Читать книгу Альтернативная линия времени - Аннали Ньюиц - Страница 8

Я проработала в «Алжирском театре» две недели, когда Асиль объявила, что в этот вечер у нас выходной; такое было большой редкостью. Она сказала рабочим, что те могут воспользоваться предложением руководства выставки платить сверхурочные тем, кто изъявит желание работать ночью на возведении объектов. Женщины устремились в бутафорские дома «Улицы Каира», где десятки египетских актеров готовили настоящий ужин.

Я уже собиралась отправиться посмотреть на новенькое техническое чудо света, получившее название «Надземка»[24], когда меня окликнула Асиль.

– Чем ты занимаешься сегодня вечером?

– Собиралась пойти домой и поужинать.

– Мы с Софой хотим послушать выступление Люси Парсонс[25]. Не желаешь присоединиться к нам?

Я почувствовала себя на распутье. Как и все, кто занимался изучением этого периода, я знала анархистку Люси Парсонс. Чуть больше чем через десять лет ей предстояло основать революционно-синдикалистское объединение «Индустриальные рабочие мира», посвятившее себя борьбе с эксплуататорами и соглашательскими профсоюзами. Встретиться с нею лично было бы очень здорово. Однако подобная встреча также неизбежно станет разочарованием. Я убедилась в этом на собственном опыте десять лет назад, пообщавшись в Нью-Йорке с моими героями-анархистами. Мне очень хотелось надеяться, что Асиль и Софа не подпадут под влияние сектантского модного тренда общественной политики этого десятилетия.

– Вы собираетесь примкнуть к движению Парсонс? – спросила я.

– Мне нравятся женщины, которые могут заставить внимательно слушать их аудиторию, полную мужчин, – пожала плечами Асиль. – Однако, прежде чем принимать решение, я хочу ее послушать.

– Это веская причина посмотреть на Люси Парсонс, – рассмеялась я.

Я согласилась пойти вместе с ними. Взявшись под руки, мы с Асиль двинулись по улице. Я рассудила, что в крайнем случае смогу использовать эту лекцию для законного сбора сведений об основательнице ИРМ. Нам нужно было поддерживать видимость Группы прикладной культурной геологии, и я не могла просто так вернуться в 2022 год и доложить нашим спонсорам, что, находясь в прошлом, я лишь развязала войну редактирования.

Лекционный зал был битком набит самыми активными чикагскими подстрекателями и демагогами. Люси Парсонс являлась одной из самых известных анархисток той эпохи, и ее речи были легендарными. Ее статьи жгли страницы «Тревоги!», и здесь, в Чикаго, она основала новое анархистское издание под названием «Свобода». Парсонс постоянно арестовывали за ее публикации, особенно после того как в ее газете появился простой рецепт изготовления взрывчатки в домашних условиях, поскольку она считала, что каждый должен знать, как изготовить самодельную бомбу. Несколько лет назад власти штата отправили на виселицу ее мужа, бездоказательно обвинив его во взрыве бомбы во время митинга на площади Хеймаркет[26]. Парсонс пострадала за правое дело, и радикалы любили ее за это. К тому же сейчас анархия переживала подъем. По всему миру закрывались банки, стремительно росла безработица, а сталелитейщики Чикаго провели успешную забастовку. Казалось, что у Парсонс и ее товарищей есть лекарство для этой больной страны.

Софа встретила нас с Асиль в дальнем конце зала, где мы добавили дым своих сигарет к общему мареву над головой. Когда Парсонс вышла на сцену в простом черном платье, застегнутом до самого горла, ее харизма была буквально осязаемой на ощупь. Она не стала ждать, когда ее представят, и обошлась без вступления. Ее голос разнесся по всему залу даже без микрофона.

– Я АНАРХИСТКА! – Смахнув за ухо прядь жестких волос, Парсонс решительно продолжила: – Сегодня мы празднуем победу труда в нашем городе. Босс Бернхэм согласился на минимальную зарплату для рабочих на Всемирной выставке и гарантирует оплату сверхурочных за ночные и воскресные смены. Мы также заставили его платить сверхурочные в День труда!

Зал взорвался аплодисментами и радостными криками, и я огляделась по сторонам. Рабочие, от которых еще несло смрадом заводских цехов, соседствовали с профессорами в твидовых костюмах. «Новые женщины» передавали фляжки с джином гувернанткам. Дама в модном французском платье быстро стенографировала выступление Парсонс в блокнот.

– Я анархистка, но это не означает, что я ношу бомбы. Я ношу нечто другое, что, как прекрасно известно политикам и капиталистам, гораздо опаснее. Я ношу образ свободы от их правления. Свободы от жизни на улице, от голода, от работы, очень напоминающей рабский труд! – Парсонс медленно обвела взглядом собравшихся, оценивая нас, впитывая крики сторонников. – Но мы не можем ограничиться одной этой победой. Власти Чикаго убивают анархистов! Сейчас мы более чем когда-либо должны бороться за справедливое правосудие!

Глядя на нее, я вспомнила, что чувствовала на концерте «Черной Образины». Зал огласился криками, и я ощутила, как сознание новой общей цели охватывает всех нас – включая даже таких циников, как я. Быть может, я была не права, утверждая, что Парсонс не помогает улучшать мир. Она не была идеальной, что я прекрасно знала по работе с анархистским движением, однако без ее призыва к прямым действиям мое настоящее, скорее всего, выглядело бы по-другому. Когда политики не обращали на нас внимания, а капиталисты душили нас, мы могли дружно взяться за руки, как это делали ИРМ, и отказаться подчиниться.

После окончания лекции разгоряченная Софа обмахивалась носовым платком.

– Ну, после такого мне обязательно нужно выпить.

– Идем к тебе! – в восторге подпрыгнула Асиль.

Я едва не последовала ее примеру. Я еще не бывала в комнатах Софы, и мне до смерти хотелось посмотреть на ее спиритический салон. Это было сравнимо с чувством старшеклассницы, направляющейся в гости к подруге, когда у той дома не было родителей: можно будет выпить что-нибудь из их бара и послушать музыку. Затем я вспомнила свой последний взгляд на школьную жизнь и кровь, капающую из багажника старого универсала, и меня захлестнуло сожаление.

Мы прошли мимо двери моей комнаты, как поступали все спиритистки, и вошли в прихожую салона Софы, где стояли несколько деревянных стульев и вешалка. За двустворчатыми дверями находился просторный салон с высоким потолком – хотя в мое время это помещение скорее назвали бы гостиной. Я с удивлением обнаружила, что салон не забит планшетками для спиритических сеансов и хрустальными шарами на черном бархате. Зато здесь было полно подушек, кушеток, кресел и диванов, а на ковре с густым ворсом выстроился целый архипелаг кофейных столиков. Свет уличных фонарей проникал в два больших окна, на подоконниках которых также лежали подушки.

– Сейчас я зажгу лампы и принесу стаканы.

Софа поднесла зажженную спичку к стеклянным абажурам на стенах, и постепенно моему взору открылась остальная часть комнаты. Несколько этажерок, очевидно, предназначавшихся для всяких безделушек, Софа заполнила книгами и брошюрами. У стены вплотную стояли два туалетных столика из резного дерева; один был приспособлен в качестве письменного стола, второй занимали с полдесятка крошечных стеклянных флаконов, карманные зеркальца и маленькие шкатулки, инкрустированные слоновой костью. Софа достала из кармана юбки связку ключей, отперла, присев на корточки, ящик второго столика и достала из него три стакана и бутылку джина. Из ее прически выбился локон светлых волос, на мгновение скрутился в вопросительный знак и упал на плечо.

– Пожалуйста, только не говори, что ты хочешь херес, – искоса взглянула на меня Софа.

– Твою мать, нет! Я обожаю джин!

– Хвала господу! – рассмеялась Софа. Щедро наполнив стаканы, она подняла свой: – За свободу!

Мы чокнулись и выпили. Мне вспомнился навороченный бар у нас в районе, в моем настоящем, куда все молодые обитатели Сильвер-Лейк ходят дегустировать настойки на местном можжевельнике. В выходные по вечерам мы с Анитой иногда заглядываем туда поговорить о наших исследованиях, о политике, обо всем остальном в нашей жизни. Потягивая Софин джин, я живо вспоминала выражение «и больше никакого траханья» на лице у Аниты, когда мы с ней препарировали мотивы, двигавшие тем придурком из комиссии по найму департамента геонауки, скулившим по поводу того, что многообразие зашло слишком далеко. Больше всего я люблю Аниту за то упорство, с каким она отказывается признавать неудачи провалами. Несколько лет назад Беренис отказали в должности, потому что, согласно заключению комиссии, ее диссертация защищена под именем, которое Беренис позже сменила, а потому не засчитывается. Мы все выпили, сочувствуя ей. «Каждое редактирование является приглашением для продолжения редактирования, – сказала Анита. – Козлам и кретинам не удастся одержать верх до тех пор, пока можно отправляться назад в историю». Мы говорили про линию времени, но это навело Беренис на одну мысль. Она подала на комиссию в суд, обвинив ее в дискриминации, и теперь она первая женщина в нашем департаменте, выигравшая подобное дело. Ну, была. Твою мать! Я вспомнила Энид, которая на нашей последней встрече поклялась спасти Беренис. Удалось ли ей это? И теперь Анита пьет вместе с ней и Беренис в настоящем? Внезапно мне так захотелось увидеться со своими подругами, что в груди защемило.

Залпом допив джин, я опустила стакан на столик гораздо сильнее, чем хотела. Мне нужно было выяснить позицию моих новых подруг. Мы останемся просто собутыльницами или же наши отношения станут серьезными и мы осуществим кое-какое редактирование?

– Итак, дамы, что вы думаете о Люси Парсонс? По-моему, она выступила просто замечательно.

– Я ею восхищаюсь. Но мне кажется, что ее борьба чересчур узконаправленная. – Софа обвела рукой салон. – Нам необходимо освободиться от правительства и у себя дома.

Кивнув, Асиль снова наполнила стаканы.

– Еще в Аризоне я услышала о Люси Парсонс от людей, знавших ее в Техасе. По их словам, она была рабыней. Однако Парсонс ни за что это не признает! Если у нее спрашивают, она отвечает, что в ней «чуть-чуть испанской крови». Парсонс выдает себя за белую. Не понимаю, как она может утверждать, что хочет свободы для всех, если сама отказывается признать свое настоящее происхождение. Я хочу сказать, многие бы выиграли, увидев, как цветная женщина объясняет белым мужчинам, что делать.

– Ты имеешь в виду Сола? – рассмеялась Софа.

– Нет! – нахмурилась Асиль. – То есть – да, но всех их. Всех мужчин.

– Однако проблема не в одних только мужчинах, – ответила Софа. – В «Трибьюн» пришло письмо от женщин-управляющих[27] насчет того, что было большой ошибкой разрешить бывшим рабам голосовать наравне с белыми женщинами. Я так понимаю, их кандидат стоит на платформе возвращения рабства.

– Почему Люси Парсонс ни словом не упоминает этот бред белых суфражисток? – Асиль отпила джин с таким видом, будто собиралась что-нибудь разбить. – Слава богу, у нас есть сенатор Табмен.

– Выпьем за сенатора Гарриэт Табмен! – подняла стакан я.

Мы выпили, и меня захлестнула пьяная любовь к этим двум женщинам, которые сражались бок о бок с «Дочерьми Гарриэт», сами того не осознавая. Однако я находилась здесь не для того, чтобы наслаждаться единением сестер, разделенных столетиями. Мой возраст уже не позволял проводить в прошлом долгие годы, кропотливо создавая сеть симпатизирующих союзников. Мне нужно было определить прямо сейчас, на моей ли стороне Асиль и Софа. И сделать это можно было, только продолжая сплетничать.

– Знаете, кто ну просто абсолютно хуже всех? Эмма Гольдман[28]. Несколько лет назад я работала с ней в Нью-Йорке, и она оказалась… – Я остановилась, подбирая нужные слова, однако я уже слишком много выпила, чтобы следить за нюансами. – Она оказалась дурой набитой. Писанина ее мне нравится, она меня здорово вдохновила, но в голове у нее полная каша. Она просто одержима идеей использовать насилие, для того чтобы изменить ход истории. Помните ту шумиху, когда она послала своего любовника убить Генри Фрика[29]? Я хочу сказать, во-первых, затея эта была отвратительной. Пресса уже клеймила Фрика за то, что тот натравил на забастовщиков вооруженных охранников агентства Пинкертона. Мы были близки к победе! И тут Гольдман ни с того ни с сего решает, что пора отправить своего никчемного любовника убить Фрика? Раз уж она так на это настроилась, то почему не взялась за дело сама?

– Я читала об этом в газетах, – скривилась Асиль. – Кажется, этот парень дважды выстрелил во Фрика, а затем еще и пырнул его ножом. И все равно не смог его прикончить. Напомни, как там его звали? Любовника Эммы?

– Саша Беркман. – Я нахмурилась, вспоминая его. – Горячий интеллектуал, хотя огня в нем было определенно больше, чем интеллекта. – На самом деле Фрика спасли двое забастовщиков. Вот как все сталось. Наши же люди спасли жизнь боссу-убийце.

– Мне нравятся мысли Гольдман насчет свободной любви, – сочувственно кивнула Софа, – однако насилие – это ошибочный путь для движения вперед.

Меня захлестнуло облегчение. Я не смогла бы объединиться с теми, кто получает наслаждение, что-то поджигая. Если только речь не о папиросках. Нетвердой походкой Софа прошла к туалетному столику, достала из ящика табак и бумагу и, вернувшись, плюхнулась на подушку. Какое-то время мы молча курили, уставившись на дрожащие кольца света, которые отбрасывал на потолок горящий в лампах газ.

– Больше всех на свете Эмму Гольдман ненавидит Люси Парсонс. И наоборот. – Тон Асиль завис между раздражением и весельем. – Их война вызывает бесконечную тошноту. – Похоже, она внимательно следила за этим политическим противостоянием, но сама предпочитала не вмешиваться. Я сочла и это хорошим знаком.

– Изложи нам все грязные подробности, дорогая. – Софа перекатилась на спину, утопая в подушке, и посмотрела на нас вверх ногами.

Покрутив в стакане джин, Асиль театрально похлопала ресницами.

– Ну… Итак, несколько лет назад Эмма начала публиковать статьи про то, что женщинам следует разрешить наслаждаться сексом так же, как это делают мужчины. Да ты сама все это прекрасно знаешь, милочка. – Она подмигнула Софе, а я ощутила укол ревности. В путешествиях бывает очень одиноко, и мне захотелось стать частью этого дружеского взаимопонимания. Мне захотелось довериться им. Но что они скажут, если я признаюсь, кто я такая на самом деле?

– Вскоре, – продолжала Асиль, – этот пуританский придурок Энтони Комсток добился того, что Эмму арестовали за безнравственное поведение. Тогда Эмма потребовала от Люси, чтобы та официально поддержала ее как собрата-анархиста. Однако Люси вместо этого опубликовала статью о том, что секс недопустимо смешивать с революцией, а свободная любовь отвлекает женщин от борьбы за свои права. Разумеется, Эмме пришлось написать ответную статью, в которой она обвинила Люси в том, что та не понимает истинного смысла свободы. Я не стала утруждать себя чтением того жуткого бреда, который написала в ответ Люси, и того, что потом написала Эмма.

Это было очень похоже на Эмму Гольдман. Поработав несколько лет вместе с ней, я убедилась в том, что она постоянно окружена взрывным облаком ядовитой драмы. Эмма проделывала колоссальную полезную работу. Однако при этом ей нравилось стравливать между собой своих друзей и сторонников, она требовала от них бесконечной преданности, совращала их, но затем легко охладевала. В своей личной жизни Эмма вела столько силовых игр, что я очень сомневалась в искренности ее стремления разрушить все силовые структуры.

Приподнявшись на локте, Софа стряхнула пепел в изящную ракушку, выполняющую роль пепельницы.

– Быть может, Люси наслаждается публичностью, потому что стремится к большей славе. Вероятно, в своей жизни ей никогда не приходилось ни за что бороться.

– Я же говорила, она была рабыней! – прищурившись, хлопнула ладонью по столику Асиль. – Она боролась!

– Ты права, имеются неопровержимые документальные свидетельства того, что Люси Парсонс была рабыней, – вставила я.

Обе женщины недоуменно уставились на меня, и только тут я осознала свою ошибку. Доказательства были обнародованы всего несколько лет назад, в моем настоящем.

– Что ты хочешь сказать, какие «неопровержимые документальные свидетельства»? – В голосе Асиль прозвучала сталь. – Кем они были «задокументированы»?

– Ну, наверное… Кажется, учеными?..

– Откуда тебе это известно? – с опаской спросила Софа. – Чем ты занималась после работы с анархистами?

Я мысленно разобрала весь наш предыдущий разговор. Обе женщины были несомненно открыты радикальным идеям, но при этом обладали здоровым скептицизмом. Они выступали против насилия и сектантства. Поэтому я решила рискнуть.

– Выложу все начистоту. Я путешественница. В моем настоящем ученые обнаружили неопровержимые доказательства того, что Люси Парсонс была афроамериканкой. Бывшей рабыней.

– Афро… американкой? – попыталась разобраться в незнакомом термине Асиль.

– В твое время специалисты изучают женщин? – У Софы озарилось лицо.

– Да. Больше того… Меня отправила в прошлое группа тех, кто изучает историю женщин. – Мне очень хотелось надеяться, что я не совершаю страшную ошибку. Но если я собиралась получить помощь Асиль и Софы, они должны были знать правду.

Усевшись на полу, Софа разгладила воротничок и снова наполнила стаканы джином.

– Так. Выкладывай нам всё.

Я откашлялась, заметно нервничая.

– Я геоученый, и я стараюсь отредактировать линию времени.

Асиль и Софа ахнули, уставившись на меня. Делать подобные признания было категорически запрещено, даже если речь шла о завербованных сторонниках. Хронологическая академия еще не была основана, однако сознательное исправление истории грозило отлучением от Машин.

– Я не могу рассказать вам всего, но я была свидетелем того, как мужчины-путешественники пытаются лишить женщин права на образование. Пытаются контролировать наши тела, порой со смертельным исходом. И я хочу их остановить. – Снова подумав про Беренис, я с трудом подавила прилив ярости. – Я прибыла сюда, потому что те, о ком я только что упомянула, похоже, черпают вдохновение у Энтони Комстока. Я не думаю, что он является их руководителем; он для них скорее путеводный маяк, в историческом плане.

Женщины переглянулись. Софа покрутила в руке стакан, однако пить не стала.

– С подачи Комстока в Нью-Йорке арестовали мою подругу Пенни. Он… Когда она проводила операцию аборта, он схватил ее и пациентку, силой притащил обеих в полицейский участок. Пациентка умерла от потери крови на полу в участке, а Пенни покончила с собой, чтобы не отправляться за решетку.

Я была потрясена.

– Я слышала, как Комсток выступал в Нью-Йорке с речью, в которой похвалялся, скольких врачей, делавших аборты, довел до самоубийства. Но тогда я решила, что он сказал это лишь для красного словца.

Софа молча покачала головой, и я поняла, что она на грани слез.

– Извини, – мягко промолвила я. – Вот почему я хочу осуществить это редактирование и остановить тех, кто идет по стопам Комстока.

– Это крайне трудная задача, – угрюмо пробормотала Асиль. – Комсток – специальный агент почтового ведомства. Он имеет право вскрывать любую корреспонденцию и арестовывать отправителей, если сочтет письма непристойными или оскорбительными.

– Он выискивает как раз такие брошюры, какие пишешь ты, Софа, – кивнула я. – Ему удалось убедить нескольких судей в том, что любая информация о контроле рождаемости является непристойной.

– Знаю. – Подойдя к окну, Софа понуро уставилась на пустынную улицу. – И очень стараюсь не попасться ему.

– Как ты намереваешься осуществить редактирование? – спросила Асиль.

Мне отчаянно хотелось изложить весь свой план, однако я и так уже нарушила слишком много правил. Раскрывать будущее считалось противозаконным в большинстве исторических эпох. Кроме того, это было жестоко: люди лишались возможности действовать самостоятельно. Разумеется, кое-кто из путешественников делал это, однако нарушать закон я не собиралась. Мне нужно было найти способ объясниться, не причинив никому вреда.

– Сейчас Комсток разрабатывает законы, которые будут существовать на протяжении нескольких поколений. Но мы не можем остановить его напрямую. Я уже пыталась это делать, с анархистами. Нам нужно каким-то образом опорочить его идеи, сделать их отталкивающими в глазах широкой публики.

Асиль кашлянула так, как делала это в театре, когда начинала терять терпение.

– Очень хорошо, но, как я уже спрашивала, что конкретно ты собираешься сделать?

– Комсток планирует выйти за пределы Нью-Йорка и пройтись крестовым походом по всей стране. Он заявлял об этом неоднократно, в разных местах. Речь идет о публичных действиях. Теперь вы понимаете, почему его очень-очень заинтересуют театры «Мидуэя». – Только это я и могла раскрыть без того, чтобы отклониться на опасную территорию.

– Он уже добился закрытия нескольких театров в Нью-Йорке, так? – спросила Асиль.

– Совершенно верно. И нескольких баров. Однако «Мидуэй» может стать переломным моментом. Если мне удастся помешать работе Комстока здесь, думаю, я смогу осуществить редактирование. Но одной мне это не под силу.

Выражение лица Софы из подавленного стало озорным.

– Я в деле!

– Вот как? – Асиль колебалась. – Я хочу сказать, ты мне нравишься, Тесс, но я тебя почти не знаю.

– Я все прекрасно понимаю. Пока что мы можем ничего не делать. Я прошу только, чтобы вы держали глаза открытыми на тот случай, если в «Мидуэй» заявится Комсток или если здесь вдруг покажутся ребята из Ассоциации молодых христиан.

– Хорошо. – Асиль подняла свой стакан. – Предлагаю выпить за это.

Мы выпили, однако разговор протрезвил нас, и вскоре мы разошлись спать.