тебя оздоровительные процедуры. Поняла.

Людмила морщится, но соглашается. Нога болит нещадно, кажется, кто-то вколачивает в стопу тупой гвоздь недостаточно тяжелым молотком.

****

Кто бы знал, может, стоило тогда послушать того врача. Может, тогда все сложилось бы на Олимпиаде? Не стал ли перелом ноги началом несрастающегося перелома их отношений?

Виктория смотрит, как Мила присаживается на стул. Очень аккуратно. Значит и сейчас болит. Вид у ребенка такой, словно в ней все болит, и прошлое,и новое, и тело, и душа.

– Я рада, что ты откликнулась на мое приглашение,– говорит с улыбкой Домбровская.

– Это не было приглашением. Это был приказ,– огрызается Леонова.

Виктория знает, что ее приказ Леонова бы проигнорировала, но был и не ее, от второго увернуться оказалось, похоже, сложнее. Есть свои плюсы в иерархичности спорта, к которой приучают с детства.

– Ну, может, и так. Я хочу попросить прощения у тебя, Милка.

– За приказ?– голос девушки усталый и тихий.

– Нет, за всю ту ерунду, которую я успела наговорить после твоего ухода. Стоило тебе все же просто прийти и обсудить все лично. Ну, не съела бы я тебя.

– Не съела, конечно,– морщится фигуристка: – Было и прошло. Новая история. Другое время. Мне надо, чтобы кто-то помогал на льду, пока я не смогу вернуться в Штаты.

Итак, она тоже не рада. Точнее из них двоих именно она и не рада, но ей нужно, а когда Миле что-то нужно, то мир должен ей дать. И свои эмоции она готова засунуть поглубже ради необходимости.

Ну что же, они играют на поле, где никто ей, Вике, не рад. Выясним, что же ещё на этом поле из фигур:

– Мил, а чего бы ты вообще хотела?

– Олимпиаду!

– А из реального?

– Джош говорил, что мы попробуем!– в голосе истерика, -Если вы в меня не верите, вы мне не нужны!

“Ну, конечно, Джош! Прекрасный тренер чемпионов, доконавший хребет Милки. Что ему говорить-то еще? Деньги просто так не закапают от федерации”,– фыркает про себя Домбровская.

– Мало ли в России тренеров. Найди того, кто тоже будет говорить,– Вика даже не злится, хотя сам диалог утомителен.

Куда приводят мечты, которые не могут сбыться? Вот в чем вопрос.

– Виктория Робертовна, я хочу кататься. Я не знаю, как и где, но я хочу!– губы дрожат, но держится.

– Я тебя услышала, Мил. Приезжай завтра к 11 на лёд, будем смотреть твои программы и думать, что нам делать, чтобы ты могла кататься.

Милка уходит так быстро, что кажется, опять сбегает. Лишь едва кивает на ходу.

****

Закрывая дверь кабинета, Вика видит Ландау, который идет навстречу. Улыбка озаряет лица обоих. Домой, домой! На ходу она подхватывает мужчину за талию, и они отправляются к дверям.

Из туалетной комнаты для женщин, мимо которой пара идет, обнявшись, слышны рыдания.

– Это что за призраки завывают у нас на этаже?– улыбаясь, шепчет ей в ухо Илья

– Леонова плачет,– спокойно отвечает ему Домбровская.

– Может, зайти?– молодой человек притормаживает.

– Нет… это ее круг ада. Мы там лишние. Пошли домой. Я устала, Илюш. Зверски.