Читать книгу Пантелеимон - Анна Емельянова - Страница 6

Всю последовавшую неделю Пантолеон сосредоточенно изучал трактаты, вникая в их смысл. По обыкновению, он чаще, нежели прочие книги, читал труды своего любимого Гиппократа. Ему предстояло учиться у самого Евфросина, и поэтому он хотел быть достойным такого мудрого наставника.

Через три дня после визита к придворному врачу, Пантолеон отправился к морю, чтобы по обыкновению побродить возле полосы прибоя, взяв с собой лишь стопку книг. Он обожал длинные одинокие прогулки, в которых никто не отвлекал его от размышлений. Иногда он уходил на много часов, возвращаясь домой лишь с наступлением темноты.

Он выбирал пустынные места – скалистые мысы, расположенные далеко от никомидийского порта или рыбацких деревень. Слушая шум волн, он брел вдоль берега, опустив голову, прижав к груди книги, и думал о тех людях, чьими трудами восхищался.

Иногда он жалел, что родился так поздно. Ему бы хотелось жить в эпохи, когда Гиппократ, Диоскурид или Соран Эфесский делали свои открытия. У него были вопросы к этим знаменитым лекарям, но он не мог их задать.

Подчас, устав от пешей прогулки, Пантолеон садился на берегу, поджав ноги и вскинув голову к небу, и смотрел на полет птиц и движение облаков.

«Не может быть, чтобы все то, что меня окружает, не имело бы единого создателя. Но очень сомнительно, дабы им оказался Юпитер», – размышлял он.

В природе все очень закономерно. Изучая человеческий организм, Пантолеон видел, что внутренности взаимосвязаны между собой и, работая, создают единый двигатель.

– Возможно, что и мир, окружающий меня, действует по принципу человеческого организма. Но это значит, что где-то существует странная Сила, которая оказывает на все незримое воздействие, – шептал он.

Взор его скользит по длинному маленькому камешку. Каждая новая волна касается поверхности камешка, словно ласкает его. Но как он здесь появился? Вероятно, его когда-то вынес со дна моря прибой. Но есть основание думать, что он лежит тут с незапамятных времен.

– Вот так получается и с богами! – усмехнулся Пантолеон. – Вроде бы их нет, но, в то же время, столько всего вокруг говорит нам о том, что они существуют. Но как найти верное решение?

Он вздохнул и, закрыв глаза, подставил тонкое лицо потоку солнечных лучей. От ветра трепещут края накидки, обмотанной Пантолеоном вокруг головы. Его губы едва слышно шепчут утверждения мудрецов о божественных силах. В греческих богов не верит никто. И в то же время все, подобно Пантолеон, не отрицают присутствия какой-то единой Силы.

Звук приближающихся шагов заставил юношу открыть веки. Вдоль берега к нему идет Лаврсатяй. Пантолеон чувствует недовольство – он не любит когда его беспокоят во время его уединенных прогулок.

– Я с трудом вас нашел, господин! – воскликнул Лаврсатяй. – Почему вы всегда выбираете самые пустынные места?

– Здесь я могу спокойно придаваться своим размышлениям, – ответил Пантолеон.

– Хм! Вы ведете себя очень странно для семнадцатилетнего юноши! О чем же вы размышляете?

Лаврсатяй часто держит себя с Пантолеоном как с другом, потому что помнит его ребенком.

– Я думаю о вмешательстве Высших сил в человеческие жизни, – сказал Пантолеон.

Опустившись возле него на землю, Лаврсатяй взглянул в сторону моря. На поверхности воды искрились лучи заходящего солнца.

Небольшие волны с плеском разбивались об отмели.

– У каждого народа свои боги, господин, – молвил Лаврсатяй.

– Но никому неизвестно какие боги истинные.

– Зачем вам это знать?

– Я ищу ответы на множество вопросов, – вздохнул Пантолеон.

– А мудрецы в ваших книгах не могут вам дать ответы?

– Не всегда.

Покачав головой, Лаврсатяй наморщил смуглый лоб. По его некрасивому простому лицу струился пот.

– Ваша мать, Еввула, была христианкой. Она принадлежала к числу участников местной общины. Евстрогий, конечно, не одобрял ее вероисповедание, но терпел ради любви к ней. Вы что-нибудь помните о Христе?

– Почти ничего, – признался Пантолеон. – Я ведь был в ту пору ребенком. Знаю лишь, что лет триста назад в Иудее жил пророк, коего считали Сыном единого Бога. Евреи Его не признали и распяли на кресте. Говорят, что приход Христа изменил мир.

– Еввула твердо верила в Него! – неожиданно сурово произнес Лаврсатяй. – Я ведь служил у нее. Иногда она уходила в Храм, взяв рабыню, и проводила там долгие часы. Она молилась Иисусу, считая, что Он был Христом, Сыном Бога.

– И ты в это веришь? – холодно спросил Пантолеон.

– Я не отрицаю, что Христос мог быть истинным Богом. Но я не стал христианином, – пожал плечами Лаврсатяй.

Пантолеон попытался вспомнить то, что рассказывала ему когдато Еввула. Она говорил ему, что христиане учат добру. Но в чем суть их учения, юноша не ведал.

Он подумал об огромном никомидийском Храме, где часто проводились богослужения. Внутри ему не приходилось бывать.

– Я слишком мало знаком с христианством, чтобы утверждать, будто Иисус Христос -это истинный Бог, – пробормотал он, нахмурившись.

Разглядывая сейчас его красивое лицо, Лаврсатяй замечал общие черты с Еввулой. В особенности сходство прослеживается в нижней части лица – тонкий подбородок, выпирающая пухлая нижняя губа, прямой длинный, очень узкий нос.

– Ваш отец прислал меня, дабы я проводил вас домой, господин.

– Но почему? Я часто гуляю до наступления темноты, – ответил Пантолеон.

– У батюшки есть подарок для вас, – ласково улыбнулся Лаврсатяй.

– А что за подарок?

– Идите к нему. Он ждет вас дома, чтобы вручить то, что вас порадует.

Поднявшись, Пантолеон прижал к груди книгу.

– Идем. Я возвращаюсь домой, – ответил он Лаврсатяю.

Вместе они зашагали в направлении далеких очертаний Никомидии. Ветер стих. Теперь в вышине появились первые звезды.

Вокруг сгущался сумрак.

Пересекая город, Пантолеон смотрел на то, как над крышами дворцов, храмов и домов небеса приобретают все более темный оттенок, а пористые облака растворяются на западе. Повсюду закрывались торговые лавки. Горожане сидели в садах или возле стен своих домов, попивая вино и обсуждая новости.

Следуя через площадь перед храмом Марса, Пантолеон издали видел контуры высокого мраморного дворца, возведенного Диоклетианом. Этот грандиозный архитектурный комплекс напоминал постройки в столице империи – Риме, служил местом расположения двора восточного Августа.

Свернув в узкий переулок, Пантолеон и его спутник приблизились к дому Евстрогия. Ворота были приоткрыты. Войдя в сад, Пантолеон передал Лаврсатяю книгу, велев отнести в дом, а сам отправился к отцу, ждущему его возвращения в саду, у лестницы, ведущей на крыльцо.

Уже совсем стемнело. В кустах громко стрекотали ночные цикады. Евстрогий в не- подпоясанном хитоне, сидел на каменной скамейке, держа на коленях сверток. Взор его скользнул по сыну, который быстро шел по извилистой каменистой дорожке.

– Лаврсатяй долго тебя искал, мальчик мой, – усмехнулся он.

– Не гневайтесь на него, – ответил Пантолеон. – ТЫ ведь знаешь, что я обожаю находить уединенные места и проводить там долгие часы в размышлениях.

– Да, и мне до сих пор странно, что ты вырос таким мудрым юношей. Присядь. Я хочу преподнести тебе кое-что.

Пантолеон опустился возле отца, с нескрываемым интересом глядя на сверток.

– Ты часто мне делаешь подарки, батюшка…

– Этот подарок пригодится моему врачу, – ласково отозвался Евстрогий.

Бережно развернув сверток, он протянул Пантолеону изысканно украшенный элинистичским орнаментом серебряный ларец.

– Открой его! – велел Евстрогий.

– Ларец врача! – догадался Пантолеон, взяв ящик и осторожно его разглядывая. Высокий, но не тяжелый ларец имел внутри несколько отделений – для мешочков со снадобьями, порошков, бутылочек с жидкостями. Как и снаружи, внутри его украшал греческий орнамент.

– Его изготовили по моему заказу, – с гордостью произнес Евстрогий. – Узор будет всегда напоминать тебе о греческом происхождении.

– Он очень удобный, – одобрил Пантолеон и склонил перед отцом голову. – Спасибо, батюшка! Ты очень щедр!.

– Мой любезный врач достоин самого лучшего, – ответил Евстрогий и положил тяжелую руку сыну на плечо. – Я всегда восхищался твоим умом в глубине души.

– В глазах Пантолеона возникла теплота. Отец так редко бывал с ним ласков!

– Ты во мне не разочаруешься, батюшка! – прошептал он.

– Конечно, – улыбнулся Евстрогий.

Захлопнув ящик, Пантолеон прижал его к груди. Его охватила глубокая острая любовь к отцу! Он бы желал рассказать Евстрогию о том, насколько тот много значит для него, но не посмел. Евстрогий не любил показывать окружающим чувства, и поэтому признание сына мог счесть излишней мягкостью. По натуре своей Евстрогий был суров.

Они сидели рядом в течение часа, не говоря друг другу ни слова. Но, все же, находясь возле него, Пантолеон испытывал огромное счастье. Более всего в этом мире он любил отца.