Читать книгу Русский мир. Часть 2 - Анна Павловская - Страница 5

Государственный деятель Петровской эпохи и первый русский историк В. Н. Татищев (1686–1750), открывая свою «Историю Российскую», писал: «Способы всемирного умопросвясчения разумею три величайшие: яко первое – обретение букв, чрез которые возъимели способ вечно написанное в память сохранить… Второе – Христа Спасителя на землю пришествие… Третие – через обретение тиснения книг и вольное всем употребление, чрез которое весьма великое просвясчение мир получил, ибо чрез то науки вольные возрасли и книг полезных умножилось»²¹⁷. Таким образом, грамотность и книгопечатание оказались в одном ряду с Рождеством Христовым как главные просветители человечества в духовном, нравственном и интеллектуальном смысле. Роль книги и чтения в России трудно переоценить. Она являлась главным источником знания, способом просвещения и распространения образования и в определенной степени продолжает сохранять свое значение. Нигде в мире, пожалуй, книга – и рукописная, и печатная – не играла столь значительной роли на протяжении столь длительного времени. Многие столетия чтение книг было по сути эквивалентно образованию: книга была и первым учебником, и способом самоусовершенствования, и образователем ума, и воспитателем сердца. Она воплощала собой суть первоначального представления об образовании.

С «учения книжного» началось просвещение Руси при князе Владимире. Ярослав Мудрый «книги любил, читая их часто и ночью и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением Божественным»²¹⁸. Древнерусский летописец, отступая от повествования, сложил настоящий гимн книге: «Велика ведь бывает польза от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это ведь – реки, напояющие вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они – узда воздержания. Велика есть мудрость… Если прилежно поищешь в книгах мудрости, то найдешь великую пользу душе своей. Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом или со святыми мужами»²¹⁹.

Чтение книг было не просто способом получения образования, умственного и духовного развития. Это был способ передачи культурных ценностей из поколения в поколение, облегченный, по замечанию академика Б. А. Рыбакова, тем, что русская средневековая письменность, в отличие от западноевропейской, «основывалась на родном русском языке, а не на латыни, чуждой многим народам Запада (германским, кельтским, славянским). Русскому человеку достаточно было знать азбуку, чтобы приобщиться к культуре, а англичане, немцы, поляки, для того чтобы стать грамотными, должны были изучать чуждую им латынь…»²²⁰ Так изначально на Руси книга получила заведомо б#óльшие возможности для широкого распространения, чем в других странах.

Книги были радостью, удовольствием, отдыхом. В древнерусской литературе к ним часто применяется эпитет «сладость». Первый русский митрополит Иларион обращает «Слово о законе и благодати» к «преизобильно насытившимся сладостью книжной»²²¹. Загадочный Даниил Заточник обращается к князю: «Я, княже, ни за море не ездил, ни у философов не учился, но был как пчела – припадая к разным цветам и собирая мед в соты; так и я по многим книгам собирал сладость слов и смысл их и собрал, как в мех воды морские»²²². Это замечание свидетельствует не только о том, что книга в XI–XIII вв. являлась главным способом приобретения знаний, но, возможно, и о том, что в Древней Руси практиковались образовательные поездки за границу.

В трудный для Руси период татаро-монгольского нашествия книги оставались той незыблемой ценностью, которая поддерживала дух народа. С. М. Соловьев пишет о том, что в то время «книга… продолжала считаться сокровищем; во время Тохтамышевой осады в Москву со всех сторон снесено было множество книг; книги усердно переписывались иноками, переводились с греческого, составлялись сборники; вместе с книгами духовного содержания переписывались и летописи…»²²³ Книга поддерживала в трудную минуту, сохраняла единство народа, оставалась источником духовной силы и, конечно, способом сохранения и передачи знания.

В последующие эпохи книга продолжала оставаться окном в мир, духовным наставником и просветителем, а главное – учителем. Типичное для своего времени образование получил царь Алексей Михайлович, родившийся в 1629 г. Согласно традициям того времени с шести лет его стали учить читать по букварю. «Через год перешли от азбуки к чтению часовника, месяцев через пять к псалтырю, еще через три принялись изучать Деяния апостолов, через полгода стали учить писать». Для завершения «полного курса древнерусского образования, или словесного учения, как тогда говорили», он обучился церковному пению по «нотной богослужебной книге»²²⁴. К 12 годам у него уже была своя небольшая библиотека, состоящая из книг преимущественно духовного содержания.

Читали и женщины. После смерти царевны Натальи Алексеевны, дочери Алексея Михайловича и сестры Петра I, у нее было найдено 76 печатных книг только светского содержания, а также рукописи, среди которых были театральные пьесы. Книгой просвещались и неграмотные люди: через чтения вслух, принятые в древнерусском обществе, или просто пересказ прочитанных ранее.

С середины XVI в. в России появляется первая государственная типография, во главе которой стоял выдающийся просветитель и педагог своего времени, первопечатник Иван Федоров (Москвитин) (ок. 1510–1583). Его «Апостол» 1564 г. стал первой русской печатной книгой и открыл эру книгопечатания в России, что закономерно привело к постоянно увеличивающемуся числу книг и все большему расширению круга читателей.

Все это время преобладали книги церковные: по ним учились читать, к ним обращались за «вразумлением», в них искали утешения и помощи. Все это вырабатывало особое, трепетное отношение к книге и бесконечную веру в нее: слово книжное много веков было для русского человека словом Божьим. Знание, чтение и духовность тесно переплетаются.

Петровская эпоха произвела своего рода переворот в книжном деле. Единственное, что осталось неизменным, это центральное место и все возрастающая роль, которую продолжали играть книги в образовании русского человека. Через книги теперь проникает в общество все то, что было так любо сердцу царя-преобразователя: науки и искусства, теория военного и морского дела, сведения о других странах и народах, новые чувства и мысли. Книги становятся проводниками светского образования. Первые печатные книги недуховного содержания появились еще в середине XVII в. «Соборное уложение» (1649) и «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Петр, прекрасно понимая значение книги на Руси, разворачивает широкую программу книгоиздания. По его приказу в Амстердаме и на Печатном дворе в Москве начинают издаваться «…европейския, азиатския и америцкия земныя и морския картины и чертежи, и всякие печатные листы и персоны, и о земных и морских ратных людех, математическия, архитектурския и городостроительныя и иныя художественныя книги… печатать к славе великого государя… и ко общей народной пользе и прибытку…»²²⁵

В значительном количестве издаются также различные учебники, буквари, лексиконы, арифметики и т. д. Многие книги, особенно узкопрофессиональные, так и остались невостребованными и хранились потом долгое время на складах (в какой-то период ими даже выдавали «зарплату» в испытывавшей финансовые трудности Академии наук). Однако значительное увеличение их числа, появление массовых изданий печатных книг светского содержания, прежде всего научных и технических, одновременно с попытками Петра I организовать повсеместную систему образования, открытием различных школ, вовлечением все более широких слоев русского общества в процесс чтения выводило книгу на новый уровень, как количественный, так и качественный.

Важную роль в расширении круга причастных к чтению, а также в «обмирщении» книги сыграло введение нового шрифта. В отличие от витиеватого старинного способа написания букв и созданного по его образцу печатного шрифта новый содержал меньше букв, имел упрощенную графику. Буква перестала быть своего рода произведением искусства, а книга получала прагматический утилитарный смысл. Петр принимал личное участие в создании нового стиля, правя буквы, и новый упрощенный вариант написания быстро вошел в употребление, хотя и вызвал поначалу некоторое противодействие. Поэт В. К. Тредиаковский уже в 1748 г. писал о новом шрифте: «Сие очам российским сперва было дико, и делало некоторое затруднение в чтении особливо ж таким, которые и старую московскую с превеликою запинкою читают»²²⁶. Практичность нового стиля привела к утрате красоты, столь важной для миросозерцания русского человека. Правда, вскоре на смену декоративности буквенного написания пришло и получило широкое распространение украшательство разного рода иллюстрациями.

В XVIII в. заметно увеличилось число типографий. Важным событием стало открытие Московского университета и его книгоиздательская деятельность. В 1783 г. вышел «Указ о вольных типографиях», разрешавший издательскую деятельность частным лицам. Всего за сто лет в Петербурге были открыты 33 государственные и частные типографии, в Москве – 19, в провинции – 32. Все это привело к значительному увеличению числа книг и расширению читательской аудитории.

Итак, на протяжении всего XVIII в. в русскую жизнь все активнее и настойчивее проникает светская книга, сначала в виде практических пособий и руководств, издаваемых по приказу Петра в образовательных целях для скорейшего усвоения западного опыта в таких отраслях, как военное дело, кораблестроение, математика, география. Затем появляются произведения художественной литературы, сначала переводные, а затем российские. В широком смысле они не вытесняют церковные книги: для большинства книги религиозного содержания по-прежнему остаются главным чтением, отношение к ним в значительной мере определяет отношение к книге вообще. Для некоторых слоев населения, например, крестьянства, купечества, определенной части, и довольно многочисленной, провинциального дворянства, духовная книга сохраняет главенствующую роль. Однако и светская книга, особенно с появлением и стремительным распространением сначала в дворянской среде, а затем и в других слоях общества такого жанра, как роман, все активнее проникает в жизнь русского человека.

Первоначально начиная с XII в. «романом» во Франции называли все произведения, написанные на народном, «романском» языке, в противоположность произведениям, написанным на латыни, но даже в XVIII в. еще не было единого термина, многие авторы писали «истории», «письма», «мемуары», позже объединенные понятием «роман». В России проникновение нового жанра началось с изданием в 1730 г. французского романа писателя Поля Тальмана, переведенного В. К. Тредиаковским и названного «Езда в остров любви». Василий Кириллович Тредиаковский, поэт и ученый, учился в Славяно-греко-латинской академии, а позже был отправлен за границу и слушал лекции в Сорбонне и Парижском университете. Именно оттуда он привез это неновое произведение (во Франции оно вышло в 1663 г.), которое ознаменовало новый этап в развитии книжного дела и образования в России. Сюжет романа представлял собой любовную интригу весьма сомнительного, с нравственной точки зрения, содержания: главный герой романа Тирсис влюбляется, некоторое время пользуется взаимностью, а затем узнает об измене любимой. Чтобы утешиться, он начинает ухаживать одновременно за двумя красавицами, в конце концов совсем разочаровывается в любви и решает добиться славы. Произведение включает в себя смелые любовные сцены и описания. Свидание счастливого соперника и неверной любовницы выглядит так: «Вся кипящая похоть в лице его зрилась; / Как уголь горящий все оно краснело. / Руки ей давил, щупал и все тело. / А неверна о всем том весьма веселилась!» А герою, оказавшемуся в затруднительной ситуации, рекомендуется «Удоволив первую, доволь и вторую, / А хотя и десяток, немного сказую!»²²⁷ Можно представить, какую реакцию должна была вызвать подобная литература у читателя, привыкшего воспринимать книгу как духовного наставника, как нравственный образец, придававшего ей сакральный смысл.

С этого момента романы, особенно французские, широко распространяются в русском обществе, прежде всего в дворянской среде. Новизна шокировала, но и привлекала запретностью тем. Изменения в быте и нравах XVIII в., во многом обусловленные новым литературным жанром, одновременно способствовали его популярности. Произведения распространялись самыми разными, порой неожиданными, способами. Ключевский рассказывает об одном дворянине екатерининской поры, который «за беспорядочную жизнь» был сослан в Оренбург, где нашел у местного дворянства богатейшую коллекцию французской литературы, которую «от скуки» начал читать и переводить, а переводы распространять среди знакомых в рукописях. Их жадно расхватывали, а через несколько лет его же собственные переводы были привезены ему в подарок из «глубины Сибири». Распространение подобного рода книг не могло не отразиться на состоянии русского общества. Тот же Ключевский сообщает, что дворянин того времени много читал, «книжки украшали его ум, сообщали ему блеск, даже потрясали его нервы; известно, что образованный человек никогда так охотно не плакал от хороших слов, как в прошедшем столетии»²²⁸.

Не только романы заполняют досуг русского читателя, проникает и «идейная» литература, труды крупнейших философов и мыслителей, прежде всего французских просветителей. Юная Екатерина Романовна Дашкова (в то время еще Воронцова) в раннем возрасте увлекалась чтением. «Любимыми моими авторами были Бейль, Монтескье, Вольтер и Буало», – пишет она²²⁹. Такой вот круг ежедневного чтения двенадцатилетней девочки в середине XVIII в.!

С распространением нового вида литературы неизбежно возникает вопрос «Что читать?». До этого в течение многих столетий книга несла людям Божественное слово, чтение способствовало приобщению к высоким духовным сокровищам, число и круг книг были ограничены и знакомы с детства. И вдруг ситуация в корне меняется, да еще и в достаточно короткий период времени. Число книг стремительно растет, содержание разнообразится, художественный уровень становится далеко не однородным. Естественно, что повсеместное увлечение, особенно молодежи, новыми книгами, а через них и новыми идеями, новым восприятием жизни, новыми ценностями не могло не волновать. Фонвизинский Стародум предостерегает против легкомысленного отношения к книгам, советует подходить к ним с осторожностью, он говорит, что «они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель»²³⁰