Читать книгу Четыре тихих женщины - Анна Росси - Страница 7

Хлопнула входная дверь, на пороге кухни появилась Василиса в кроссовках на толстой подошве и школьной форме. Она небрежно скинула тяжелый рюкзак на пол, протопала к холодильнику и распахнула его.

– Я сколько раз тебя просила снимать обувь, – не сдержалась Катя.

– За кого ты переживаешь? Думаешь, новые жильцы не закажут уборку перед въездом? – парировала Вася, она разочарованно шарила глазами по пустым полкам холодильника. – А поесть ничего нет?

Катя так увлеклась сборами, что не успела подумать об обеде. С деньгами стало туго, но уж полпачки макарон сварить она могла бы. Только до магазина она сегодня так и не дошла. В последнее время стала совсем рассеянной, аппетит пропал, ей ничего не хотелось.

Вместо того, чтобы как-то сгладить обстановку, Катя вскипела:

– Вас в лицее не кормят? Столько денег за него отдаем.

И тут же осеклась. Василиса вскинула злые, полные слез глаза.

– Прекрасно кормят. – бросила она, подцепила рюкзак с пола и с грохотом взбежала по лестнице в спальню.

Катя вздохнула. Она сама не понимала, отчего стала такая злая. Сейчас, когда надо бы держаться друг за дружку, собственная дочь ее только раздражает. Она не знала, как о ней позаботиться, когда на ее плечи вдруг свалилось столько ответственности. Кате казалось, что она тонет, что плотные воды вот-вот сомкнуться над ней и она исчезнет в илистой мгле, и некому подать ей спасительную руку.

Катя обхватила себя за плечи. Как они выживут? Справится ли она?

Возвращаться в родной Подольск не имело смысла. «Возможности есть только в Москве», – говорил Федор. Да и как она могла? Приползти, как побитая собака с поджатым хвостом, и попроситься на квартиру к родителям? Ну, уж нет. Она сознательно прекратила всякое общение с ними. Столько крови они у нее попили из-за Феди. До того, как она стала с ним общаться, на нее не обращали никакого внимания, а тут все как с цепи сорвались.

Мать шипела как змея, выговаривая за плохие оценки. Она могла ущипнуть или ткнуть острым пальцем под ребра так, что оставались царапины и кровоподтеки. А отец и вовсе не стеснялся, обзывая ее шлюхой и проституткой.

– Только посмей в подоле принести! – орал он. – Я тебя содержать не буду.

Как будто он их семью «содержал», возмущалась про себя Катя. На ее памяти всю свою жизнь Ефимовы экономили. Поездка, первая и единственная, в Макдональдс на Тверской, казалась праздником в их серых буднях. Про их семью говорили «пашут от звонка до звонка» и «живут от зарплаты до зарплаты». Даже когда Советский Союз рухнул и предприимчивые мужики, среди них – некоторые папы ее одноклассников, занялись бизнесом и стали зашибать деньги, в Катиной семье ничего не изменилось.

Брат сначала выжидал, видимо, надеялся, что Федор Катю бросит, и тогда можно будет высказать сестре все свои «я же тебя предупреждал». А когда понял, что у влюбленных все по-своему стабильно, возвел между собой и Катей стену. Как если бы они были сделаны из разного теста. Мол, Катя захотела легкой жизни, ведь Федор, окончив школу, отмазался от армии и никуда поступать не стал. А в семье Ефимовых все имели высшее образование. Пока брат вкалывал в МФТИ и жил впроголодь на мизерную стипендию, Федя сорил деньгами. Еще в старших классах он успешно занялся сетевым маркетингом, а вскоре после окончания школы открыл свой первый автосалон. Его дела быстро шли в гору.

Брат уже давно работал программистом и жил со своей семьей в США. Иногда в соцсетях мелькали его семейные фотографии с женой и двумя детьми. Все как один белозубо улыбались на фоне глянцевого благополучия. До сих пор и у Кати все было так же. Даже лучше. Нет, к брату за помощью точно не обратишься. Да и как? Их разделяли не только океан и девять тысяч километров, но и санкции.

Катя устало поднялась наверх. Меньше всего она хотела бы походить на своих родных и дистанцироваться от дочери. Нужно как-то находить общий язык. Васька еще совсем мелкая, глупая и такая хрупкая, хотя ростом выше матери вымахала.

– Васенька, – робко постучала в дверь спальни Катя и приоткрыла ее.

Дочь, надев огромные наушники, развалилась на кровати в чем была. Хорошо, хоть боты сбросила. Откинувшись на подушку, прислоненную к спинке кровати, она держала на коленях альбом для эскизов и что-то увлеченно рисовала японской чернильной ручкой.

Катя подошла и заглянула дочери через плечо.

– Что?! – Василиса молниеносно захлопнула альбом и уставилась на мать, но та успела увидеть краешек рисунка из микроскопических точек.

Катя была уверена, что в наушниках дочери продолжает играть музыка и разговора не получится. В груди шевельнулось раздражение, захотелось сорвать эти идиотские пушистые шары, закрывающие уши Васи, и заорать. Но она сдержалась и просто села на кровать.

Ее руки сами собой потянулись к краю скомканного одеяла. Она поправила все, как надо, и наконец произнесла:

– Мы переезжаем.

– Я догадалась, – свирепо ответила дочь. Все это время она не спускала с матери глаз, а ее тело напружинилось, как у кошки перед прыжком. «Никуда тебе не деться, дорогая, – подумала Катя – Как ни старайся». И, пересиливая боль и грусть, сказала:

– В Москву, – откладывать новость на потом было невозможно. – В это воскресенье.

– В это? – Вася словно разом сбросила несколько лет и стала похожа на маленькую испуганную девчушку.

Катя кивнула и взяла ладонь дочери в свою, Вася незамедлительно вырвалась.

– А школа? – спросила с вызовом. Подбородок дернулся в тщетной попытке спрятать чувства.

– Я договорюсь, вам осталось-то всего ничего. Одна неделя…

– Да что ты… – начала Катя и осеклась.

До нее дошло, насколько бесполезно объяснять матери, что эта последняя неделя нужна ей как воздух. Только в школе все осталось по-прежнему, ее жизнь там ни капельки не изменилась, и она могла воображать, что ничего не случилось. Что все, как раньше. А остальное просто дурной сон, кошмар, от которого она никак не проснется.

– Ты всегда так, – губы Васи скривились от боли. – Поступаешь, как хочешь, а меня и не спрашиваешь.

– Если бы, – с горечью воскликнула Катя. – Думаешь, я хочу отсюда уезжать? Начинать все заново? Да я ума не приложу, как из этого всего выбраться… Что будет с нами дальше.

– Я должна знать? – выкрикнула Вася. – Что ты такая беспомощная-то? Где ты раньше была? Чем думала?

– Вася! – Катины губы затряслись. – Я все для тебя… Ради тебя…

– Клуша, – Вася вскочила с кровати, бросилась в ванную комнату, прилегающую к спальне, и заперла за собой дверь.

Катя рванула следом, дернула за ручку раз-другой и, взвившись, начала молотить кулаками в дверь.

– Что ты себе позволяешь? Я… Я твоя мать, в конце концов. – она всхлипнула и бессильно сползла на пол, прислонив голову к гладкой поверхности отполированного дерева.

Костяшки пальцев покраснели и ныли, Катя легонько на них подула.

– Отвали! – голос дочери раздался эхом в просторной ванной.

– Когда отец был жив, ты так со мной не разговаривала, – жалобно простонала Катя.

– Отец то, отец се, да что ты из него строишь? – возмутилась Вася. – Возвела его на пьедестал. Он никогда таким не был, каким ты его описываешь.

– Да как ты…

– Смеешь, – передразнила ее дочь. – А вот так, мамочка, очень просто, слышишь? Смею. Потому что ты с катушек съехала!

За дверью послышались истеричные рыдания дочери, потом она врубила воду на полную мощь, и Катя перестала различать ее голос.

Она устало прислонилась головой к двери и попыталась понять, вспомнить, что пошло не так? В какой момент они так обозлились друг на друга? По ее щекам медленно поползли слезы.

Внезапное озарение ударной волной поразило в грудь. Что она там делает так долго? А вдруг? Катя вскочила и снова попыталась открыть дверь ванной.

– Вася, Васечка, – бормотала она. – Роднулечка моя, девочка. Отопри!

Дочь не отвечала. Катя металась из угла в угол, не находя себе места. Что делают в таких случаях? Кому звонить? С кем посоветоваться? Близких подруг в «Синей птице» у нее не было. Большинство соседей приезжали сюда только на летний сезон или в праздники. Разве что Галина Петровна, престарелая вдова известного режиссера, но та держалась особняком и близко к себе не подпускала. Или вот Олеся, молоденькая жена банкира за пятьдесят, делающего вид, что ему за сорок.

Катя побежала вниз, нашарила свой телефон среди упаковочных материалов, батарейка показывала один процент зарядки. Да что ж это такое! Катя всхлипнула, набрала Галину Петровну и взмолилась, чтобы та успела подойти до того, как телефон отключится. Один долгий гудок последовал за другим, лицо Кати сморщилось от жалости к себе, от страха и боли.

– Слушаю, – произнес хорошо поставленный голос. Кажется, Галина Петровна когда-то была актрисой.

– Моя… Вася…– ловя ртом воздух, заторопилась Катя. – Дочь… заперлась в ванной. Пустила воду и не отвечает. Что мне делать?

Выпалила и поняла, какая же она дура. Ну, конечно же, звонить охраннику или в полицию. Но внутренне сжалась от мысли об огласке. Какие слухи пойдут о них здесь? И так имя Федора полоскали на каждом шагу. Все майские прошли насмарку, когда на виду у соседей в дом ворвался ОМОН. А потом телевидение, журналисты… Нет. Этого она больше не выдержит.

– Помогите, – прошептала Катя.

Интуиция ее не подвела. Галина Петровна не стала задавать лишних вопросов и через пару минут появилась в доме с монтировкой.

– Как ты, деточка? – спокойно произнесла она, отжав дверь и войдя в ванную.

Ошалевшая Вася открыла глаза. Она лежала в пенной ванне с наушниками на голове и просто выпала в осадок от такого развития событий. Катя бросилась обнимать дочь дрожащими руками и целовать в нос, глаза, щеки, рот. Вася вяло отбивалась.

Потом они вместе пили чай на веранде. Дров для буржуйки не нашлось. Вася сидела в мамином халате, с махровым полотенцем, намотанном вокруг головы, и утверждала, что ей не холодно. Катя куталась в Федину зимнюю куртку, а Галина Петровна набросила на плечи элегантную серую шаль. Горели свечи. Соседка принесла с собой старинный мельхиоровый канделябр, который с ее слов «снимался» в фильме «Жестокий романс». Молчание, разлившееся в эту тихую весеннюю ночь, не напрягало. Наоборот, Катя была благодарна за те невысказанные слова и за безусловное понимание, которое светилось во взгляде Галины Петровны и Васиной кроткой улыбке, которую дочь старательно прятала в ворот халата.