Читать книгу Китайский цикл - Анна Парвати - Страница 3

Московская зима – унылый художник-реалист, вымученно пишущий без фантазии и вдохновения.

«Рейс из Парижа?» – спрашивает меня усталая тетенька на КПП. «Прага», – отвечаю я, привыкая к русской речи. Меня не было здесь больше трех месяцев: Чехия, Италия, Индия, снова Чехия…

Последними забрав свой багаж с ленты, мы с Андреем выходим из здания Шереметьево. Оба в черном, он с небольшим чемоданом, я с сумкой в руках. Находим водителя, молча садимся в такси, включаем ноутбук и досматриваем кино про солнечную Африку. Первые сорок минут в Москве я не поднимаю на нее глаза, а сосредоточеннее обычного смотрю в экран. И только когда за окном мелькают Воробьевы горы, а фильм заканчивается, я решаюсь рассмотреть эту зиму.

– Почему так уныло? – спрашиваю я Андрея весело, хотя сохранять радостный настрой в условиях окружающей цветовой палитры становится все сложнее.

– Welcome back, baby, – улыбается он.

– Нет уж, это не back, – отзываюсь я. А про себя думаю: это бэкграунд… Это мой ледяной, бескомпромиссный, стальной бэкграунд.

Утром мы лежим в темноте на узкой мальчишеской кровати времен его юности. В пустой квартире его родителей стоит тишина – здесь давно не живут ни они, ни их дети. Дворник за окном орудует лопатой, и этот вечный зимний звук мучает память.

– Помнишь такое?.. Встаешь в школу. Ночь. Сугробы. Фонари. Сидишь на первом уроке – у меня это обязательно было что-нибудь зубодробительное, немецкий или алгебра, электрические лампы бьют в глаза. И вроде готов к уроку, но все равно как-то неуютно. То ли потому что училка уже с утра не в духе, то ли потому что свитер на тебе дурацкий. А дворники вот так скребут, скребут, скребут и от этого еще отвратительнее!

– Да, все точно, – кивает Андрей, не открывая глаз и бережно прижимая меня к себе.

Память скачет дальше.

Мне 16 лет. Я работаю в издательстве глянцевого журнала помощником пиар-менеджера и меня постоянно гоняют со всякими поручениями: найти золотые рамочки для каких-то сертификатов, отвезти флайеры к мероприятию, договориться с рестораном о проведении банкета… Я запиваю простуду Колдрексом и бегу по делам. Тяжким грузом висит неоконченная школа: раз в неделю еду на Старую Басманную, там свободное посещение – можно просто прийти и сдать зачет по предмету. Обучение стоит 500 рублей в месяц, и я плачу их со своей зарплаты. Временами мне кажется, что я очень взрослая девочка. И это почти так.

Лет мне побольше. Мы сидим с мужчиной в ресторане, мне тепло от его лучащихся глаз под цвет виски. Он на десять лет меня старше, и поначалу я доверчиво не замечаю, как его слова и руки медленно, но очень точно стирают границы между нами. А потом в слезах и горячем приливе стыда бегу домой, сбрасывая его звонки, пытаясь сбросить свою память, обнулить чувства… Снег и ледяной ветер чуть-чуть остужают ожоги внутри меня, иначе не справиться со всей страстью, болью, со всей многомерностью этой любви. Дома ждет муж.

Я еду к бабушке. Она прикована к постели уже несколько лет, и несколько лет мы с мамой еженедельно по очереди лавируем между рабочими делами, чтобы приехать на конечную станцию метро, добраться на автобусе, войти в темную квартиру и столкнуться с экзистенциальными страхами и вопросами, глядя, как долго, мучительно уходит старшая женщина нашего рода. Иногда у нее хорошее настроение и мы почти весело болтаем, иногда она с трудом дышит и держится за ускользающие нити: «Говори, говори, расскажи мне что-нибудь, сейчас это пройдет». Я сижу и рассказываю ей всякое неважное: что развелась, что у меня новые отношения, что я занимаюсь журналистикой и немножко гадаю на картах Таро. Она кивает, я беру ее за руку и набрасываю в уме список продуктов на неделю. По заснеженным улицам замкадного района дотаскиваю пакеты и по дороге еще в аптеку – это самое главное. Прихожу, растираю замороженные пальцы и с постыдным облегчением думаю, что скоро можно ехать. «Анечка, спасибо тебе огромное!» – говорит она так, что у меня стонет сердце. Я покидаю квартиру, с застывшим взглядом сажусь в автобус. Этот взгляд не меняется даже в момент лобового столкновения – просто отряхиваю битое стекло, попавшее на пальто, и под матерные выкрики обоих водителей выхожу, пересаживаюсь в другой автобус, еду дальше. Мне кажется, если я вдруг оттаю, то из меня потекут реки боли, слез, страха, напряжения и дикой усталости. Лучше не надо…

Моя последняя московская зима проходит исключительно в мыслях о Питере. Я уговариваю второго мужа ехать, расписываю ему нашу прекрасную будущую жизнь там, делаю подборки фотографий, фактов, интересных мест и возможностей. Внутри я понимаю: если он не поедет, я уеду одна. Это для меня Москва закончена, пройдена, как великое испытание. Она сделала меня бойцом, насквозь – через детские страхи, подростковые депрессии, юношеские проблемы, взрослые обязанности. Но помимо этой брони и силы мне нужно наработать в себе или вытащить из себя что-то другое, совсем иное по качеству. Мне надо уехать, мой дом не здесь, я просто умру, если останусь. Не снаружи, так внутри – умру.

И следующей зимой я уже наблюдаю, как на Неве встает лед…

…Я лежала и думала обо всем этом, не решаясь вывалить на Андрея ледяные осколки моей Москвы разных лет. Ведь, в конце концов, слово «вечность» было сложено, и столица стала лишь местом пересадки в путешествиях. С каждым разом мои отношения с ней все дистантнее и ровнее-равнодушнее. Она перестает проверять меня на истинность, потому что моя истина совсем другая, уже не про битвы. И эта четырехдневная зима мягка со мной: бесконечные разговоры в доме мамы и отчима, утренние объятия любимого, важные буковки на страницах чьих-то книг и из моей собственной головы, холод и ветер снаружи, не впущенные внутрь. Никакой боли, никакого напряжения. А то, что закончилось, отлетает легко, как снег с перчатки.

Пора ехать в весну. Я держу Андрея за руку, и из моей черной сумки выглядывает краешек яркой юбки. Через день мы будем в Шэньчжэне…