Читать книгу Русский мир. Часть 2 - Анна Павловская - Страница 4

В первую годовщину открытия Московского университета на традиционном публичном собрании, состоявшемся 26 апреля 1756 г., Н. Н. Поповский, ученик и единомышленник М. В. Ломоносова, один из первых отечественных профессоров, провозгласил: «…учение есть старости жезл, юным увеселение, утверждение в счастье, в несчастье отрада…»¹⁷⁹ В это время необходимость распространения образования уже была признана обязательным условием процветания как отдельной личности, так и государства в целом.

История развития образования в России представляется, с одной стороны, одним из самых парадоксальных явлений русского мира, а с другой, крайне закономерной и важной его составляющей. Противоречия, загадки, малочисленные или недостоверные источники, отсутствие точной информации рождают споры, противоположные мнения, взаимоисключающие научные концепции. Взять хотя бы печально знаменитое варварство русских. Даже и сегодня нет-нет да и всплывет образ русского дикаря, прозябающего в косности и невежестве, а для предшествующих эпох это было, пожалуй, самым распространенным представлением, причем далеко не только среди внешнего мира, но подчас и внутри самой России. А ведь просвещение Руси началось еще с Владимира Святого, и на протяжении более чем тысячи лет не оскудевала земля русская талантами: и сегодня мир читает произведения «варваров», музеи мира оспаривают право купить их творения, а в концертных залах не смолкает русская музыка.

Не только художественной культурой славится Россия. Грустно, что богатейшие государства мира борются за наших ученых, но ведь «утечка мозгов» возможна только оттуда, где они есть. Интересно, что в советское время нам настойчиво внушали, что наша система образования одна из лучших в мире, а мы самый читающий народ. Мы гордились этим, но сомнения оставались, как можно сравнивать себя с тем, чего не знаешь и не видишь. В конце ХХ в. мир открылся для россиян, и оказалось, что советская пропаганда была не слишком далека от истины с той только разницей, что многие сегодня считают нашу образовательную систему самой лучшей. И сегодня, в период, когда Россия утратила свои лидирующие позиции по многим показателям, именно эта область сохранила свой престиж, значение и авторитет.

Удивительны темпы развития образования в России. Начало XVIII в. Изданное в 1717 г. при непосредственном участии Петра I «Юности честное зерцало» содержит рекомендуемые нормы поведения. Приличное поведение дворянина новой эпохи выглядело так: «Когда прилучится тебе с другими за столом сидеть, то содержи себя в порядке по сему правилу: Во-первых, обрежь себе ногти, да не явится, якобы оныя бархатом обшиты. Умой руки и сиди благочинно, сиди прямо и не хватай первый блюдо, не жри как свинья и не дуй в ушное, чтобы везде брызгало, не сопи егда яси. Первый не пей, будь воздержан и бегай пьянства; пей и яждь, сколько тебе потребно, в блюде будь последний. Когда что тебе предложат, то возьми часть из того, прочее отдай другому и возблагодари его. <…> Не облизывай перстов и не грызи костей, но обрежь ножом»¹⁸⁰. И так далее в том же духе. Безусловно, подобные рекомендации свидетельствовали о том, что большая часть дворянства вела себя именно так. Вспомним к тому же, что в это время многие дворяне ставили крест вместо подписи, большая часть преподавателей приглашалась из-за границы за неимением своих собственных, в России не было ни одного университета, словом, картина быта и нравов представляется весьма грустной.

Проходит менее ста лет. Картина полностью меняется. В России процветают первоклассные учебные заведения различных уровней, множатся университеты, развиваются женские образовательные структуры. В дворянских усадьбах собраны превосходные художественные коллекции и богатейшие библиотеки, светское общество говорит на иностранных языках лучше, чем на родном, и разбирается в европейской литературе лучше, чем жители тех стран, где она создается. Удивляют невиданные темпы, с которым образование распространилось по стране. Если Петру I приходилось часто насильно отправлять дворянских детей учиться, то уже к середине XVIII в. обучение потомства становится для их родителей делом первостепенной важности. А приезжавшие в Петербург в конце царствования Екатерины французские путешественники свидетельствовали, что «здешняя образованная молодежь самая просвещенная и философская в Европе» и что она знает «более, чем оканчивающие курс в немецких университетах»¹⁸¹.

Н. М. Карамзин в своей речи, произнесенной в Российской академии 5 декабря 1818 г. по случаю избрания его в члены академии, справедливо подметил один из «феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев: наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями»¹⁸².

Наконец, важной и парадоксальной особенностью российского образования представляется его связь с мировым процессом. Хорошо известно, что Россия в различные эпохи много обращалась к международному, главным образом, европейскому опыту, охотно перенимая его достижения. Тут можно вспомнить и университет, построенный по немецкому образцу, и систему начального образования, подобную австрийской, и взятые за образец французские женские учебные заведения, и английские ланкастерские школы, и даже античные лицеи. Но охотно перенимаемые иностранные формы вскоре наполнялись национальным содержанием, а конечный российский результат крайне мало напоминал иностранный оригинал. Причем часто превосходил его. В связи с этим выглядят бессмысленными спекуляции на тему отсутствия национальной самобытности системы российского образования.

Крайне важным представляется рассмотрение смысла и содержания основных понятий, связанных с системой образования. В русском языке к данной сфере относятся несколько слов: «образование», «обучение», «просвещение» и «воспитание». При всей их кажущейся простоте и определенности разные эпохи трактовали их по-разному. В значительной степени в содержании этих слов заключены во многом суть и своеобразие российского образования. Их понимание дает ключ к пониманию всей системы.

Прежде всего обратимся к «Толковому словарю живого великорусского языка», составленному В. И. Далем. Он по-прежнему остается важнейшим памятником своей эпохи, о чем, в частности, свидетельствуют его многочисленные современные переиздания. Вышедший в 1861–1868 гг., он собирался Владимиром Ивановичем на протяжении полувека (сам он относит начало работы к 1819 г.), т. е. отражает понимание тех или иных слов и выражений в различные периоды. Одновременно с этим он представляет достаточно широкий социальный фон, стараясь передавать трактовку различных понятий русским народом в целом, а не какой-то конкретной социальной группой.

В словаре Даля мы читаем, что «просвещение» – это «свет науки и разума, согреваемый чистою нравственностью; развитие умственных и нравственных сил человека; научное образование, при ясном сознании долга своего и цели жизни». «Просвещать» – «даровать свет умственный, научный и нравственный, поучать истинам и добру; образовать ум и сердце», а «просвещенный человек» – «современный образованьем, книжный, читающий, с понятиями об истине, доблести и долге». «Образовывать» – «совершать, улучшать духовно, просвещать; иногда, придавать наружный лоск, приличное светское обращенье, что и составляет разницу между просвещать и образовать», а «образованный человек – получивший образованье, научившийся общим сведениям, познаньям. Образованный, научно развитой, воспитанный, приличный в обществе, знающий светские обычаи; первое, умственное образованье; второе, внешнее; для нравственного – нет слова!» «Воспитывать» – «заботиться о вещественных и нравственных потребностях малолетнего, до возраста его; <…> в высшем значении научать, наставлять, обучать всему, что для жизни нужно», а «воспитанный человек – выросший в обычных правилах светского приличия, противоположность невежа; образованный, обогащенный сведениями, противоположность невежда». Наконец, самое простое действие – «обучать», т. е. «учить, научать, передавать кому знание, искусство; наставлять, школить, муштровать». В это период попадает в данный смысловой ряд и понятие «культура», «образование, умственное и нравственное»¹⁸³.

Итак, во времена Даля понятия «образование», «обучение», да и «воспитание» в значительной степени были связаны с внешним лоском, хорошими манерами, умением вести себя в обществе, т. е. теми основами, которые начиная с середины XVIII в. составляли заветную цель большинства. Однако в словаре очевиден негативный подтекст, осуждение подобного рода подхода к образованию. Характерны в этом плане примеры, приводимые Далем в словарных статьях: «Просвещение одною наукою, одного только ума, односторонне, и не ведет к добру»; «Науки образовывают ум и знания, но не всегда нрав и сердце. Ученье образует ум, воспитанье нравы». Даль сетует, что есть умственное образование, внешнее, а вот для нравственного нет и отдельного слова. Однако понятие «просвещение» (от «просветлить – сделать светлее, устранить сумрак или муть; дать более свету», так же как «образование» от «ображать – придавать чему образ») наиболее близко к сути проблемы образования в России. Распространение знаний само по себе не только не нужно, но может быть и вредно, оно имеет смысл только в сочетании с определенными нравственными принципами, высокими идеалами, словом, одновременное образование ума, сердца и души.

С течением времени понятия упрощались, нивелировались и все более сближались. Так, в словаре Д. Н. Ушакова (1935) под образованием понимается «процесс усвоения знаний, обучение, просвещение», в словаре С. И. Ожегова (1960) – «обучение, просвещение». «Просвещение» у Ушакова – это «образование, обучение», а у Ожегова «просветить» – «сообщить кому-н. знания, распространить среди кого-нибудь знания, культуру», словом, замкнутый круг, в котором все понятия замыкаются друг на друге. Слово «воспитание» в 1930-е гг. тесно связывалось еще с буржуазным миром, и понятие «воспитанный человек» отождествлялось с «благовоспитанный» – «умеющий себя хорошо держать, внешне выдержанный, обладающий хорошими манерами». А вот ко второй половине ХХ в. воспитание стало опять признаваться важной составляющей процесса обучения, и у Ожегова мы читаем, что это «навыки поведения, привитые школой, семьей, средой и проявляющиеся в общественной жизни»¹⁸⁴. В разговорной речи понятие «образованный человек», во времена Даля прежде всего подразумевавшее светские манеры и знание правил хорошего тона, приобрело более нейтральный оттенок и общее значение. Сегодня его в какой-то степени заменило сочетание «культурный человек», предполагающее больше внешне усвоенное поведение, чем знания и умения. А вот всеобъемлющее и уважительное в середине XIX в. понятие «просвещенный человек» к ХХ в. стало звучать напыщенно и в значительной степени вышло из употребления.

Как бы ни упростилось современное понимание основных терминов, связанных с системой образования, традиционное представление об образовании как о сложном процессе, включающем в себя передачу знаний, воспитание личности и формирование нравственных принципов, сохраняется. Современный «Большой энциклопедический словарь» показывает неразрывность всех этих процессов, их органичную связь с понятием «образование», которое получает в нем наиболее общее значение и понимается как «процесс развития и саморазвития личности, связанный с овладением социально значимым опытом человечества, воплощенным в знаниях, умениях, творческой деятельности и эмоционально-ценностном отношении к миру; необходимое условие деятельности личности и общества по сохранению и развитию материальной и духовной культуры». С ним неразрывно связаны и взаимодействуют понятия «воспитание» («целенаправленное развитие человека, включающее освоение культуры, ценностей и норм общества. Осуществляется через образование…») и «обучение» («основной путь получения образования, процесс овладения знаниями, умениями и навыками под руководством педагогов, мастеров, наставников и т. д. В ходе обучения усваивается социальный опыт, формируется эмоционально-ценностное отношение к действительности»). Проще всего здесь трактуется просвещение как «распространение знаний, образования»¹⁸⁵.

Несмотря на кажущуюся простоту рассмотренных выше понятий, их содержание в значительной мере помогает понять суть отношения в России к проблеме образования. Например, как уже отмечалось выше и будет показано ниже, к середине XVIII в. необходимость обучения детей не вызывала сомнения не только в дворянской среде, но и во многих других социальных группах, например в купечестве. При этом если для первых она нередко была данью моде, то для последних вызвана практической необходимостью. Однако несмотря на различие целей и задач образования необходимость и своего рода неизбежность его распространения понималась многими. И вместе с тем продолжались и не теряли остроты споры и сомнения. Самое большое неприятие вызывало упрощенное понимание образования как приобретения определенного количества знаний, направленных на развитие исключительно ума. В России от одного ума проистекало только горе, лишь наряду с воспитанием души и сердца ум мог принести пользу. В комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль», посвященной проблемам воспитания и образования, Стародум наставляет Софью: «Чем умом величаться, друг мой? Ум, коли он только что ум, самая безделица… Прямую цену уму дает благонравие. Без него умный человек – чудовище. Оно неизмеримо выше всей беглости ума. <…> Верь мне, что наука в развращенном человеке есть лютое оружие делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу»¹⁸⁶. Баснописец И. А. Крылов предупреждает самонадеянного читателя: «Хотя в ученьи зрим мы многих благ причину, / Но дерзкий ум находит в нем пучину / И свой погибельный конец, / Лишь с разницею тою, // Что часто в гибель он других влечет с собою…»

Поэт В. А. Жуковский, которого можно считать одним из самых серьезных воспитателей России, недаром Николай I доверил ему столь ответственное дело, как образование наследника русского престола великого князя Александра Николаевича, будущего императора Александра II, считал, что знания занимают далеко не главенствующее место в процессе образования. «Я разумею под именем просвещения, – писал он, – приобретение настоящего понятия о жизни, знание лучших и удобнейших средств ею пользоваться, усовершенствование бытия своего, физического и морального». И далее подчеркивал, что «цель воспитания вообще и учения в особенности есть образование для добродетели»¹⁸⁷.

Три сквозных мотива проходят через всю историю образования: мотив света, пашни и подвига. Каждый из них дает ключ к пониманию его особенностей. Первый наиболее емко выражен в пословице «Ученье свет, а неученье – тьма». Процесс получения знаний понимается как преодоление тьмы и обращение к свету. Образование в своем первичном понимании придает образ, но этого мало, важно зажечь свет в душе человека. И здесь возникает понятие «просвещение», неразрывно связанное с религиозной темой. Первый просветитель Руси – великий князь Владимир. О его крещении летописец говорит: «Володимеръ же просвещенъ самъ, и сынове его, и земля его», т. е. крещением просветился сам Владимир, его сыновья и его земля¹⁸⁸. Характерно, что этот изначально церковный термин распространился в России на систему образования, утратив свое первичное значение (хотя мы и встречаем его еще у В. И. Даля). Напоминал об этом Н. В. Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями»: «Мы повторяем теперь еще бессмысленно слово “просвещение”. Даже и не задумались над тем, откуда пришло это слово и что оно значит. Слова этого нет ни на каком языке, оно только у нас. Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашей Церкви, которая уже почти тысячу лет его произносит…»¹⁸⁹ Мотив света применительно к образованию сохранился и в совсем другую эпоху. Вспомним известный плакат первых лет советской власти «Неграмотный, что слепой, ходит во тьме». Так выстраивается первый ряд «свет – просвещение – душа»

Образы земли, пашни, которую надо возделать, сеятеля как распространителя знаний, а знаний как семян составляют другой важнейший ряд понятий, определяющих суть российского образования. Тема эта возникает еще в древности, перекликаясь с библейскими мотивами, уподобляя знания самой жизни. «Повесть временных лет», повествуя о просвещении Руси, поэтически представляет великого князя Владимира Святого как пахаря, а Ярослава Мудрого как сеятеля знаний. «Как если бы один землю вспашет, другой же засеет, а иные жнут и едят пищу неоскудевающую, – так и этот. Отец ведь его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение принимая книжное»¹⁹⁰. Встречается этот мотив и в других древних источниках. В «Житии Феодосия Печерского» читаем: «Так учил св. наставник свою братию; они же, как добрая земля, принимали семя словесе его и творили плоды, достойные покаяния»¹⁹¹. Сергий Радонежский, благодаря Божественной воле получивший знание грамоты от встреченного им святого старца, уподобляется «земле плодовитой и плодоносной, семена принявшей в сердце свое»¹⁹². Конечно, нельзя не вспомнить некрасовского «сеятеля знанья на ниву народную», которого поэт призывает «сеять разумное, доброе, вечное».

Тяжелый труд, подобный труду пахаря, необходим для обучения. Ум человеческий подобен пашне, которая может принести добрые плоды, если ее правильно возделывать, или зачахнуть. Образование возделывает ум и засевает его семенами знаний. Так появляется второй ряд понятий «пашня – обучение – ум»

Наконец, третья тема представляет учение как подвиг, который надо совершить, как страдание, через которое надо пройти для получения знаний. Все тот же Владимир Святой, просвещая Русь, посылал «собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых»¹⁹³. Хорошо известны меры, предпринятые Петром I для распространения образования в России, указывавшего набирать в школы «добровольно хотящих, иных же паче и сопринуждением»¹⁹⁴. И в более поздний период, когда необходимость получения образования не вызывала никаких сомнений, тема страдания и подвига идут рука об руку с процессом обучения. С. Т. Аксаков, рассказывая о том, как в девятилетнем возрасте его решили отдать в казанскую гимназию, ярко передает страдания свои и своей матери. Мать его «перешла весною, в ростополь, страшную, посиневшую реку Каму, уже ни для кого не проходимую, ежеминутно готовую взломать свои льды… Но это ничего не значит в сравнении с решимостью отдать в гимназию свое ненаглядное, слабое, изнеженное, буквально обожаемое дитя, по девятому году, на казенное содержание, за четыреста верст, потому что не было других средств доставить ему образование»¹⁹⁵. Сам же он, узнав о родительском решении, несколько дней «только плакал и ничего не слушал, и как будто не понимал, что говорила мне мать»¹⁹⁶, а попав в гимназию, тяжело заболел нервной горячкой. Так нелегко давалось знание дворянским детям. Отношение же простого народа ясно и емко выражено в комплексе пословиц и поговорок: «Азбука наука, а ребятам мука»; «Кто хочет много знать, тому надо мало спать»; «Идти в науку – терпеть муку»; «Без муки нет и науки» и многих других.

Процесс получения знаний – это своего рода подвиг, который совершает каждый, решивший приобщиться к ним. Он неизбежно сопровождается страданиями, что составляет воспитание сердца. Последний ряд – «подвиг – воспитание – сердце».

Итак, в традициях русского мира образование – это свет, который надо зажечь, пашня, которую надо возделать, подвиг, который надо совершить, страдание, через которое надо пройти. Возможно это только при сочетании всех трех компонентов: просвещения души, обучения ума и воспитания сердца. Столь высокое понимание сути образования неизбежно превращало его в дело государственной важности.

В системе российского образования особая роль отводится учителю. Тесное переплетение понятий обучения и воспитания обусловили то высокое положение, которое он занимает в этом процессе. Это не просто учитель, человек, передающий знания и навыки, занимающийся развитием ума своих подопечных, но и духовный наставник, воспитывающий душу и сердце. В этой ситуации его фигура становится ключевой, именно от него в значительной степени зависит результат учения. Хороший учитель – залог успеха, это положение справедливо для любого народа, а вот содержание понятия «хороший» в России получило свое, особое наполнение. Не глубина познаний и даже не педагогические способности учителя выходят здесь на первое место, а нравственные качества.

В уже упоминавшемся первом коллективном труде профессоров Московского университета по дидактике и методике преподавания, вышедшем в 1771 г. и названном коротко и ясно «Способ учения», первый постулат гласит: «Никто, не имеющий воспитания сам, других воспитывать не может, и учитель, не показывающий собою примеров честности, добродетели, непорочности нравов и благоразумия, больше вреда, нежели пользы, приносит воспитываемым»¹⁹⁷. А почти за пятьдесят лет до этого В. Н. Татищев, историк и государственный деятель, занимаясь устройством школ при уральских казенных заводах, подчеркивал ответственность, лежащую на учителе. «Учитель есть человек, который детей читать и писать или иным каким наукам и познанию полезных правил и жизни человеческой обучает, – писал он в специальной инструкции, составленной при создании школ, – и для того он, яко един отец им общий вместо многих родителей. Он должен по совести не токмо в их предпринятом учении, но во всех делах, обхождениях и поступках твердое и прилежное надзирание и попечение иметь, как отец о сущих детях»¹⁹⁸.

Много веков учение было неразрывно от веры. Учитель прежде всего учил грамоте, учил читать церковные книги. В чтении и осмыслении духовной литературы проходила большая часть общения между наставником и его учениками. Ситуация с течением времени менялась, образование «обмирщалось», но содержание понятия учительства во многом сохраняло свой прежний смысл. Неслучайно в России больше всего нареканий вызвали иностранные учителя, вторгшиеся в образовательную систему в XVIII в. Вне зависимости от уровня знаний их моральный облик вызывал недоверие. Чему могут научить они русского ребенка в плане нравственном – оставалось непонятным. Выше уже отмечалось, как разнятся между собой образы учителей-иностранцев, создаваемые правительственными и общественными документами и художественной литературой, с одной стороны, и воспоминаниями и мемуарами, т. е. реальными живыми людьми, с другой. Хорошие и плохие учителя были и среди русских, и среди иностранцев, но последние вызывали гораздо больше опасений и критики в свой адрес.

Успех процесса обучения зависел не просто от того, слушался ли подопечный своего учителя, но в большей степени от того, верил ли он ему. Может быть, именно поэтому в России религиозные центры столь долго имели образовательное значение, т. к. вызывали доверие прежде всего с духовной точки зрения. Независимо от уровня обучения и организации подобного рода образовательных учреждений, будь то профессионально организованные церковно-приходские школы или старичок-священник, собирающий деревенских ребятишек, их религиозно-нравственная основа вселяла доверие ученикам, их родителям и государству.

Значительное расширение и разнородность учительского состава, характерные для русской истории начиная с XVIII в., вызванные развитием системы образования в России и появлением большого числа новых учебных заведений, повлекли за собой появление разного рода документов, призванных контролировать этот процесс. Известный сербский педагог Ф. И. Янкович де Мириево, один из организаторов народного просвещения в России, занимавшийся по поручению Екатерины II совместно с профессорами Московского университета программами народных училищ, особо подчеркивал в «Руководстве учителям первого и второго классов народных училищ Российской империи» те высокие требования, который предъявлялись к учителям. Он отмечал, что «…учителя, не исполняя должностей звания своего, согрешают

а) пред Богом…

б) пред правительством…

в) пред родителями учеников…

г) пред детьми…

д) пред собою, ибо подвергают себя чрез то страшному суду Божию, отягощают свою совесть, из упущения должности своей подпадают опасности вечной казни»¹⁹⁹.

Составленные Янковичем «Правила для учащихся в народных училищах», в образовательной практике России один из первых подобного рода документов, предписывали уважение к учителю – главное условие успешного обучения. Находясь в училище, «каждый ученик должен чувствовать особливую любовь и суще сыновнюю доверенность к своему учителю; ученики обязаны своим учителям являть всякое почтение и беспрекословное послушание; также взором, словом и делом показывать, что признают сию свою обязанность и готовы исполнять ее…» Указывает Янкович и на ту опасность, которую таит в себе проявление неуважения к наставнику: «Кто в юности учителю не послушен, тот, возмужавши, и власти гражданской обыкновенно не покоряется…»²⁰⁰.

Эти идеи получили дальнейшее развитие в «Уставе учебных заведений, подведомых университетам» 1804 г. В нем отмечалось, что «учителя занимают у своих учеников место родителей и потому должны принять их чувствования, кротость, ласковость, терпение и внимание к их пользе, сердцу родителей свойственные». Согласно уставу, «строгость их не должна иметь в себе ничего сурового, а благосклонность – ничего мягкосердого, дабы не привлечь на себя ни ненависти, ни презрения. Они не должны быть ни сердиты, ни вспыльчивы; но не должны также пропускать без замечания проступков учеников своих, а в случае нужды и взыскания, которое никогда не должно быть производимо в жару и гневе и не прежде, как по надлежащем исследовании вины ученика»²⁰¹. Трудно представить себе реального, живого человека, способного удовлетворить всем требованиям, выдвигаемым уставом, но идеал был задан и в той или иной степени воплощен в жизнь.

Крайне либеральный во многих вопросах устав 1864 г. и «Положение о начальных народных училищах» того же года не только не изменили требований к учительскому составу, но даже и ввели новые. Так, теперь учителя, поступающие на работу в народные училища, помимо документов об образовании, должны были представить еще и особое разрешение уездного училищного совета, а также «удостоверение в доброй их нравственности и благонадежности от лица, совету известного». Контроль за деятельностью училищ, помимо совета, возлагался на местных приходских священников, призванных наблюдать за «религиозно-нравственным направлением» в школах.

Не только государственные документы обращали внимание на значение и роль учителя в отечественной системе образования. Большое внимание этой проблеме уделяла педагогическая литература. Великий русский ученый Дмитрий Иванович Менделеев (1834–1907) был еще и известным педагогом, работавшим сначала учителем в гимназии, а затем много лет преподававшим в Московском университете, и автором трудов по теории педагогики. Он подчеркивал необходимость более требовательного отбора учительского состава, важность создания широкой сети учреждений, готовящих учителей для школ и гимназии, опасность попадания в их среду людей случайных, не готовых к учительскому подвигу. «На школьном же пути все просвещение основывается на учителях, – замечал ученый, – а потому на них, на их должную подготовку неизбежно обратить большое внимание. <…> В заботах о росте русского просвещения неизбежно необходимо иметь в виду прежде всего должную подготовку истинно просвещенных учителей всех степеней»²⁰².

О том, что строгое отношение к нравственному облику российских педагогов было не просто декларативным, а вполне реальным, причем как со стороны руководства, так и со стороны учащихся, говорят многочисленные свидетели. Институтка Энгельгардт вспоминает о том внимании, с которым наблюдали они за жизнью своих наставниц, причем не только в стенах института. На ее памяти произошел только один скандал, закончившийся немедленным увольнением классной дамы. Вина ее заключалась только в том, что она оставила у себя ночевать навестившего ее и засидевшегося допоздна брата, причем тот факт, что он был ее родной брат, ни у кого не вызывал сомнений. Строгости были порой столь велики, что граничили с абсурдом. Насмешливый Чехов заставил своего «человека в футляре» в ужасе воскликнуть: «Разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипеде?»²⁰³

Особые требования предъявлялись к народным учителям. Крестьянин мог просто не пустить своих детей в школу, если не был уверен, что их правильно учат. Известный общественный деятель А. Н. Энгельгардт, написавший в 1870–1880-х гг. знаменитые письма из деревни, в которых он обобщил наблюдения и опыт общения с крестьянством, отмечал, что заметно все увеличивающееся стремление крестьян к образованию, что приводит к появлению все новых и новых школ в деревне. «Плохи, конечно, эти школы, – писал он, – плохи учителя, не скоро в них выучиваются дети даже плохой грамоте, но важно то, что это свои, мужицкие школы. Главное дело, что эта школа близко, что она у себя в деревне, что она своя, что учитель свой человек, не белоручка, не барин, не прихотник, ест то же, что и мужик, спит, как и мужик. Важно, что учитель учит тут, в деревне, подобно тому как для баб важно, что есть в деревне своя повитуха»²⁰⁴.

Советский период мало изменил положение и роль учителя в обществе. Новое правительство, придавая огромное значение образованию как важнейшему фактору построения нового общества, постоянно стремилось к повышению престижа педагогов. Основатель Советского государства В. И. Ленин считал, что «народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит и не может стоять в буржуазном обществе»²⁰⁵. В этом соревновании с прежней системой не последнее место уделялось улучшению условий жизни и работы учителей, хотя и декларативно. Уже в «Обращении народного комиссара по просвещению от 29 октября 1917 г.» торжественно провозглашалось, что «государственная комиссия приветствует педагогов на арене светлого и почетного труда просвещения народа – хозяина страны. <…> Первейшей задачей своей Комиссия считает улучшение положения учителей, и прежде всего самых обездоленных и едва ли не самых важных работников культурного дела – народных учителей начальных школ»²⁰⁶. Правда, в основном реальные меры сводились к подъему престижа педагога, укреплению его роли в обществе; материальное положение учителей по стране, еще и при условии постоянного увеличения числа школ и расширения педагогического состава, оставляло желать лучшего.

Как и раньше, к педагогу предъявлялись не столько высокие образовательные, сколько морально-нравственные требования. Важнейшей задачей советской школы оставалось совмещение учебных и воспитательных функций, она по-прежнему была призвана выпускать не только образованных людей, но, и это, пожалуй, было самым важным, достойных граждан, готовых служить своему отечеству, воспитанных на государственной марксистско-ленинской идеологии. В этой ситуации учитель, выполняя одновременно функции воспитателя и наставника, попадал под жесткий контроль. Как и прежде, не только работа в школе, но и вся жизнь учителя должна была служить примером для учащихся.

Н. К. Крупская (1869–1939), советский педагог и государственный деятель, много работавшая на ниве просвещения, писала в своих многочисленных педагогических статьях (они были изданы в 11 томах): «Учитель, который советует ребятам не курить, а сам курит, – плохой воспитатель. Плохой воспитатель тот, который учит ребят сдерживаться, а сам не сдерживается, учит ребят товариществу, а сам держится с ними не как товарищ, а как начальство»²⁰⁷. С этим соглашались и другие видные педагоги. Так, А. С. Макаренко, основная деятельность которого была связана с трудовыми колониями для несовершеннолетних правонарушителей и детскими трудовыми коммунами, считал, что учитель-воспитатель – самая важная фигура в образовательном процессе и от его личных качеств, уровня подготовленности, даже актерских способностей зависит успех воспитания нового гражданина. «Воспитатель, который вытаскивает из кармана черный скомканный платок, – это уже не воспитатель», – писал Макаренко²⁰⁸.

Высокие требования и огромная ответственность, возлагавшаяся во все времена на учителя в России, сочетались с постоянной нехваткой квалифицированных кадров. В масштабах такой огромной и неравномерно заселенной страны, как Россия, обеспечить все школы хорошими специалистами и осуществлять обстоятельный контроль над ними было задачей практически неосуществимой, хотя государство и опиралось в этом вопросе на местные власти и общественность. Один из парадоксов образовательной системы в России заключался в том, что, несмотря на осознание огромной роли учителей в системе образования, а значит, жизни общества и государства, они всегда были одной из самых низкооплачиваемых категорий населения. Чтобы компенсировать недостаток финансовых средств, правительство принимало различные меры, направленные на повышение их престижа в обществе: повышались их чины в табели о рангах, в советское время широко использовались средства массовой информации для создания положительного образа учителя и т. д.

Отсутствие должного финансирования школы в сочетании с высокой ответственностью, лежавшей на учителе, приводили к тому, что учительство в России нередко становилось своеобразным подвигом служения людям. Главной наградой для них становились успехи их учеников и доброе слово людское. И люди платили глубокой благодарностью, огромным уважением и трепетным отношением к учителям. Особенно это было заметно в деревне. Вот как описывает, со слов родителей и старших братьев, в воспоминаниях о 1930-х гг. известный советский историк простую сельскую учительницу, всю жизнь проработавшую в местной школе: «Я запомнил ее старенькой, суматошной и визгливой от многолетнего общения с неподдающейся оравой ребятни и очень строгую к их шалостям и проступкам. <…> Но никогда она не наказывала несправедливо. <…> Евгения Ивановна была человеком глубоко верующим и к вере приобщала своих учеников… Не одно поколение жителей наших окрестных деревень трудом Евгении получили необходимый для тогдашней жизни минимум знаний… моему отцу хватило на всю жизнь и двух зим у Евгении Ивановны, чтобы найти свое место в жизни и дать возможность своим детям получить высшее образование»²⁰⁹.

Огромное значение для учебных заведений в России имело создание коллектива учащихся. Не просто ученики, собравшиеся для получения определенных знаний и навыков, а особое братство, союз, общность – таков был идеал, к которому стремились и которого нередко достигали в лучших образовательных структурах. Многие с благодарностью и любовью вспоминали годы, проведенные в гимназии, пансионе, благородном институте именно из-за особой, неповторимой атмосферы товарищества. Хорошо известны и даже стали нарицательными уже упоминавшееся лицейское братство, дружба смолянок, университетское единство. Воспоминания бывших студентов Московского университета, независимо от политических, общественных и гражданских позиций авторов, едины в одном: пребывание в университете стало временем удивительных человеческих отношений, в нем царил особый, ни с чем не сравнимый дух единения, сохранявшийся в его выпускниках до конца жизни. Если университет был для студентов alma mater, то сами они становились братьями.

Свидетельств тому более чем достаточно. К. С. Аксаков писал: «В эпоху студенчества, о которой я говорю, первое, что обхватывало молодых людей, это общее веселие молодой жизни, это чувство общей связи товарищество; конечно, это-то и было первым мотивом студенческой жизни»²¹⁰. Б. Н. Чичерин считал, что товарищеские отношения между студентами «составляют одну из главных прелестей университетской жизни и которые сохраняются навсегда, как одна из самых крепких связей между людьми»²¹¹. Даже скептик и нытик М. А. Дмитриев отдавал должное этим особым чувствам, охватывающим каждого, кто приобщался к студенческой жизни: «Здесь вступил я, так сказать, в новое семейство студентов университета; здесь сделал новые, самые приятные знакомства; здесь узнал дружбу, продолжавшуюся до старости. Студенты университета и в мое время, и ныне сохраняют к Московскому университету какое-то родственное чувство, сладостное и в самой старости. Московский университет – это наша вторая родина!»²¹² Подобных цитат можно привести великое множество.

Огромное значение задаче создания коллектива учащихся придавалось и в советской школе. Один из видных советских педагогов первых лет советской власти А. С. Макаренко, выражая в значительной мере официальную точку зрения, писал: «Я считаю идеальным первичным коллективом только такой коллектив, который одновременно ощущает и свое единство, спаянность, крепость и в то же время ощущает, что это не компания друзей, которые договорились, а это явление социального порядка, коллектив, организация, имеющая какие-то обязанности, какой-то долг, какую-то ответственность»²¹³.

Создание коллектива в школе или других учебных заведениях было неотъемлемой частью российской системы образования, тесно связанной с ее целями и задачами, а также национальными особенностями. Безусловно, явление яркое и положительное, оно диктовало во многом и свои законы, влиявшие на систему в целом. Сейчас нередко приходится слышать о том, что среди российских студентов распространено такое явление, как списывание, особенно негодуют сталкивающиеся с этим американские педагоги. В американских университетах плагиат является одним из самых страшных нарушений, за которое студент подлежит немедленному исключению. В России на это закрывают глаза, а на того, кто сообщит о подобном нарушении, еще и посмотрят косо. Часто подобного рода явления приписывают советской системе и «тоталитарному» режиму. Однако корни его гораздо глубже.

Тема списывания раскрывает как особенности русского менталитета, так и в некоторой степени показывает характер отношений между студентами в коллективе. В российских учебных заведениях списывание и плагиат запрещены, как и в других странах. Многие преподаватели строго относятся к этому вопросу: они часто требуют, чтобы студенты приходили на экзамен без вещей, только с ручкой и листом бумаги и садились за парты с большими интервалами друг от друга. Вместе с тем в этом вопросе существуют серьезные различия, обусловленные историческими, культурными и образовательными особенностями развития русского общества.

В России традиционно, еще со времен образования МГУ, преобладают устные формы контроля за успеваемостью. В этом случае списывание теряет такое значение, какое оно имеет в случае письменного экзамена. Даже если студенту удалось что-то списать во время подготовки к ответу, в ходе самого ответа это обычно сразу видно опытному преподавателю. К тому же устный экзамен предполагает беседу по самым разным вопросам программы. Письменные работы (как правило, только по иностранному языку и только как составная часть экзамена) чаще всего даются студентам в таком количестве вариантов, что списать друг у друга практически невозможно. В связи со всем этим списывание, даже если и имеет место, практически не влияет на результаты экзамена.

В студенческой среде списывание действительно не осуждается. Если кто-то оказался достаточно ловким, чтобы это сделать, его сотоварищи никогда не сообщат об этом преподавателю. Чувство коллективизма все еще сильно в российском обществе. Надо также помнить, что русские студенты поступают в университет на определенную специальность. В зависимости от выбора они с самого начала обучения объединяются в группы, в которых и учатся на протяжении 5 лет. За это время успевают сложиться достаточно тесные отношения, и каждая группа представляет собой своеобразный коллектив, сообщество, семью. В подобных условиях сообщать о прегрешениях товарища считается неприличным. С другой стороны, студенты хорошо знают, что единичная случайная удача не даст значительных результатов. Наконец, для русского человека сообщение о проступке товарища тесно связано с понятием «донос», которое в силу определенных историко-политических причин вызывает крайне негативные ассоциации.

Интересное свидетельство своеобразной круговой поруки среди учеников находим в статьях Н. К. Крупской. Интересное еще и потому, что оно исходит от одного из организаторов советской системы образования, теоретически отвергающей все старое как пережиток буржуазного прошлого. Надежда Константиновна училась в 1870–1880-е гг. в частной гимназии княжны Оболенской в Петербурге, в которой в основном учились дети аристократов, очень сильном учебном заведении со всех точек зрения – и образовательной, и воспитательной, и общественной. Отличительной чертой этой гимназии были прекрасные, слаженные отношения в коллективе, о чем свидетельствуют многие современники. Среди них подруга Крупской по учебе Адрина Тыркова (1869–1962), известная писательница и общественная деятельница, после революции эмигрантка, боровшаяся против советской власти, т. е. оказавшаяся в противоположном лагере. «В гимназии царил дружный дух, – вспоминала она много лет спустя, – и между девочками, и в отношениях со старшими»²¹⁴.

Итак, размышляя о роли и месте учителя в школе, Н. К. Крупская вспоминала былые годы. Приведем цитату, ярко рисующую дух эпохи: «В прежние времена в школе было два лагеря – учителя и дети. <…> У школьников вырабатывалась своя этика. Считалось хорошо подсказать товарищу, написать для него сочинение, дать списать сделанную работу, поделиться с ним завтраком, сладким, покрыть всякую шалость, сделанную товарищем, считалось преступлением рассказать учителю что-либо о товарище – “донести”; вести беседу с учителем не на учебные темы называлось “подлизыванием” и т. д. и т. п. Особо сильна была эта этика в закрытых учебных заведениях, институтах, корпусах и пр. Чем строже был режим, тем теснее сплачивались ребята…Эта школьная этика была очень живуча. Я училась в гимназии, где учителя относились к нам как нельзя лучше, где никто на нас не кричал, где не было никаких наказаний, где не было никаких отметок за поведение, дневников о нашем поведении, где были очень хорошие отношения с учителями, где учиться было очень интересно, и все же громадное большинство детей представляло собой особый лагерь: подсказывали, давали списывать задачи, устраивали полузабастовки…»²¹⁵ Заметим, что подобная «этика» не была изжита в советский период и позже.

Дружный коллектив всегда играл важную воспитательную роль. В той же гимназии Оболенской, где учились Крупская и Тыркова, по воспоминаниям последней, дух единения и спокойная, благожелательная атмосфера принесли превосходные результаты. Рассказывая о судьбах своих подружек, Тыркова обращает внимание на твердые нравственные принципы, которые они усвоили в гимназии. Интересной и показательной представляется история о двух купеческих дочках, очень богатых и очень избалованных. Всегда сопровождаемые мамками и няньками, они, оказавшись в эмиграции, показали чудеса стойкости духа и любви к людям. Хорошо поставленная система воспитания приносила хорошие результаты.

Учебные заведения в России всегда отличало многообразие форм и единство содержания. Казенные и частные, гимназии и пансионы, училища и школы, имели единые учебные программы. Стержневыми факторами успешного существования учебных заведений являлись, с одной стороны, авторитет педагога, на которого ложилась ответственность не только за обучение, но и за воспитание своих подопечных. Высокие требования, предъявляемые обществом к учителю, не всегда должным образом материально поощрялись, но без их соблюдения ни одно учебное заведение не могло нормально функционировать. Не менее важным, с другой стороны, было создание коллектива учащихся, в свою очередь выполнявшего важнейшую воспитательную функцию.

Достоинства сложившейся в России образовательной системы обусловлены исторической традицией, а ее недостатки являются естественным продолжением ее достоинств. Среди важных особенностей системы надо назвать плановый и систематический подход к вопросам обучения, выработку единообразных планов, программ, сроков обучения. Еще в 1912 г. было замечено, что «термин “единая школа” не всеми одинаково понимается и заключает в себе собственно, по крайней мере, три совершенно различных вопроса: об организации преемственности различных ступеней школы и свободном переходе между ними, об установлении единой школы для всех детей, без различия их социального положения и, наконец, о шаблонности и индивидуализации обучения»²¹⁶. В конечном итоге, пройдя различные стадии развития, школа пришла к своего рода слиянию всех трех моментов.

Не стоит бояться планирования образования, а также единства программ и планов. Открытию любого серьезного учебного заведения в России предшествовала обстоятельная подготовительная работа: разрабатывались перспективные программы, подбирались заранее учебники, все это утверждалось на разных уровнях. Недостатки обучения редко бывают связаны с программой, которая в России всегда ориентирована на высокие, иногда даже мало осуществимые, идеалы. Опыт последних лет показал, что установление жестких требований к учебным заведениям, в том числе к частным, и контроль за их выполнением, определение своего рода планки, ниже которой нельзя опускаться, совершенно необходимы. Недостатком планирования и единства системы обучения является то, что это нередко приводит к формализации образования, подавлению индивидуальной инициативы учебного заведения и педагогов, вся работа которых сводится к механическому выполнению требований программы. Необходимость сочетать общий план с творческим подходом к процессу преподавания и индивидуальным подходом к каждому учащемуся прекрасно осознавалась на разных исторических этапах (вспомним фильм «Доживем до понедельника», вышедший в один из наиболее стабильных и упорядоченных, на первый взгляд, периодов существования советской школы, он указал на опасность формального подхода к учебе и ученикам, на важность существования творческого начала в системе преподавания).

Для образовательных программ в целом характерны фундаментальность, обстоятельность, широта охвата, стремление связать обучение с жизнью и привить нравственные идеалы.

Еще одной особенностью российской системы образования являются место и роль учителя, от которого в значительной степени зависит успех процесса обучения. С этим фактором связаны периодические попытки поднять авторитет и улучшить положение учителя в обществе. Эта задача является одной из наиболее сложных для России: масштабы страны обусловили хроническую нехватку педагогов, их подготовка не успевала за постоянным ростом числа учебных заведений. К тому же в отдельные исторические периоды возникала необходимость снижения образовательных требований к учителям, особенно в тех случаях, когда количество становилось на время важнее, чем качество. Так было, например, в Петровскую эпоху, когда в учителя брали нередко тех, кто знал элементарную грамоту и мог научить других, или в период массовой ликвидации неграмотности, когда неграмотных нередко учили полуграмотные, или после окончания Великой Отечественной войны, когда хронически не хватало учителей. Давно прошли те времена, когда учителя уважали только за то, что он имел образование и этим выделялся из толпы. В сочетании с низкими окладами, которые все правительства постоянно повышали, но они все равно оставались ниже, чем у других категорий работников, это приводило к постепенной потере престижа должности учителя. Вместе с тем к учителю всегда предъявлялись особые требования, причем не только к уровню его образования. Не менее важным был его морально-нравственный облик, его поведение, в том числе и вне школы, его высокий авторитет в школе и обществе. Сложился своеобразный исторический парадокс – низкий престиж профессии учителя при высоком авторитете личности учителя.

На протяжении всей истории российского образования его организующей и направляющей силой являлось государство. Признавая важнейшее значение просвещения для благоденствия страны, правительство всегда уделяло особое внимание вопросам образования, реформируя его, осуществляя контроль, в значительной мере субсидируя его развитие. Это породило и недостатки образовательной системы – бюрократизацию, засилье чиновников от образования, засилье идеологии, причем нередко, как в последние годы советской власти, формализованное. Важная роль образования в государственной жизни объяснялась тем, что школа всегда не только учила, но и воспитывала. Роль и значение образования в России по-прежнему очень велики. Вопрос и сегодня не столько в том, чему учит школа, но главное, кого и как воспитывает. Необходимо духовное наполнение образования, нравственное воспитание на основе принятых в обществе принципов.

Образование в России сегодня находится на перепутье. Очевидно, что глобальные перемены, произошедшие в стране за последние годы, требуют новых методов обучения. Существует большое количество вариантов, по которым образование может развиваться в дальнейшем. Кто предлагает западный путь развития, кто настойчиво цепляется за старые формы, боясь любых изменений. Не стоит бояться ни старого, ни нового, надо только твердо помнить, что, во-первых, в России в системе образования сложились определенные традиции и, во-вторых, стране есть чем гордиться в этой области.

Простой процесс приобретения знаний в России имеет ряд важных особенностей. Образование всегда находится на службе у государства. Поэтому основная инициатива преобразований в этой сфере всегда направляется свыше. С этим же связан и патриотический характер образования – не просто ради личной выгоды, а на благо отечества, без этого оно теряет главный смысл и не может нормально развиваться. В российском образовании всегда на первый план выходит воспитательная функция: вырастить достойного гражданина, передать учащемуся не просто знания и навыки, а определенные нравственные принципы. Отсюда и важнейшая роль педагога, на которого возлагается огромная ответственность. Без высокого авторитета учителя в обществе нормальное развитие образования в стране также невозможно.

В России неизбежна централизация образования и его планирование. С одной стороны, оно выполняет слишком важные государственные задачи, чтобы пускать этот процесс на самотек. С другой – в масштабах огромной страны необходимы определенные ориентиры, программы, позволяющие сохранять высокий уровень образования в самых разных местах. При этом, безусловно, необходимо учитывать и региональные особенности, что всегда и делалось, и при сохранении общей образовательной планки допускать определенную самостоятельность на местах.

Всех пугает государственный контроль за образованием. Но нетрудно себе представить, во что могло бы превратиться в такой большой и склонной к беспорядку стране, как Россия, отсутствие этого централизованного контроля. Строгий контроль и планирование не исключают свободы и самостоятельности. В рамках намеченной государственной программы педагогам всегда предоставлялась свобода ее творческого наполнения. Для остальных же оставалась возможность следовать составленным лучшими в государстве специалистами программам. Для страны всегда было характерно различие и многообразие форм обучения при сохранении единства содержания.

Сохранение и поддержание традиций отнюдь не предполагает отказа от взаимодействия с другими образовательными системами. Россия всегда заимствовала лучшие достижения европейского образования, это можно также считать одной из добрых традиций. Стремление кого-то догонять и перегонять часто дает хороший стимул для саморазвития и не раз приносило нашей стране хорошие результаты. Конечно, разного рода заимствования не должны противоречить главным принципам российского образования, должны быть хорошо продуманы и проработаны. Надо также помнить, что даже самые прямые западные заимствования нередко принимали в России совершенно иные формы, далекие от западных оригиналов.

На протяжении многих веков в России складывались свои способы и традиции передачи знаний. Менялись правители, исторические эпохи и даже государственные системы, но суть образования во многом оставалась прежней. Много было наносного, привнесенного извне или придуманного теоретиками от образования, много было экспериментов и реформ, но проходило время, и все чуждое уходило, а система образования, сохраняя основу, неуклонно развивалась и двигалась вперед. Процесс этот бесконечен.