Читать книгу Принцесса за 360 дней - Анна Миланз - Страница 8

― Не трогайте его, уроды! ― предупреждаю их, подбегая на близкое расстояние, но достаточно далекое, чтоб меня не задели и не тронули.

Их всего трое: высокие, худые, сгорбленные, дышащие шумно и явно очень рассерженные. Дернулась назад, испугавшись, ибо я одна полезла на этот рожон. Их внешний облик не солит расположением и тем более уверенностью, что отделаешься только словами. Может случиться любая кульминация, за которой следишь в оба глаза, уши и подчиняешь тело заострить ощущения. Важно учесть ― выбраться отсюда не пострадавшими.

Они прекращают бойню. Один из алкашей отделяется, лысый, перепачканный в какой-то грязи и с оборванными штанами, глядит в упор выпученными глазами, изгибая губы в отвращении.

– Слышь, малявка, иди отсюда. Это не место для детей, ― выплевывает, разминая плечи.

Сдерживая свое раздражение на его реплику, беру себя в руки, ноздрями вдыхая ночной воздух, и говорю мирно:

– Отпустите моего брата!

Мужчина ухмыляется. Оглядывает с головы до ног, как расценочный сувенир, застревает внимание на бедрах и снова смотрит в глаза. Меня передергивает внутренне. Предчувствие закрадывается на корке подсознания.

Двое остальных наблюдают за сценой приглушенно, строго приглядывая за моим неотесанным братцем. Значит, этот лысый дядька главный у них.

– Азалия, не смей… ― Он не договаривает, когда в его живот прилетает ботинок. Кашляет и сплевывает кровь, корчась от боли. Нестерпимой боли. Меня колотит, будто по мне также проходят руками, ногами, в этот раз применяя острые инструменты, разрезая органы.

Омерзительно.

– Твой брат? Хм, ― задумывается мужик. Глаза странно начинают блестеть. ― Ребят, может ну его? Кажется, есть вариант более альтернативный…

Оба каннибала лыбятся, демонстрируют сгнившие, серые зубы.

Я вся леденею. Придаю немало усилий не показать это внешне. Господи, почему моему брату не сидится дома в такое время? Во мне все сжалось в один комок паники.

– Не трогай ее! ― злобно шипит подруга, вставая рядом со мной. Более-менее расслабляюсь. Где она была?! ― Не хочешь проблем, тогда тебе лучше поскорее со своими дружками уходить отсюда. Я вызвала полицию!

В качестве доказательств предоставляет журнал звонков, тычет ему в лицо смартфоном.

– А ты не боишься, что и его могут взять за распространение наркотиков? ― излишне напыщенно выдает, показывает за спину, сузив один глаз.

Что?

Нахмуриваюсь, в основном недовольствуясь информацией, получаемой изо дня в день, гляжу на светловолосого парня и не узнаю в нем прежнюю красочность. Черными, с расширенными зрачками посматривает скованно, растеряно, боясь во мне увидеть разочарование. Оно уже там давно поселилось, с тех пор, как допустил все это!

– Поверь, сестра, я ничего не распространял! Я не такой! У меня нет наркотиков! ― орет, как огалделый, и прикрывается от кулака. Мычит, ворочаясь на земле, но мне нисколько не жалко за увиденное. Может, так вставят обратно мозги. ― Лучше уходи отсюда, пожалуйста…

– Мне плевать, что он делал! Отпустите его, и никто не попадет в полицейский участок, ― выступаю вперед, решительно заявляя. Рука подруги ложится на мое плечо, смягчая напор.

Как меня уже все достало! Достало это кафе, хозяйство по дому, помощь маме, вытягивание брата из говна. Когда уже я смогу почувствовать легкость от предстоящего отдыха? Даже сейчас что-то мне помешало продолжать не вспоминать о проблемах, выкинуть их на помойку, окунуться в беспамятство и плавать в воде веселья. А как приду домой, тогда будет позволено тяжести вновь облокотиться об мою спину. Но нет, все решилось куда наоборот. По его вине.

– Мало кому нужны неприятности. Вам уж точно. Отпустите и проваливайте, уроды!

– Должок ты будешь выплачивать, сучка? ― огрызается, брызгая своими слюнями. Сжимаю от накатывающей ярости руки в кулаки. ― Ты не представляешь, сколько этот шакал задолжал нам. Да всей черной лиги! Придурок должен выплатить миллион рублей!

Сдерживаюсь от желания ухватиться за голову. Боже.

– Миллион… ― шевелю губами.

– Миллион! Не знаю как, но ваша семейка должна нам куча бабла. Если не выплатите в срок, вас будет ждать худшее, чем то, как вы на данный момент живете. Это все ― ягодки. Вас предупреждают! А так, ― приподнимает руки, выставляет ладони вперед в знак мира, ― мы не тронем его больше. Но будем о себе напоминать.

Уголок рта приподнимается в дьявольской усмешке.

Чутка расслабляюсь, но не даю спуска.

Разворачивается и направляется обратно к своим людям, засунув руки в карманы потрепанных штанов. Перенаправляю все напряжение в мышцах, кровь течет по жилам с бешенной скоростью, трепеща меня взорвать.

– А ты, ублюдок, живи. Пока. Не выплатишь долг, твоим родным людям в первую очередь будет капец. Понял? ― размахивается и ударяет в лицо брату.

Кривлюсь, не пытаясь отвернуться. Кровь из его носа новым потоком полилась, раскрашивая лицо и траву алой жидкостью смерти. Приспешники пинают поочередно брата, только потом решаются пойти отсюда прочь. Спасибо и на таком добром слове.

Долго не упускаю из виду их спины, вальяжно идущие по окраине города. Выглядят, как хозяева своего района. Тени исчезают за одним из поворотов переулка, тогда позволяю себе огрызнуться нравоучительным, агрессивным, мрачным взглядом в Аарона Родионова!

– Ли… ― полушепотом изрекает и осекается.

Меня могли называть так только самые близкие люди. Аарон сам придумал такое сокращение моего имени еще в детстве, когда мы долго валялись в полях на траве, перекатывающее волнами ветра, глядели в небо, выискивая в облаках очертания знакомых вещей, и ни о чем не думали. Нам было по-ребячески уморительно, комфортно друг с другом, никто не отвлекал и давал возможность фантазировать. И в одной истории говорилось про расцвет княжеств, когда три древних духа создали баланс между обычными людьми и существами, происхождения которых считали даром Матушки Вселенной.

Была среди них одна воительница Лили, духом крепче камня, сердцем мечтательнее разума. Она отказалась от многого, что предлагали ей родители: любовь, семью, купечество взамен на почет, уважение, место при дворе, служба. Ибо не имела она тяги к делам, не требующие острого запала, ударившего в самую голову и поражающего, как опасный вирус. Во всех сражениях Лили описывали стойкой, вероломной, проницательной, чуткой женщиной-воительницей, которую сломать было не так легко. Но мало кто видел, что происходило в сердце женщины, когда оставалась одна. Время текло неумолимо, просеивать пустоту становилось тягостно, а сердце бунтовало в попытке зажить по-другому, впустить мягкость. А бремя вытесняло любые просветы на что-то помимо своего долга, обязательства, поэтому женщина все тщательнее пряталась за маской коварства и холодности. Никто не должен был знать о чувствительных точках воителя, дабы избежать поражения, за которое поплатишься насмешками. Но она просчиталась… Точно уже не припомню, как именно пал воин, но скажу одно, ее подвели собственные чувства.

Брат видел в ней меня. Описывал меня в будущем, как некто иное совершенство, которое поможет изменить этот мир. Даст веру в новое, обязующееся навсегда искоренить недуг в виде темных существ. Я верила в его дурость. Тешила тем, что вряд ли окажется правдой. Только взрослость дало мне понять и помочь выкинуть из головы ерунду. Брешь маленького мечтательного ребенка.

– Что «Ли»? ― взмолилась я и подошла к нему. ― Тебе вообще следует молчать после всего того, что я услышала. Не могу тебя видеть. Ты мне отвратителен!

– Сестренка, поверь мне, не стал…

– Замолчи! ― гавкнула на него, и он послушно умолк.

Наклонилась, небрежно хватая его руку, подтянула, для того чтобы ему было лучше встать, и помогла навалиться на меня. Ухватилась за худощавую талию брата, пальцами проходясь по измятой футболке, перекинула его руку через голову и более детальнее оглядела состояние. Грязь от ботинков следами оставались в тех районах, куда его пинали, так что не составляло труда определить ― завтра у него будут гематомы. Лицо было перепачкано грязью, засохшей и свежей кровью, травинками; губа распухшая, бровь с кровоточащей раной, на левой скуле синяк, один глаз распухший. Вот он мой покой!

Аарон вяло качнул головой. Волосы были до такой степени сальные, что на его голове смотрелись шваброй, и опадали на его глаза. За четыре года он страшно исхудал, потерял прежнюю массу волейболиста, последний раз стригся год назад, перестал соблюдать гигиену… Стал выглядеть как кот, попавший под лапы собаки.

Вспомнила я о Лере, стоило ей подойти к нам и удержать брата с другой стороны. Не заметила, как он начал заваливаться на другой бок и потянул меня следом.

– Прости меня, Ли, ― виновато выдавил, поднимая пьяные глаза. ― Я не хотел…не хотел такого…

В лицо ударил отвратный запах: здесь перемешались все виды алкоголя. Ему нужно проспаться, помыться и много обдумать. Последнее это навряд ли.

– Ты всегда не хочешь такой развязки, а все выходит с точностью наоборот, ― злобно ему отвечаю. ― Мне надоело. Ты сыплешь нас обещаниями, строишь грандиозные планы, и все смывается в унитаз, потому что боишься вернуться к нам.

– Это не так…

Делаем все вместе шаг, затем второй, третий… И направляемся домой.

– Азалия, права, ― поддерживает меня подруга. ― Ты пугаешься одной мысли о том, что не сможешь вытянуть из грязи свою семью. Считаешь, им лучше без тебя. Хотя им и без тебя намного хуже.

Как бы не было, разбираться я должна была только как сестра с братом, никого другого не касается полоса нашей семьи, вот только Костина стала заменой моего испортившегося брата. Она помогала мне, вытягивала из застоя, отвлекала, бодрила, словно мы были кровными частичками. Без нее бы не было меня нынешней, без нее я давно увядала, спрятавшись под слоями одеял. И как не ей лучше отчитывать моего братца, который в последнее время стал чересчур легкомысленным. Так до Аарона с посторонней стороны лучше дойдет информация.

– Не хочу никого здесь обидеть, но я скажу все по увидевшей картине. Ты, дурак, ― кряхтя от удержания тела, начинает Лера, ― повелся на свою дешевку скрупулезно, да так, что она поставила под удар твое будущее. Ты стал никем. Но ты решил сделать виноватыми родных. Очень по-мужски. Затем стал утешать свое самолюбие выпивкой, тусовками, продажей наркотиков, скатился до такой планки, что воротит от твоего вида…

Брат что-то не членораздельное мычит, прикрывая глаза. Вот черт! Тело еще сильнее обмякает, от чего тащить становится невыносимо трудно.

– Эй, не смей закрывать глаза! Я еще не закончила! ― Рукой бьет по щекам парня, бесстрастно смотрит на его жалкий вид и чуть не падает, когда он выскальзывает с ее рук. ― Мальчишка!

Помогаю ей вернуть в вертикальное положение уже провалившегося во тьму Аарона, немного меняю координацию, и мы выходим на освещенные улицы с направлением к нашему дому. Через три дома он должен показаться.

– Азалия, как ты? ― через минуту тихо спрашивает подруга, украдкой взглянув на меня.

Как я? Хороший вопрос. Еще несколько часов назад я была растворена в тумане соцветия, внимая в себя всю страсть, риск, желание, разливающееся между ног; уходила в танец без остатка груза, тонула в тенях, парящие вокруг парня с мятежным благоуханием, что ощущалось, будто они переливались фиолетовым скольжением, даруя вид на открытое лицезрение космоса, забывала, кто я на самом деле; хотела того убийственного поцелуя. А сейчас…я сломлена накатывающим отвращением к своей жизни. Родители мне всегда желали лучшего, но как они ничтожно просчитались со своими сказочными планами.

– Дерьмо, ― все, что я могла ответить.

Мимо нас прошел мужчина, любопытно оглядев, но явно без намерения помочь бедным девушкам. Не удивительно. Никому нет дела до других, отмахиваясь отговорками по типу «сами справятся» или «ничего плохого не произошло». Каждый рассчитывает сам за себя. Только я не говорю, что все колоссально перестали верить и проявлять благородство, просто за стенами огромного скопления трудно увидеть истинные без сомнения мотивы.

В окне маминой комнаты тускло горел светильник. Всю оставшуюся дорогу мы прошли в полном молчании, никто не желал говорить об испортившейся ночи. Лерка помогла мне затащить тушу парня до второго этажа, оставить его на своем загаженном диване. Меня передернуло, понимая, что все наше положение в свете видит подруга: пыль, грязь, мрак, старость, серость. Поэтому, пока я провожала ее до двери, я все больше прятала голову, боясь даже поднять глаза. Мне стыдно за все, что происходит у нас. Стыдно показывать состояние. Стыдно признавать, как все запущено. Стыдно быть тем, кто ничего не может сделать.

Стоило ей уйти, оставить одну, как меня пробрало беспомощностью. Прижавшись спиной к обшарпанной двери, устало закрыла руками лицо и так долго простояла. В голове крутилось миллион нитей, они вырывались, давили, утомляли меня во много раз, что стала задыхаться. Я не плакала. Я никогда не плакала. И, видимо, просто не умела плакать. Я закалена чем-то очень прочным, преподносящий лишь ощущения внутри горького перешептывания и напоминающий утрату сумрачной сырости.

Но у меня в периоды отчаянной нужды в деньгах выпадала другая зараза ― паническая атака. Я задыхалась, словно кислород резко оборвали, сердце останавливалось, мелкая дрожь продирала тело. Больно. Ты на себе переносишь другой вид отчаяния, где сломая однажды, не возвратишь никогда.

Руки упали вдоль тела, и пустующим взглядом уставилась вперед, разглядывая фотографии моей семьи. Я помнила, когда и где были сделаны эти фотографии. Помнила, как мы, уставая, вместе смотрели телевизор, как ездили купаться, недалеко от города путешествовали, организовывали походы, принимали участие в волонтерстве, олимпиадах семейных и многое другое. Мы были счастливы. Сколько себя помню, я по-настоящему верила в то, что когда-нибудь нам не нужно будет ни в чем нуждаться и жить до неминуемой смерти. Могло быть все по-другому…

Стиснула челюсть.

Хотя это уже просто накручивание себя «А если бы..?». Не если бы! Не хочу больше вспоминать прошлое, не хочу его видеть в глазах родных и в этом чертовом кафе. Достало, по правде говоря.

Мне нужно развеяться. Но как?

Я перестала контролировать когти в сознании и позволила им отпустить недавние события гулять по воспоминаниям.

Хотелось бы мне вновь повторить нашу встречу. Я никогда не смогу забыть его и уж тем более вытиснуть из своего сердца. Он проник туда совершенно нагло, внезапно, переворошил улей неведомых ощущений и забрал с собой свое холодное превосходительство. Тогда на танц-поле я знала, среди десятки людей он был главным, такое не заметить по расточительному презрению, осанистой походки, будто бы божество спустилось с небес и прогуливается по окраинам города. И ни за что не исключить ту связь, что соединила нас в одном танце. Между нами была проведена нить. И она ярко сверкала, как только искра всколыхнуло от схлестнувшихся взглядов.

Может быть, мы когда-то еще встретимся. Но сейчас, стоя в полумраке, огороженная стенами, я никогда не забуду ликование, поселившееся в моей душе…

Моргнула пару раз, и в поле зрения невольно попал белый конверт. Ах да, почта утренняя. Я так и не посмотрела, что именно прислали.

Оторвалась от двери, лениво потянувшись за ним, перевернула на сторону, в котором указывался адресат. Попыталась что-то разглядеть в темноте, но лишь мое шипение было разборчивым. Ничего не видно.

Прошла на кухню, включила свет и свободно уселась за ближайший стул. Итак, адресат у нас… Покачала не верующее головой. Не может быть. Что за ерунда? Подставила конверт к свету, углядев внутри окончания письмо, затем оборвала кромку и вытянула сложенный в несколько раз листок. Я переполошилась, но с интересом стала расправлять лист.

Первая строчка сразу же бросилась в глаза, и я ее зачитала.

Ваше заявление полностью одобрено советом Радожской Академии принцесс.

ЧТО?

Какого черта?