Читать книгу Нерассказанные истории - Анна Грэйс - Страница 2

У нас было два пакетика сухой лапши, литровая бутылка колы, фигурка Робокара, наполовину заполненная жвачками, и куча разноцветных карамелек, рассованных по карманам. Я не знал, что из этого пригодится, поэтому взял все.

Утром мы съели последний пакетик быстрокаши на двоих, посмотрели серию «Щенячьего патруля» и немного поссорились из-за шапки. Вообще-то, шапка была моя, но в последнее время Федька стал торчать по всему красному, и незаметно присвоил ее себе. Мама называла ее «шапочка Кусто». Тогда, давно. Когда папа еще жил с нами.

– Дай шапку Кусто.

– Не дам, – сказал Федька, обкусывая уголки ногтей. Он всегда так делал, когда нервничал или залипал перед телеком. Ногти у Федьки уже давно больше похожи на шматы мяса, чем на ногти.

– Это моя шапка. А ты даже не знаешь, кто такой Кусто.

– Ты тоже не знаешь.

– Я знаю! Это крутой черный певец.

Конечно, я только предполагал. Раньше у нас в гостиной висел портрет с Бобом Марли в смешной разноцветной шапке. Я не знаю, что он пел, но папа говорил, что он очень крут. Может быть, у всех крутых певцов есть яркие шапки. Когда папа от нас ушел, он забрал фото с собой.

После ухода папы мама почти перестала разговаривать. Я ходил в школу, потом пинал балду, а в шесть вечера шел встречать маму на остановку, и мы вместе забирали Федьку из садика. Дома мама варила нам макароны, а потом ложилась в спальне перед телеком и выходила только утром, когда снова нужно было ехать на работу. В субботу и воскресенье мама лежала целый день. Иногда я пристраивался рядом и пытался что-то рассказать, но она не обращала на меня внимания. По телеку показывали, как куча противных людей, называющих себя пекарями, соревнуется в приготовлении тортов. От этого мне хотелось есть, и я уходил к Федьке. Мы смотрели мультики, строили  города из Лего или играли в мяч на улице. Раз в неделю мама заставляла себя купить нам продуктов, но почти ничего из них не готовила. Я научился жарить яичницу, ну а с сухой лапшой и кашей мог справиться даже Федька.

Так прошел сентябрь. В будни все было терпимо – школа, друзья, нормальная еда в столовке. Уроки со мной теперь делал Федька – правда, он не умел читать и писать, но сидел рядом и делал вид, что проверяет тетради. Но вчера, в очередную октябрьскую пятницу, я понял, что еще одних выходных с пекарями не выдержу. И я задумал путешествие.

Разобравшись с шапкой (я просто отобрал ее у Федьки на правах старшего), мы собрали рюкзак в дорогу. Папин самокат я зарядил еще с вечера, а для мамы в холодильнике оставил вчерашние макароны. Напоследок я написал записку и положил на стол, а потом заглянул к маме. Шторы она не открывала, и в спальне было темно, как вечером, только телек мигал белым огоньком. В нем большой торт заливали шоколадной глазурью и смеялись. Мама смотрела на этот торт, не моргая, словно это было самым главным в её жизни.

– Ну, мы пошли, – сказал я.

– Ага, – сказала мама, не отрываясь от телека.

И мы отправились в путь.

– Ты сказал ей, куда мы поехали? – спросил Федька, когда мы вытащили самокат на улицу.

– Она бы все равно не услышала. Я оставил записку.

– Надо было написать в вотсап.

– Мама забыла оплатить интернет и мобилки, ты же помнишь.

Федька насупился. Ему не нравилась идея с путешествием. За месяц, что мама лежала в спальне, он привык зависать на мультиках. Часто у них были даже одинаковые выражения лиц, только мама смотрела пекарей, а Федька – щенков, спасающих мир.

– Давай хотя бы бабу Лену предупредим, что приедем?

– Денег нет на телефоне, ты забыл?

– Ты меня бесишь.

– Ты меня тоже бесишь

Я разозлился. Мы и так потеряли кучу времени на сборы, а теперь еще и Федькин гундеж.

– Мы поедем сами! – заорал я. – На самокате! Потому что мы взрослые, понял!?

Федька подтянул доставшуюся ему шапку на уши и, всхлипнув, залез на самокат. Я встал сзади и оттолкнулся ногой. Путешествие началось.

Дорогу до дачи бабы Лены я знал хорошо. Мы были там много раз, в основном с папой, потому что баба Лена – папина мама. Наша мама с нами ездила редко, и говорила, что баба Лена – надменная стерва. Мне на даче нравилось. Там пахло костром, ползали всякие жуки, а на втором этаже дома хранились зачетные старинные вещи. Сезон подходил к концу, но я был уверен – баба Лена будет на даче все выходные. Тут-то мы и нагрянем.

От нашего дома до выезда из города – две автобусные остановки. Мы проехали их незаметно, словно на обычной прогулке, да и вокруг все было обычное – серые пятиэтажки, хмурые люди, переполненные мусорки возле киосков. Потом город кончился, и я окончательно понял: все по-настоящему. У нас получилось.

Я осторожно вёл самокат по утоптанной тропинке вдоль трассы. Нас обгоняли машины, было шумно, но мы ехали в тишине. Я не мог это объяснить, но словно весь мир в это время смотрел своих пекарей, а до нас никому не было дела, и мы ехали рядом с оживленной дорогой, но в полном одиночестве. Все вокруг состояло из цветных кусков, как шапка Боба Марли. Светло-голубое небо. Оранжевые листья на пятнистых березах. Желто-зеленые поля вдалеке. Серая трасса. Картинки менялись, как в калейдоскопе, а потом складывались обратно. Воздух был сухим, но пахло почему-то мокрой землей.

Федькина голова доходила мне почти до плеч. Он насуплено молчал, крепко сжимая нижние ручки самоката. Перчатки надеть мы не догадались, и руки заметно подстывали. Вчера вечером, с трудом согласившись на путешествие, Федька просился поехать на автобусе и гундел. Но мне хотелось доехать до дачи именно самостоятельно, как взрослый. Или как свободный, я точно не знал. Внутри самого себя мне все было ясно, но слов, чтобы это выразить, я подобрать не мог.

Я знал, о чем думает Федька – что мама уже прочитала записку, одумалась и запрыгнула в машину, чтобы скорее нас ловить. Федька и согласился-то ехать только поэтому – он был уверен, что мама остановит нас раньше, чем мы доедем до дачи. Но ему только пять, и он не понимает простых вещей – что, например, папа забрал не только картину с Бобом Марли, но еще и машину, и даже на работу мама теперь ездит на автобусе. И самое главное – мама не заметит записки. Она не заметила даже, что мы ушли.

Увидев впереди заправку, Федька запросился пописать. Мы закатили самокат вовнутрь, и пока в туалете было занято, стали разглядывать витрину с выпечкой. Розовая глазурь на пончиках напомнила мне маму, и я загрустил. Федька в нетерпении приплясывал.

– Мальчики, а вы здесь с кем? – спросила женщина в темных очках, наблюдавшая за нами, пока готовился ее кофе.

–Наша мама в машине, там, – ответил я, стараясь придать голосу уверенность.

– Но там только моя машина, – возразила женщина, показывая на улицу. Там, действительно, стоял только красный джип.

Теперь уже все продавцы обратили на нас внимание. Ситуация складывалась нехорошая. Я молча схватил Федьку за руку и потащил к выходу.

– Мальчики! – раздалось вслед, и мы припустили ходу.

– Туалет, – жалобно пропищал Федька, но я затащил его на самокат и помчался вперед. Теперь мне, наоборот, казалось, что все люди вокруг бросили свои дела и смотрят только на нас, тыча пальцами.

Минут через пять все же пришлось остановиться – несчастный Федька пружинил ногами и скулил. У дороги сидел какой-то дед с ведрами, но выбирать уже не приходилось. Мы побежали в кусты.

– Вы откуда такие, мужички? – спросил дед, когда мы, довольные, снова вышли к дороге. В ведрах у него были большие, коричневые грибы, прямо как с картинки.

– С города, –ляпнул подобревший Федька.

– Далеко город-то.

– Мы на крайней остановке живем, – быстро ответил я. Надо быть поосторожнее с этими взрослыми, – едем к бабушке на дачу

– Молодцы! А мамка-то вас не затеряет?

– А она лежит в постели целый день, – снова ляпнул Федька.

Дед щелкнул себе по горлу и вопросительно посмотрел на меня. Я знал, что означает этот жест, но сделал вид, что не понял. Про глазурь, пекарей и папу тоже объяснять не хотелось.

– А не желаете ли отобедать, мужички? Я как раз собирался, – он кивнул в сторону своего рюкзака и, не дожидаясь ответа, поманил нас рукой.

Я знал, что нельзя соглашаться на приглашения незнакомцев, но есть хотелось очень сильно. Дед достал из рюкзака термос, хлеб, яйца в пакетике и маленькую кастрюльку. У Федьки загорелись глаза.

– Зовите меня дед Сергей. А вас как величать?

В кастрюльке оказалась вареная картошка с маслом. Я не знаю, что на меня повлияло – то ли вкусный запах еды, от которого скручивало живот, то ли удаленность от города с кучей взрослых и проблем, но я впервые почувствовал себя в безопасности. Мы тоже представились и приступили к обеду. Картошка была еще теплой и крошилась во рту в ароматную кашу. Мы разламывали яйца и клали их сверху на хлеб, запивая сладким чаем из термоса. Я давным-давно так вкусно не ел.

– Дорогая штука, – показал дед Сергей на наш самокат.

– Это папин. Мама сказала, что папу утащили русалки, но, на самом деле, он ушел к тете Наташе, маминой сестре. А у нее нет хвоста, –сказал разомлевший от еды Федька.

– Двоюродной сестре, – зачем-то уточнил я, словно это могло как-то выгородить папу.

– Дед Сергей, а русалки бывают?

– Ох, мужички, чего только в этом мире не бывает!

На прощание он завернул нам в газету два самых больших гриба.

– Для бабушки вашей. Белые грибы.

– Они же коричневые, – возразил Федька, но я пнул его по ноге.

От нашей лапши дед Сергей отказался, но взял пару карамелек. Мы помахали ему на прощание и поехали дальше. Планируя путешествие, я знал, что заряда самоката не хватит на весь путь, и надеялся успеть доехать хотя бы до дачной развилки. Но все случилось намного раньше, и наша карета, как в сказке, превратилась в тыкву. Мы как раз проезжали маленький посёлок Дружино, когда самокат медленно остановился и встал.

Дружино выглядело совсем не дружелюбно. Люди здесь были такие же хмурые, как в городе, только одеты хуже, и пахло почему-то навозом. Федька снова загундел и слез с самоката. Тут из калитки на нас шумно выбежала стая гусей. Мы хором заорали и бросились в кусты.

– Самокат свой хоть подберите, – басом сказала девчонка, проходящая мимо. На вид ей было лет десять, также как и мне. Она смело шикнула на гусей и те разбежались в стороны.

– Тоже мне, – лениво добавила она и пошла дальше.

Мне стало стыдно, и я показал фак ей в спину.

Дальше мы пытались ехать сами, но самокат был тяжеленный. Пришлось катить его рядом. Не знаю, как у Федьки, но у меня гудело все тело. Но невезение наше на этом не кончилось – уже на выходе из Дружино мы прокололи шину, а вокруг стало вечереть.

На часах было шесть двадцать. Куда делся весь день? Наверное, так бывает у взрослых, когда они ходят на работу. Но до дач во что бы то ни стало нужно было добраться до темноты, и я решил срезать путь через поле. Мы грызли карамельки и молча тащили самокат сквозь сухую траву.  На разговоры уже не было сил. Обрыв случился неожиданно. Я успел ухватить Федьку за руку, но самокат полетел вниз. Я вспомнил, что тут была местная помойка, только с папой мы всегда подъезжали к ней с другой стороны. На дно ямы сваливали всякий мусор – разломанные стулья, коробки, теперь и ручка нашего самоката загадочно поблескивала в сумерках.

Федька полез было за ним, но я его остановил:

– Опасно!

– Но папа будет ругаться…

– Папа нас бросил! – заорал вдруг я. Я и сам до конца не осознавал это, пока не сказал вслух. Папа к нам больше не вернется. Не важно, куда он ушел – к русалкам или тете Наташе, важно то, что наша семья развалилась, как стул на этой помойке, и от нас больше ничего не зависит.

– Неправда! – закричал Федька в ответ и разревелся. Мне стало стыдно – я забрал у него шапку, заставил ехать куда-то целый день и чуть не свалил в яму. Но я не стал показывать ему фак, а обнял и прижал к себе. В первую очередь для того, чтобы он не увидел моих собственных слез. Кто-то из нас должен был оставаться сильным.

Дачи были совсем близко – я слышал лай собак вдалеке и видел дымок от труб. Дома в полутьме спальни на торты медленно сползала шоколадная глазурь. Во всем мире мы с Федькой были абсолютно одни. До дачи мы добрались уже затемно. В домике горел свет, и я подумал, что даже не заготовил для бабы Лены внятного объяснения.

– Грибы ей подарим, –напомнил Федька и взял меня за руку. Мы вошли в дом.

За столом рядом с бабой Леной сидела мама. Она была в домашней пижаме, тапках и старой кожаной куртке. Увидев нас, мама закрыла лицо руками и заплакала.

Федька, моментально забыв все обиды, бросился ей на шею.

– Мамочка, а мы видели гусей! – прокричал он ей в ухо, а мама начала его тискать и качать, как маленького. Потом она подняла глаза на меня и просяще протянула мне руку. При виде этой руки, пекари сразу показались мне лишь сном, и будто не было никогда ни темной спальни, ни тортов, ни сухой лапши. Я тоже обнял маму и начал рассказывать про деда Сергея, а она плакала и смеялась, и целовала нас в щеки.

Домой баба Лена нас не отпустила и постелила в комнате на первом этаже. Мама с Федькой вырубились моментально, словно у них, как у самоката, кончился заряд. А я попросил у бабы Лены телефон, чтобы загуглить про Кусто. Мне сразу высветилась картинка с морщинистым дедом в красной шапочке, чем-то напоминавшим деда Сергея.

Оказывается, Кусто не был черным певцом, но был еще круче – он погружался на дно океана и исследовал там всяких рыб и затонувшие корабли. Может быть, даже видел русалок, кто знает.

Я посмотрел пару видео про Подводную Одиссею и отдал телефон бабе Лене. Она неподвижно сидела за кухонным столом, глядя на грибы деда Сергея. Уютно потрескивала печка. От стола пахло засаленной клеенкой, но этот запах напоминал мне о времени, когда мы приезжали сюда всей семьей, и тоже был уютным.

– Грибной суп, что ли, сварить на завтрак? – спросила баба Лена, не поворачиваясь в мою сторону. – Ты любишь грибной суп?

– Не люблю.

– Вот и я не люблю…

Чуть позже я залез под одеяло к маме с Федькой. Они были теплые и пахли домом. Во сне мама обняла меня рукой и прижала к себе. Уже засыпая, я представил, что океан на всей планете вышел из берегов, и вода затопила и дорогу, и дачу, а мы втроем оказались в воздушном пузыре. Вокруг нас плавали рыбы, русалки, было холодно и тихо, а мы вращались потихоньку в нашем пузыре на самом дне. Когда-нибудь до нас доплывет отважный капитан Кусто в красной шапочке и вытащит нас наружу. Спасет.

Обязательно спасет.