Читать книгу Игрушка беглецов - Anna Paul - Страница 2

На рассвете я молюсь на берегу океана. Мне нравятся приглушённые крики птиц, плеск воды, золотистые отблески на пробуждающихся волнах, которые очень быстро превращаются в ярко-оранжевые, а затем, как только Солнце поднимается выше, в более нежные оттенки жёлтого.

Нона была права. После молитвы я возвращаюсь домой, чтобы переодеться в обычную одежду, отправляюсь на север Фрактала, где наблюдаю за животными, в обед иду перекусить, после чего провожу время с бабушкой или выполняю какое-нибудь поручение авгуров. Если есть настроение, я вновь сижу на берегу, любуясь закатом, и тогда мир превращается в сказочный, не такой яркий, как на рассвете, не пронзительно золотой, а скорее лилово-розовый.

Так проходит почти каждый мой день, и завтра жизнь наверняка войдёт в привычное русло. Но сегодня всё иначе.

Утром в Аметистовой аллее я ощущала грусть едва ли не осязаемо, а сейчас с большим трудом вспоминаю былую тоску. Пальмовая роща залита полуденным Солнцем, вода насыщенного бирюзового цвета искрится в лучах и, кажется, веселее обычного плещется у берега. Моё тело обдувает ветерок, и я не против, если он прогонит из моей головы все мысли, как и муравьёв, которые так и норовят забраться по ногам.

Наблюдаю, как дети пытаются уместиться все вместе на небольшой возвышенности из утоптанного песка. Каждый старается удержаться сам и помочь соседу, однако получается не всегда ловко.

Одна девочка хватает мальчика за плечо за мгновение до того, как он, покачнувшись, едва не падает с возвышенности. Эти двое приходят в движение, в попытке удержать равновесие, ребятам на другой стороне места оказывается слишком мало, и парень с криком хлопает в ладоши, так и не поймав мальчишку помладше в момент, когда тот оступается и оказывается за пределами возвышенности.

Вся группа детей разочарованно вздыхает, пока наставник – парень немногим старше своих подопечных – интересуется, почему команда потеряла участника. До этого он почти не вмешивался в игру, впрочем, как всегда, но теперь ненавязчиво направляет детей, подсказывая, в чём они допустили оплошность, и напоминает правила следующей игры.

– Задача каждого – поддержать другого, а не устоять самому, – говорит наставник, и ветер доносит до меня его слова. – Хватит на сегодня пьедестала. Как насчёт поводырей?

Дети согласно кивают головами и возбуждённо обсуждают, кто в какую команду пойдёт. Пока они выясняют отношения, наставник замечает моё внимание, машет рукой, приветствуя, и я отвечаю тем же жестом.

Парень выкладывает камешками препятствия, и дети разбиваются на пары. В каждой один стоит впереди, а другой – на расстоянии вытянутой руки с закрытыми глазами. Поводырь начинает медленно двигаться, а слепой следует за ним, стараясь не потеряться.

Игрокам приходится пройти по вымышленному мосту, проползти через пещеру, перепрыгнуть через речку, и при этом не столкнуться с другой парой.

Подсказывая и поддерживая друг друга, игроки преодолевают все препятствия. На втором круге траектория и скорость движения увеличиваются. Наставник, как и прежде, не вмешивается, но пристально следит за детьми, заботясь о том, чтобы поводырь заботился о слепом и водил его между препятствиями осторожно.

Глядя на то, с каким усердием дети выполняют задачи, я не могу не испытать гордость. Она, как и поднимающийся ветер, касается моей спины уверенным движением и заставляет расправить плечи.

Помню, как и сама играла в эти игры. Моим поводырём обычно была Нона, иногда Фортунат. А ещё мы любили «невидимки» и «слушай хлопки», хотя в первой игре Фортунат находил меня слишком быстро, а во второй, пока звучала музыка, Нона намеренно танцевала нелепо, я не могла сдержать смешки и обычно пропускала момент, когда ведущий хлопал в ладоши и нужно было принять позу аиста или лягушки. Конечно, после этого я выбывала из игры.

Ветер усиливается, и дети уходят из Пальмовой рощи. Я запрокидываю голову, наслаждаясь потоком воздуха, любуюсь крупными листьями, которые напоминают веера, и шершавыми стволами пальм, похожими на чешуйки ящериц, а когда опускаю взгляд, то наблюдаю за голубями и воробьями, которые прилетели едва ли не к моим ногам. Они выбирают самые лучшие семечки, разбросанных неподалёку. Рядом другие две голубки бегают по кругу, забавно перебирая лапками, как будто решили немного потренироваться прежде, чем пойти на обед.

Наконец я сама поднимаюсь и иду вдоль берега к ценакулу: между четырьмя стволами установлена кровля из пальмовых листьев, а под ней расположены плетённые из ротанга кресла и столы, ломящиеся от фруктов и овощей.

Обычно я ем раз в день в обед, как и большинство взрослых людей, но иногда позволяю себе, подобно детям, есть часто и понемногу. Вкусненького особенно хочется после исцеления ран. Хотя на нежные орехи пекан или сладко-кислый мангустин я, признаться, всегда смотрю с предвкушением. Что поделать: их я люблю так же, как холодную родниковую воду.

Но это всё – обычно. Сейчас же я начинаю терять спокойствие, которое почувствовала на берегу, постепенно возвращается тревога, а вместе с ней пропадает аппетит. Мои руки и босые ноги непривычно мёрзнут, а когда меня замечают знакомые эдемы и мы здороваемся, я, застигнутая врасплох их внимательными взглядами и плохо скрываемыми улыбками, смущённо поправляю невидимые складки на топе и шортах.

Возникает чувство, что весь Фрактал знает о том, на какую встречу я иду.

Возможно, я зря позволила бабушке убедить себя, будто и так выгляжу достойно. Всё-таки стоило одеться более нарядно…

Остановившись возле стола, я беру несколько долек уже почищенного кем-то мандарина, но проглатываю их с трудом, а когда подношу ко рту яблоко и чувствую обычно пленительный запах, мне становится тошно, и я кладу фрукт обратно.

Вечером столы будут ломиться от изысканных блюд. Подадут фрукты, сотней разных способов приготовят овощи, соблазнительные запахи приправ будут витать в воздухе, заставляя животы недовольно урчать. От числа салатов зарябит в глазах.

На обед приходят другие эдемы, хитрых улыбок и любопытных взглядов становится всё больше. Не выдержав, я торопливо покидаю ценакул и выхожу на пляж. Отсюда хорошо видно другой берег небольшого залива, где красками взрываются цветущие сады. Восточнее простираются наши поля, за ними – бескрайние степи и холмы. Я была там лишь однажды, но хорошо помню, как волшебно пахло ромашкой и лавандой. Теперь ощутить запах не получается – его перебивает тонкий аромат абрикоса, растущего в садах.

Я почти не бываю в этой части Фрактала, и сейчас, ведомая чудесным ароматом и яркими красками, иду вперёд, с любопытством осматриваюсь, приближаясь к саду, приоткрываю калитку, но, сделав всего несколько шагов, замираю в нерешительности перед рядами яблонь, покрытых нежными румяными цветами, а следом – персиковых деревьев, пылающих насыщенными розовыми оттенками.

Огромный комплекс может показаться лабиринтом даже для эдема, который прожил во Фрактале всю жизнь с самого рождения, но только не для садовников, которые каждый день дарят земле и растениям свою любовь.

– Красиво, да?

Я оборачиваюсь на мелодичный голос.

Мелисса.

Её кожа чуть темнее, чем обычно у эдемов, ведь покрыта лёгким загаром. Зелёно-карие глаза смотрят с любопытством и добротой.

– Вновь цветут, – завороженно произношу я.

– Мы тоже умеем молиться. Не с такой любовью, как ты, но всё-таки, – девушка робко улыбается, и я отвечаю ей тем же. – Насыщаем себя солнечной энергией, а потом передаём её часть растениям, чтобы они лучше цвели и давали урожай так часто, как это необходимо.

Мелисса подходит к ограде и калитке, ведущей в следующую часть сада, открывает её и жестом приглашает меня пройти дальше.

– Прогуляемся? – её улыбка становится шире, и на щеках появляются милые ямочки.

С удивлением осознаю, что в гостях у садовников последний раз я была много лет назад. К тому же, не помешает отвлечься. Поэтому охотно соглашаюсь:

– Буду только рада.

Мы движемся по дорожкам между секторами, выложенными отполированными камешками. В некоторых частях растут травянистые культуры, в других – более обширных – высажены кусты смородины, малины и клубники. Они тоже цветут, но захватывают моё внимание лишь на мгновение, ведь я отвлекаюсь на крупный лиловый цветок бананового дерева, а затем перевожу взгляд в сторону – на пирамидальную крону, чёрно-бурую кору и цветки с мясистыми лепестками, покрытые зелёными и красными пятнами.

Воображение с лёгкостью рисует круглый плод, покрытый толстой бордово-фиолетовой кожурой, под которой находится несколько сегментов ароматной белой мякоти. Я почти чувствую на языке сладость с приятной кислинкой, отлично утоляющей жажду в знойный полдень.

– Мангустин, – произносит Мелисса, проследив за моим тоскливым взглядом. – Сегодня вечером будет парочку, успей попробовать, – подсказывает садовница, хитро улыбаясь. – А чуть позже насладимся настоящим урожаем. Рамбутана и карамболы в этот раз тоже будет много.

Я на мгновение смотрю на растения, которые назвала девушка, но взгляд вновь возвращается к соблазнительному плоду.

Спустя несколько минут Мелисса двигается дальше, а я следую за ней.

– Прежде условия в разных уголках планеты отличались, – вдруг говорит девушка. – В некоторых не росли деревья и цветы, которые часто встречались в других, – продолжает она, и я припоминаю, что бабушка однажды рассказывала нечто подобное, но Мелисса добавляет кое-что, чего прежде я не слышала: – Климат во многом определяет характер растительности, хотя та, в свою очередь, тоже воздействовала на климатические условия. Правда, лишь в некоторой степени. Без растений невозможны процессы почвообразования и существование животного мира.

Я завороженно слушаю девушку, лишь смутно понимая смысл некоторых слов, ведь обычно возделыванием земли занимаются только садовники, а я общаюсь с ними редко.

Словно разговаривая сама с собой, Мелисса продолжает задумчиво рассказывать.

– Раньше растения, свойственные тропическим лесам, не встречались в степи умеренной зоны или северных хвойных лесах. Раньше вообще всё было иначе! – добавляет она вдруг с энтузиазмом, свойственным Ноне, когда та вспоминает о прошлом, и неприятное предчувствие вдруг отрезвляет меня.

В следующую секунду девушка замолкает и смотрит таким взглядом, будто только сейчас меня узнаёт. В каре-зелёных глазах проскальзывают настороженность и даже страх (или мне только кажется?), а потом Мелисса поспешно улыбается, как будто натянуто.

– Сегодня это стало возможным, – её улыбка становится более искренней, и я начинаю думать, что, возможно, мне просто показалось… – У нас же хвойные соседствуют с лиственными деревьями, в гуще леса растут могучие дубы, вязы и кедры, а на берегу океана – пальмы, мы можем выращивать любые растения, овощи, ягоды, фрукты и крупы. Всё благодаря тому, что природа круглый год нам благоволит.

Я согласно киваю: иногда наступают пасмурные дни, поднимается ветер, может начаться гроза, а дождь порой кажется невыносимо холодным, однако у нас не бывает снега – белоснежного покрывала, блестящего в лучах Солнцах, что мы видим на вершинах южных гор. Я мечтала бы однажды увидеть снег ближе, но в Дикие земли мы не ходим, и тем более, не поднимаемся в горы.

– Иногда – правда, редко – нам приходится исцелять растения, – на лице Мелиссы вновь возникает застенчивая улыбка. – Но это не так тяжело, как в случае с животными.

– Ты пробовала исцелять животных? – с искренним интересом спрашиваю я, и девушка кивает.

– Да, одной ласточке никак не удавалось полететь, – вновь улыбка, но скорее печальная. – Что-то было с крылом. Помочь получилось не сразу, но ведь это сущая мелочь по сравнению с тем, что выпадало на твою долю.

Она с любопытством смотрит на меня, и я понимаю, что робкой улыбкой здесь не обойтись. Но и развивать тему не хочется: стоит вспомнить о целительстве, как я начинаю думать о том, куда направлюсь после этого разговора, а мысли вновь заставляют сердце биться быстрее от волнения.

– А как вы добиваетесь того, что сады и огороды часто приносят урожай?

Если Мелисса и замечает, как нелепо я пытаюсь поменять тему, то во всяком случае не подаёт виду.

– Раз в несколько месяцев – не так-то часто для большого поселения, – мягко поправляет меня девушка, а потом отвечает на вопрос: – Наши инсигнии светятся особым светом, который влияет на рост. Если нужно больше времени, то есть другое решение. Мы используем специальные лампы, которые устанавливаем рядом с растениями. Хочешь увидеть?

Энергосберегающие лампы…

Нона говорила это слово, но совсем в другом контексте. Вспомнив о нём, я недовольно морщусь, и Мелисса неправильно понимает меня.

– Тебе наверняка нужно идти, да и не очень интересно, наверное, – сбивчиво говорит девушка, а я спешу её заверить:

– Нет! Что ты! Очень интересно! Я просто не представляю, почему до сих пор не интересовалась, как всё это работает. – В глазах Мелиссы отражается сомнение, но только до того момента, как я добавляю: – Ведь наши занятия так похожи, – и девушка расплывается в широкой искренней улыбке.

Мы останавливаемся перед следующей калиткой. За ограждением – овощные грядки. Я могу определить только некоторые культуры: мои любимые помидоры, морковь, перец… Но видов овощей гораздо больше.

Мелисса открывает дверцу, и мы проходим дальше.

– Видишь их? – она указывает на лампы, которые установлены возле некоторых секторов.

«Неужели Нона говорила о таких же?» – мелькает в голове тревожная мысль, и чтобы от неё избавиться, я спрашиваю:

– Как это работает?

– Растения поглощают значительную часть спектра солнечного света, – объясняет Мелисса, наклоняясь к грядкам, нежно поглаживая стебли растений и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, присматриваясь к листьям и цветкам. – Но наилучший фотосинтез наблюдается при облучении красным и синим. Именно эта область наиболее сильно поглощается хлорофиллом. В солнечном свете больше половины видимого спектра – зелёная составляющая.

Девушка поднимается, достаёт из корзинки, которая стоит возле каждого сектора, мотыжку, совок и полольник и с воодушевлением принимается за работу. Её руки утопают в зелени, и я, как ни вытягиваю шею, не вижу, что за таинство там происходит.

– Красный помогает корневой системе, цветению и созреванию плодов, влияет на светолюбивость или теневыносливость, – рассказывает Мелисса, не отвлекаясь от своего дела. – Но, если использовать только красный свет, растения будут высокими и тонкими.

Девушка поднимается и осматривает грядку с разных сторон, придирчиво оценивая собственную работу.

– Синий увеличивает зелёную массу, скорость роста и размер листьев, – говорит она, поднимая на меня взгляд. – Однако если синего слишком много, растения будут короткими и коренастыми, с толстыми стеблями и тёмно-зелёными листьями. Цвести они будут очень плохо. Кстати, о цветах, – Мелисса складывает принадлежности обратно в корзинку, а взамен берёт короткий нож. – Соберём букет для ценакула, пускай поставят на столы к ужину.

Мы подходим к клумбе в центре дворика, на которой растут самые разные цветы. Я не слишком в них разбираюсь, поэтому могла бы назвать только белые с фиолетовыми краями эустомы, цинии, словно сотканные из тёмного бархата, и изящные каллы светлых оттенков.

– От цветка к человеку. От человека – к земле, – произносит Мелисса, осторожно срезая цветы. – От пылинки к Вселенной. Благодарю за твой дар и верую в скорое Исцеление.

Кожа девушки немного светится, не так ярко, как во время молитвы, но инсигнии, выглядывающие из-под одежды, мерцают и переливаются насыщенными оттенками.

Я знаю, что девушка отдаёт энергию, выработанную ранее – во время молитвы, и уже завтра на месте срезанных вырастут новые цветы. Но всё равно в груди болезненно ноет при виде того, как на конце стебля появляется сок.

– Разве мы не наносим им вред? – неуверенно интересуюсь я.

Кожа девушки больше не светится, и Мелисса, передаёт мне цветы, а, убирая нож, поднимает ко мне голову.

– По неосторожности делаем это едва ли не каждый день. Приносим вред всей природе.

Она замолкает на несколько секунд, а я поражаюсь тому, как её слова вызвали во мне непредвиденный протест. «Приносим вред всей природе»?! Что это значит?!

– Мы также намеренно пользуемся её дарами, – продолжает садовница, как ни в чём ни бывало. – Как я сейчас. Однако стараемся жить в гармонии с ней и всегда даём что-то взамен.

После её предыдущих слов эти кажутся неубедительными, и неприятное чувство поселяется в груди, вынуждая начать спор.

– Да и вообще, – добавляет девушка, пока я продолжаю сжимать в руках букет и стараюсь сдержать необдуманные порывы. – Тебе ли волноваться об этом?! Ты приносишь исцеления больше, чем кто-либо.

Серьёзный тон, с которым Мелисса произносит эти слова, заставляют удивлённо распахнуть глаза. Девушка замечает мою реакцию. На её щеках выступает румянец, однако Мелисса, преодолевая неловкость, решительно касается моей руки ладонью.

– Я знаю, не стоит этого говорить, – произносит она так тихо, что приходится прислушиваться, хотя мы находимся всего в нескольких шагах друг от друга. – Однако ты способна на большее, чем исцелять животных. Я не прошу тебя выращивать цветы и деревья, но догадываюсь, что ты можешь быть полезна и в другом. Пожалуйста, хотя бы подумай об этом…

Лихорадочный взгляд девушки шарит по моему лицу, пальцы едва не до боли вцепляются в руку, и я запоздало отшатываюсь, застигнутая врасплох страстностью речей и в то же время возмущённая словами.

– Я ни в коем случае не хочу обидеть тебя или поставить под сомнение решения авгуров…

У меня закрадывается смутное подозрение, которое с каждым издаваемым садовницей звуком быстро перерастает в убеждённость, а вслед за ней на меня обрушивается осознание того, как именно она уязвляет и оскорбляет меня…

– … но мне кажется, ты догадываешься, о чём идёт речь… – продолжает Мелисса, посылая мне многозначительный взгляд и ещё сильнее понижая голос.

В груди быстро поднимается волна запретной злости.

Если Мелисса говорила тихо из-за того, что боялась привлечь внимание, то мало боялась. О таком не то, что шёпотом говорить – даже помышлять нельзя!

Только в одном она права: я действительно догадалась, о чём речь, а главное, знаю, кто надоумил вести такие разговоры!

Разочарование жжёт внутренности, и я уже открываю рот, собираясь выдать гневную тираду, но не успеваю ничего сказать, как до меня доносятся шорохи, а спиной я ощущаю движение. Взгляд девушки перемещается куда-то за моё плечо. Она натянуто улыбается, но в её тоне слышится досада, когда она говорит:

– Мне кажется, тебе пора.

Не нужно поворачиваться, чтобы понять, что пришёл тот, в ожидании кого я коротала время в саду. Но больше я не чувствую тревоги из-за предстоящей встречи. Теперь я ощущаю только горечь из-за разговора с садовницей, и даже не пытаюсь скрыть неприязнь, с которой смотрю на Мелиссу, прежде чем порывисто отвернуться от неё и уйти из сада.

* * *

Неприятный осадок маленькими, но тяжёлыми камешками оседает в моей душе. Мы с Фортунатом обошли по кругу всю Аметистовую аллею, однако перебросились всего несколькими фразами. Мы дружим достаточно долго, чтобы даже молчать было уютно, но сегодня всё иначе, и, возможно, истинная причина в том, что я слишком угнетена после разговора с Мелиссой…

Думать о плохом совсем не хочется, тем более, когда вокруг стоит умиротворяющая тишина: после обеда эдемы по обыкновению вернулись в Муравейник, решив отдохнуть час-другой.

Мы почти доходим до нужного места, как внезапно громкий щебет птиц окончательно возвращает меня к реальности, и становится стыдно за то, что я так долго продолжаю погружать саму себя во мрак, а парень всё это время терпеливо ждёт, когда же я успокоюсь. Невольно вскидываю глаза, как будто только сейчас его узнаю, а уже в следующее мгновение возникает ощущение, что я действительно вижу его впервые.

Как и Нона, Фортунат обладает необычной и яркой внешностью, которой может позавидовать любой юный эдем. Вместо волос у него иглы, как у ежа, только белые. Такие же на плечах и руках, но меньше. Острые скулы, прямой нос и грозно нависающие брови в совокупности с высоким ростом и крепким телосложением придают молодому эдему поистине угрожающий вид. Но если внешность Ноны соответствует её характеру, то о Фортунате можно сказать только обратное. Однако понимаем это, наверное, лишь мы с Ноной, потому что с тех пор, как Фортунат появился в нашем Фрактале, другие близкие друзья, кроме нас, у него так и не появились. Хотя ни одна девушка не отказалась бы пойти под его защиту. Ни одна, кроме Ноны.

На груди и предплечьях – изящные узоры, едва заметные днём, однако ночью они сияют ярко, напоминая мерцающую паутину, усыпанную росой.

– Авгур Гилар отпустил меня на несколько часов, – предупреждает эдем.

Под внимательным взглядом я замираю, застигнутая врасплох за разглядыванием Фортуната. Хорошо, что он сегодня в рубашке, а не с обнажённым торсом, как любят ходить многие юноши во Фрактале. Правда, полупрозрачная ткань едва ли прячет крепкие мышцы.

Пытаясь скрыть неловкость, я поспешно поднимаю взгляд, и это ошибка, потому что тут же наталкиваюсь на янтарные глаза. Редкий цвет никого не оставляет равнодушным, я не раз слышала комплименты в адрес моего друга, но сейчас с толку меня сбивает не привлекательный оттенок: в глазах пляшут озорные огоньки, а кривую улыбку и вовсе не получается игнорировать.

Мои щёки заливает румянец, когда я догадываюсь, что Фортунату не терпится прокомментировать моё поведение, но он находит в себе силы сдержаться, а когда говорит, то его голос звучит ровно и спокойно, почти как ни в чём не бывало. Почти.

– Мы идём к Гористому венку?

Я с радостью хватаюсь за спасательную соломинку:

– Что ж, когда ещё у тебя будет несколько свободных часов? Стоит потратить их с пользой.

Фортунат кивает.

– Покажешь того, о ком все говорят?

Теперь киваю уже я, а мне ответом служит обаятельная улыбка.

Мы приближаемся к западной части Фрактала, к низине, раскинувшейся у подножья гор. Из-за того, как резко сталкиваются в этом месте ландшафты, уже издалека можно увидеть все главные постройки.

Из-за деревьев виднеется часть домика на опушке леса, где располагается пайдейя – школа для детей. На самом верхнем ярусе – открытая круглая площадка, называемая Главной террасой. На ней проводят общие уроки и собрания для учеников. Другие ярусы скрываются в густой листве, но даже если бы их не прятали кроны деревьев, с такого большого расстояния рассмотреть не получилось бы.

Правее от пайдейи, вдоль гряды, расположились хижины: домик художников – из большого количества открытых и полузакрытых балконов; сооружение круглой формы, похожее на гриб, созданное ювелирами; шатающаяся палатка строителей, обладающая прямыми линиями и запоминающаяся угловатостью; хижина целителей – два небольших домика на дереве.

Мы подходим ближе и теперь видно, что хижина художников окружена паутиной, ведь именно из неё мастера создают одежду и даже украшения. Ставни окон украшены изысканной резьбой, а балконные ограждения густо укрыты плющом.

Хижина ювелиров имеет округлые формы, из-за чего складывается впечатление, что домик растолстел. Под сооружением виднеется толстый ствол дерева, напоминающий ножку гриба, усеянный дверями и окнами. Из-под земли выглядывают могучие корни. Говорят, что из шатающейся палатки подземные туннели ведут прямо в горные пещеры, где ювелиры добывают драгоценные камни, из которых после создают чудесные украшения. Их работа овеяна не меньшей таинственностью, чем медитации, проводимые внутри ствола дуба, однако кто знает, что из легенд – правда…

По сравнению с другими, хижина строителей кажется самой простой, большой и нескладной, ведь только часть дома находится на дереве, а другая – на земле. Здесь трудятся строители, и им нужно хранить все свои заготовки, поэтому сооружение не самое красивое, зато практичное.

Мы останавливаемся перед хижиной целителей – это два маленьких домика на дереве. В одном хранятся важные запасы, а в другом принимают редких посетителей: обычно каждый эдем сам внимательно следит за собой, но в исключительных случаях может понадобиться помощь целителей.

В том числе моя.

Сегодня в хижине мне нечего делать, и мы сразу же огибаем дерево, отправляясь на северо-запад, к самому подножью, где горы, покрытые лесами, выстраиваются полумесяцем, создавая практически идеальный круг, внутри которого образовалось озеро, окружённое с трёх сторон камышом.

Отличное место, если ты ранен и хочешь спрятаться от всего мира. Мы называем его Гористым венком. Именно сюда чаще всего наведываются животные, которые нуждаются в помощи. Другие эдемы, по договорённости, приходят сюда редко и только чтобы показать детям необычных животных. Однако у меня есть право видеть их почти каждый день. И сейчас я этим бессовестно пользуюсь.

Мы слушаем, как наперебой поют зяблики, щеглы и канарейки. Громче всех шумит дятел: его отчаянный стук разносится по всему Гористому венку. Мы приближаемся к озеру в камышах и останавливаемся. Недалеко расставлены корыта, наполненные кормом. Значит кто-то из целителей уже был здесь с утра, помолился и внёс энергию в еду, приготовленную для животных из растений-пустышек.

По камням возле озера бегают ящерицы, в стороне над кустами роз раздражённо ворчат жуки. Бабочки, среди которых больше всего кавалеров и белянок, никак не найдут подходящее место, чтобы присесть. Несколько черепах вылезли на корень дерева, выступающий из-под земли, подставили свои панцири солнечным лучам и вытянули головы, наслаждаясь теплом. Два енота на другой стороне озера с остервенением полощут что-то в воде, но замирают, почувствовав чужое внимание, и недовольно на нас смотрят, однако очень скоро возвращаются к своим важным делам.

Недалеко от озера, из густой травы, показывается симпатичная мордашка ихневмона. У него маленькие уши и круглые глаза. Зверёк встаёт на задние лапки, показывая своё приземистое тело с очень пушистым хвостом, и с подозрительностью оглядывает окрестности. Увидев лакомство, он выбирается из укрытия и крадётся к корытам. Ножки такие короткие, что, когда он передвигается, их почти не видно под длинной шерстью, и кажется, что ихневмон двигается не на своих четырёх лапах, а под воздействием какой-то невидимой силы. Зверёк хватает корм и бегом мчится обратно, вновь скрываясь в зарослях.

Я поднимаю взгляд и замечаю вдалеке стадо пятнистых оленей, которые беззаботно щиплют травку, и только вожак с красивыми витиеватыми рогами на голове на мгновение обращает на нас внимание.

Я могу много часов любоваться природой, однако носорога, ради которого мы пришли, нигде не вижу.

– Здесь сказочно, – тихо говорит Фортунат, и мы понимающе переглядываемся.

В отличие от Ноны, которую я водила сюда слишком часто, и девушке это наскучило, у парня давно не оставалось времени на прогулки, и я решаю, что просто обязана воспользоваться случаем.

– Ты встречал химер? – спрашиваю, думая, чем занять время, пока не покажется носорог.

– Только слышал. Это ведь те, у которых морда то птичья, то кошачья, и крылья есть?

– Да, – соглашаюсь я и добавляю: – Мужские особи внешне напоминают сов, женские – кошек, но у тех, и у других действительно есть крылья. Поведением они похожи на всех тех животных, внешность которых, так или иначе, находит отражение в их внешнем виде. Химеры виляют хвостами, любят поспать и приласкаться. Сам увидишь.

Я вытягиваю шею, внимательно осматривая камыш, выискивая вдалеке островки, где можно было бы спрятаться среди высоких стеблей.

– Легенда гласит, что эти странные существа появились после Великого Пожара, – напоминаю я на случай, если Фортунат забыл эту историю. – Яйца, из которых вылупляются химеры, впервые были найдены в кустах фацелии. Кстати, скорлупа переливается перламутром.

Замечаю подходящее место и прикладываю палец к губам, призывая Фортуната к молчанию. Крадусь как можно тише, осторожно раздвигаю камыш, а потом присаживаюсь, прячась в зарослях. Жестом подзываю эдема, и он опускается рядом.

Между высокими гибкими стеблями видно, как на небольшом пространстве шесть взрослых химер величаво развалились и лениво обмахиваются хвостами. У самого крупного самца большие коричневые крылья и хищная совиная морда, оранжевые глаза ярко горят. Двое других самцов – с бежевым и белым окрасом – кажутся менее злобными. Может, потому что они отвернулись и неспешно вычищают клювами пёрышки. Самки больше напоминают камышовых кошек, только крылья сбивают с толку. Химеры беспокойно ёрзают, из-за спин самок показываются не меньше двенадцати разноцветных малышей: у кого-то окраска коричневая, у других бежевая, а некоторые кажутся белоснежными.

Я пытаюсь посчитать, сколько их, но молоденькие скачут, с забавным рыком и шипением бросаются на взрослых, однако получив родительской лапой по ушкам, убегают, прячась в зарослях. А потом всё начинается заново.

Мы с Фортунатом переглядываемся, не сдерживая тихого смеха. Хочется скорее оказаться среди малышей и поиграться с ними.

Очень медленно я крадусь вперёд, но случайно оступаюсь, и стебли шуршат под моей ногой. Удручённо зажмуриваюсь, как в детстве, надеясь, что смогу оказаться невидимой, и это меня спасёт. Слышится смешок Фортуната, а когда я открываю глаза, то вижу, что, к счастью, химерам быстро надоело следить, когда же двуногие уже появятся на их поляне, и теперь животные продолжают заниматься своими делами.

– Переходим в наступление, – шутит Фортунат, словно читая мои мысли, и мы вновь не спеша продвигаемся вперёд, пока спустя некоторое время не оказываемся в зоне видимости для химер, однако они больше не чувствуют опасности и не придают нам никакого значения.

Мы смелеем и подсаживаемся ближе. Спустя минут пятнадцать малыши уже принимают нас за своих, прыгают вокруг, взлетают на своих маленьких крыльях и вновь опускаются на землю. Взрослые химеры, хоть и смотрят на нас ярко-жёлтыми серьёзными глазами, ничем не выказывают недовольства.

Проходит ещё какое-то время, и один из малышей, совершенно обнаглев, прыгает прямо на меня. Не удержавшись от соблазна, хватаю его и начинаю чесать животик. Химера издаёт звуки, не похожие ни на уханье совы, ни тем более на мяуканье кота – она скорее визжит, как собака. На мгновение взрослые напрягаются и приподнимаются на лапках, готовые прийти на помочь, но внимательно меня осмотрев и, очевидно, не посчитав угрозой, они лениво откидываются назад, на землю.

– И вправду милые, – произносит Фортунат, но слов я не слышу, лишь читаю по губам, потому что парень тоже хватает одного малыша, который визжит так же отчаянно, как и моя химера.

– Когда сердятся, могут клюнуть, – предупреждаю я, когда мы отпускаем животных и визг наконец прекращается.

Я провожу ладонью по ногам, смахивая пух и перья химер.

– И такое бывает? – удивлённо уточняет эдем, а я киваю для убедительности.

– Мне, слава Иоланто, не доводилось испытывать на себе их гнев, но друг дружку они, как видишь, не щадят.

Одна малышка случайно наступает другой на лапу, и они начинают драться. Я поспешно разнимаю их, держа руки подальше от клювов. Когда малышам наскучивает выяснять отношения, каждый принимается вычищать пёрышки, хоть получается и не так ловко, как у родителей.

– Хорошо, что незлопамятные, – усмехается Фортунат, и я улыбаюсь в ответ, но в следующую секунду сосредоточенно прислушиваюсь.

Сначала думаю, что кажется, но тяжёлый топот доносится всё отчётливее, и я вскакиваю, выбираюсь из-за камыша, чувствуя, что Фортунат следует за мной. Из леса к нам на полной скорости мчится носорог. Даже на расстоянии я вижу, что его рога, голова и часть спины покрыты цветами.

Не могу сдержать довольной улыбки и срываюсь навстречу. Когда мы сталкиваемся, я поглаживаю животное по округлым бокам.

– Ну, здравствуй, приятель, – шепчу я, ощущая под рукой плотную, грубую кожу. – Ты вырастил цветы. Просто молодчина!

Животное с шумом выдувает воздух из носа и кряхтит, обходя меня по кругу. Я рассматриваю цветы. Помимо тех нескольких, которые на коже носорога посадила я сама, выросли и новые – уже его собственные. Они ещё совсем нежные и мягкие, но в них бурлит жизненный сок.

Я подвожу животное к корытам, и носорог начинает с хрустом жевать предложенную траву-пустышку, пока я закрываю глаза и мысленно прощупываю клетки. В прошлый раз чувствовалось, что они обезвожены и обессилены, однако теперь кажутся гораздо более свежими и бодрыми. Медленно, но верно мощное, неповоротливое тело исцеляется.

– Уже лучше, – хвалю я, открыв глаза и продолжая гладить ворчуна. – Гораздо лучше. Цветы – это хорошо.

– Он идёт на поправку? – с интересом уточняет Фортунат.

– Да! – радуюсь я. – В теле энергии более чем достаточно.

– Говорят, он пришёл в ужасном состоянии? – спрашивает парень, ненавязчиво давая мне возможность похвастаться своими успехами.

Я стараюсь сделать вид, что меня это не трогает, но на самом деле, отвернувшись к носорогу и продолжая гладить его, я скрываю счастливую улыбку.

– Он появился у нас впервые около недели назад. На боку зияла серьёзная рана. Отказывался от пищи: видимо, пропал аппетит – плохой знак.

– Верная смерть, – догадывается Фортунат, хмурясь, и его слова повисают между нами, когда я согласно киваю. – Откуда берутся такие раны?

– Животные любят резвиться, но ловкость порой их покидает, – я пожимаю плечами. – Иногда проблема в том, что они сами не способны получить столько энергии, сколько им нужно. А ещё… – замолкаю, чувствуя, как горло пересыхает, но говорю прежде, чем успеваю подумать, – ещё они страдают от жестокости корриганов.

Между нами повисает напряжённая тишина – гораздо более угнетающая, чем пару минут назад. Я испытываю облегчение, когда Фортунат убеждённо заявляет:

– До поселения им не добраться, Габи.

Такие простые слова, но они сказаны человеком, которому авгуры доверяют охрану нашего Фрактала. Если кому-то и знать наверняка, что корриганам сюда путь закрыт, то это Фортунату.

– Трудно было исцелять? – спрашивает парень, возвращаясь к разговору, и я охотно переключаюсь на прежнюю тему:

– Кровь остановили, но рана была слишком большая, чтобы затянуться самостоятельно. Я предложила посадить фацелию. Конечно, нельзя тревожить священный цветок, – поспешно добавляю в ответ на серьёзный взгляд Фортуната, – но целители согласились, что это особый случай, и можно пересадить несколько на этого ворчуна.

Я похлопываю носорога по спине, а он забавно хрюкает, не отвлекаясь от еды.

– Целые сутки после этого он пролежал, но потом рана начала постепенно затягиваться. Носорог поднялся на ноги, у него появился аппетит. Следующие несколько дней он ел так много, что приходилось то и дело молиться, чтобы, срезая для него траву, давать в уплату солнечную энергию, а потом превращать растения в пустышку. Носорог съедал всё, что для него готовила я и другие целители. Как видишь, сейчас у него по-прежнему неплохой аппетит, – я улыбаюсь, наблюдая, как животное с наслаждением жуёт траву. – Главное, что цветы появляются. Когда они отцветут, тело окончательно исцелится.

– Значит, ты справилась. И не в первый раз, – слова Фортуната, а главное восхищение, с которым он их произносит, меня смущают.

Я могу уйти от ответа, пока носорог продолжает жевать траву, но, когда он наедается и, пару раз благодарно хрюкнув, радостно убегает в лес, в прятки уже не поиграешь. Тем более, что, обернувшись к Фортунату, я наталкиваюсь на пристальный взгляд – один из тех, какими парень последний год время от времени заставляет почувствовать растерянность и трепет, которые раньше между нами не возникали.

– Это воодушевляет, – задумчиво говорит эдем. – У тебя по-настоящему высокий уровень осознанности.

Считается, что именно это оказывается решающим фактором, позволяющим исцелять других, от растений до животных, а иногда даже людей, так что я стараюсь себе напомнить, что это едва ли можно считать комплиментом – скорее просто констатация факта.

– Тебе стоит себя ценить. Твоя бабушка делает это лучше, чем ты.

Мягкий тон голоса, едва ли не ласкающий. И по-прежнему сосредоточенный взгляд, повергающий в трепет.

«А это можно считать чем-то большим, чем констатацией факта?» – с надеждой шепчет внутренний голос, и я с трудом прячу глупую улыбку.

– Приятно, если могу считаться достойной своей бабушки, – признаюсь я.

«… но гордиться или тем более чувствовать особую уверенность из-за того, что я целитель, у меня никогда не получалось».

Я не произношу эти слова вслух, но это и не требуется. Фортунат с лёгкостью догадывается, о чём я думаю, и его понимающий взгляд превращается в печальный. Он грустно улыбается, когда медленно подходит ко мне.

– Ты с детства мечтала быть полезной своим ближним. Своего ты добилась. Остались ещё мечты?

На последней фразе его тон резко меняется на какой-то неожиданно серьёзный, даже немного напряжённый, и уж точно лишённый жалости или тоски…

– Над головой небо голубое, а ближние рядом – разве нужно что-то ещё?

Только задав вопрос внезапно охрипшим голосом, я понимаю, насколько эти слова искренние – пришедшие из глубины моей души.

Парень останавливается на достаточном расстоянии от меня, но его взгляд скользит по моему лицу прямо и откровенно. Мне хочется бежать и спрятаться от такого внимания, но я напоминаю себе, что это же Фортунат, и мне не стоит смущаться.

Парень мягко улыбается, и становится так легко и спокойно, что, если бы кто-то спросил о прошлом – моём или целой планеты – я бы вряд ли дала внятные ответы. Даже тоска, которую я испытывала в Аметистовой аллее, превращается лишь в смутное воспоминание. Здесь, на природе, которую я люблю, и рядом с Фортунатом время течёт медленно, а, может, вообще останавливается.

– Понимаю, – наконец говорит эдем, а я уже и не помню, на какой вопрос он отвечает, тем более, когда неторопливо делает несколько шагов ко мне.

Я гораздо ниже его и едва дохожу до плеча, поэтому запрокидываю голову, когда парень приближается.

– Твои глаза… – начинает он, но подбирает слова так долго, что я не удерживаюсь от того, чтобы не поддеть:

– Зелёные, как у всех.

Он закатывает глаза, но в этом нет раздражения, и я прикладываю к губам ладонь, скрывая улыбку. В этот же момент взгляд Фортуната перемещается на мои губы, а его рука нежно касается моей, отводя её от лица.

– Хорошо. Я скажу, – обещает эдем, и от его внезапного шёпота и пронизывающего взгляда я забываю, как дышать. – Ты смотришь на рассветы и закаты всегда влюблёнными глазами, с наслаждением слушаешь песню цикад в ночи, а когда молишься, твоё тело светится так ярко, словно это происходит впервые или, наоборот, последний раз в этой жизни. Когда авгуры у цветного костра рассказывают легенды, или ты наблюдаешь за химерами, твои глаза искрятся. Ты умеешь получать удовольствие от момента, и мне безумно нравится это. Но вместе с тем во взгляде всегда таится какая-то грусть, пускай, светлая, но всё же… будто… тебе открыты некие тайны, о которых ты не должна рассказывать другим и вынуждена в одиночку нести на хрупких плечах нелёгкий груз.

Словно с трудом подбирая слова и наконец справившись с ними, Фортунат судорожно сглатывает. А я… Я с шумом выдыхаю, потому что до этого мгновения в полной мере не осознавала, насколько хорошо парень меня знает. Он прав во всём.

«И даже в том, что касается тайн», – ехидничает внутренний голос, намекая на инсигнию за ухом, но я забываю обо всём, когда сильная рука нежно обвивает меня вокруг талии. Парень не прижимает меня к себе, но я сама не хочу отстраняться или отводить взгляд.

– А ещё твои глаза большие, выразительные и загадочно мерцают оранжевыми крапинками.

Фортунат обнимает меня крепче и чуть приподнимает, а в следующую секунду я стою на какой-то возвышенности, но даже её недостаточно, чтобы наши глаза оказались хотя бы на одном уровне: я всё равно чуть ниже. Зато наши губы оказываются ближе друг к другу. Гораздо ближе.

Я судорожно вдыхаю завораживающий аромат, исходящий от Фортуната. Раньше он ассоциировался для меня с детством, напоминал о побережье, свежем солёном воздухе на рассвете и закате, но теперь я чувствую ноты кедра и мха, которые до некоторого времени не замечала, а теперь понимаю, что именно они придают тягучей глубины аромату.

И вдруг меня озаряет: Фортунат пахнет, как океан.

Океан, скрывающий под своим спокойствием мощную силу, которую невозможно усмирить.

Океан, в который я беззаветно влюблена с самого детства…

– Ты же знаешь, что мои намерения серьёзные? – сдавленно шепчет Фортунат, а я невольно задерживаю дыхание, боясь сделать полноценный вдох, потому что аромат кружит голову. – Я готов и хочу объявить о своих чувствах Фракталу. Но должен знать, нужны ли они… тебе. Нужен ли я…

Откровенность его слов и беззащитность во взгляде заставляют сначала задержать дыхание, а потом судорожно выдохнуть. Кажется, ещё мгновение – и наши губы соприкоснутся, но парень не шевелится, когда добавляет:

– Если тебе нужно время, я пойму.

Он так и не двигается, только его взгляд блуждает по моему лицу в поиске чего-то, известного лишь ему самому. Фортунат действительно даёт мне возможность решить. Но всё, о чём я могу думать – это его губы, которые застывают совсем близко, и запах, что просто сводит с ума. Я несколько раз прокручиваю в голове слова, но не могу найти ни одну причину, зачем бы мне потребовалось время на раздумья. Глаза невольно закрываются, когда мы одновременно тянемся друг к другу…

Вдруг моё сердце болезненно сжимается от неприятного предчувствия.

Говорят, что люди, которые в паре играли в поводырей в детстве, даже вырастая, ощущают присутствие друг друга. Фортунат был моим поводырём, но лишь иногда. Гораздо чаще я была слепым в паре с совсем другим человеком и сейчас с удивлением понимаю, что чувствую его присутствие прямо в эту минуту.

Я открываю глаза и замечаю за спиной парня движение. Сконцентрировавшись на деревьях, различаю силуэт, который отделяется от теней и движется в сторону озера. Мне почти удаётся убедить себя в том, что показалось, как вдруг по Гористому венку разносится громкое низкое «трумб», напоминающее короткий рёв быка.

Мы с Фортунатом вздрагиваем и озадаченно смотрим друг на друга, прислушиваясь.

Тишину снова прорезает птичий крик: сначала негромкое, высокое «и», а потом гулкий мычащий звук. И так несколько раз подряд.

Крик выпи обычно слышится в сумерках и по ночам, иногда – утром. Но в дневные часы птица молчит, укрывшись в зарослях. Тем более сейчас не брачное время.

Догадка, что это значит, почти сбивает меня с ног, как слишком резкий поток воздуха…

С большим трудом я успеваю скрыть настороженность, чтобы она не отразилась на лице прежде, чем парень внимательно смотрит на меня, почувствовав отстранённость.

– Мне нужно время, – виновато сообщаю я, с болью наблюдая, как по лицу парня проскальзывают тени, в глазах отражается сомнение, а потом взгляд гаснет, но эдем всё же поступает так, как пообещал:

– Я понимаю и готов ждать.

Фортунат делает шаг назад, но придерживает меня, чтобы я не упала, вдруг потеряв опору. Я неловко спускаюсь с возвышенности, чувствуя, как в груди неприятно колет.

Тайный сигнал, похожий на крик выпи, мы с моим «поводырём» из детства придумали очень давно – на случай, если нужна помощь, но никто не должен об этом знать. За всю жизнь мы пользовались им только несколько раз.

По какой бы причине Нона не оказалась здесь сегодня, и какая помощь ей бы не потребовалась именно в тот момент, когда решалась моя судьба, мне эта причина наверняка совсем не понравится.