Читать книгу Франсуа и Мальвази. II том - Анри Коломон - Страница 11

Одним прекрасным солнечным, словно как летним днем, обычным для начала года, когда: если стоять на солнце, то чувствуется ощущение жары, но стоит только оказаться в тени, или того хуже зайти светилу за облака, как можно почувствовать и сильный озноб. Так вот именно в такой день и холодный, и жаркий к портовому причалу Маона подошла длинная быстроходная тартана на парусах, поддуваемых с моря. Пришла она из Марселя. Но так как была пропущена дозорным патрульным кораблем, курсировавшем вблизи, то и интереса уже соответственно никакого не представляла. Проверочный патруль, состоящий из нескольких отряженных начальником порта служак, дожидался когда будет перекинут трап и пассажиры схлынут по нему, с видом нарочитого равнодушия.

Но потока не было, более того они чуть не упустили из виду единственного пассажира нерешительно появившегося на пристани с тяжелым чемоданом. То приплыл Капече Ковалоччо и его нервный вид выдавал в нем до сих пор не улетучившуюся досаду по поводу того, как много он впопыхах заплатил за свой приплыв; туда где он сразу же почувствовал себя в единственном числе и вообще в неприятном положении.

Разговаривавшие между собой англичане заметили его лишь когда явственно обозначился тот факт, что приезжий хочет пройти от них мимо и подозвали: «кам ту хир», с жестом пальцев. Не будь даже и этого неуважительного жеста, итальянец хорошо усвоивший, что значит немецкое: «ком цу мир», понял бы, что от него требуется по одним только словам, очень сходным с теми, которые ему доводилось слышать от австрийцев.

Поставив чемодан он подошел к ним, сразу же углубив руку в карман одежды за документами, и почувствовал себя неловко, когда один из стоявших перед ним пошел за чемоданом, явно не доверяя ему, хотя и документы были оформлены в порядке. Но тем не менее, претерпевал печальные воздействия: был раскрыт и содержимое его было досмотрено и обыскано самым беззастенчивым образом и раскидано. А со дна изъяты две шпаги, которые и привлекли внимание таможенников. Теперь его самым бесцеремонным образом досматривали самого, несмотря на то, что только что он их разочаровал, как человек прибывший из Марселя; какой-то итальяшка с документами на немецком языке.

В соответствии с ними его и спросили на том же языке насчет привезенного оружия.

– Дас ист8 пих-пах?

– А, но найн. Дас ист вжик-вжик, вжик-вжик! Их бин9…/мыкал усиленно думая/, Профессор!

Высокий английский офицер рассмеялся вместе со всеми, повторил это слово на свой лад сослуживцам. Далее его вопрос можно было расценить как запрос о цели приезда, на что Ковалоччо снова задумался на некоторое время, думая, что же лучше ответить и подбирая необходимое слово.

– Спэнишь? – спросил офицер, желая помочь, чем ввел Капече в крайнее затруднение, как отвечать на еще один трудный вопрос… Решил отрицать, хоть и с краской на лице.

– Фрэнчь? Парл тю франсé?

…Тут уж итальянец чуть не задрожал и верно побледнел, но решил идти в своем отрицании до конца.

– Нон10… А-а! Лого! /указал на себя пальцем/ Итальяно. Пилигрим.11

Настала очередь второй раз посмеяться, но смех не помог. Допрашиватель ткнул пальцем вниз на чемодан, показал собирать и идти вместе с ним в сторону… как Ковалоччо показалось тюрьмы, от чего он вдруг сразу безудержно расстроился и упрашивающе развел руки. Вид у молодого итальянца был настолько растерянным и испуганным, что английский офицер решил его отпустить ко всем чертям, но…/показал на шпаги/…Ковалоччо согласился с тем, что иметь при себе оружие в здешних местах не дозволенно.

Имя его записали и с тем отпустили…, с неприятным осадком на душе: чуть не попал в комендатуру. Капече Ковалоччо поспешил скорее покинуть порт и углубиться в кварталы, таковое ему не удалось. Заманили вывески припортовых же таверн. Однако по времени у местных продолжалась сиеста12 или же заведения в большинстве своем еще не открылись по непонятным причинам приезжему, и итальянцу пришлось некоторое время походить поискать открытое.

В тихой пустой зале таверны было прохладно и потягивало холодным сквознячком, так что снятую куртку пришлось снова одеть на озябшее тело. Но все же сидеть в холодке отдыхать после запаренных хождений было куда приятней. Чемодан уже более не оттягивал руку и пальцы, и он уже начал испытывать благотворный сон, как очнулся. Чувствуя озноб. В залу на деревянный пол ступил полный дядечка и направился к нему.

– Карамба, сеньор…/и далее все по-испански/ У вас здесь не знаешь как и одеваться! Скажите, когда вас англичане захватили?

– О месье и не вспоминайте, я так привык к своим посетителям, что кажется как будто это было только вчера.

– Ах, сеньор, значит вам милей французы, раз у вас укоренилось это обращение.

– Да нет же, помилосердствуйте, христараде, отца большого семейства обвинять в сочувствии, я лишь сказал по-привычке.

– Э-нет, не надо отказываться, папаша, говорите, что вы знаете о двух французских офицерах, служивших в вашем гарнизоне.

– А то же самое знаю, что и о трех, и четырех, и пяти. Все они сидят как миленькие по тюрьмам и не слышно от них более ничего.

– Ну как же так, ничего не слышно. Мне бы только о двух мушкетерах справки навести, не поможете мне ничем в этом деле? Я, считай, сюда только по этому делу и приехал, то есть обыкновенно навестить своих друзей. А тут англичане как снег на голову свалились, даже неожиданно как-то, право.

– …Что я могу сказать?…Я знаю, что наших… погибло меньше англичан. А у вашего брата только моряков отпевали у нас в церкви… Ну, а таких чтоб офицеры… Они какие по виду-то? Ну в чем одеты были?

– Большой нашитый крест на груди.

– А-а, не знаю, не могу ничего сказать. Тебе лучше не со мной говорить, а с ними… Выбери кого-нибудь, поговори, признайся на чистоту чего приехал, может подскажет что. Если ты у меня жить будешь, я тебя обязательно сведу.

Ковалоччо был не против. Он и пообедал у тавернщика, после отправившись отдыхать, после утомительной дороги. В тот вечер его ни с кем не сводили, а проснувшись на следующее утро ему и самому стало понятно, что ничего не нужно, все бесполезно. А необходимо как можно скорей покинуть эту местность, куда он так далеко забрался и где со своими марсельскими данными пребывал в нежелательной известности. Особенно Ковалоччо ощутил желание возвратиться обратно, когда вышел из таверны на холодный утренний воздух. Приходилось сокрушаться по поводу того, что сие решение не пришло ему в голову вчера, когда еще можно было поправить свои дела и отправиться той же тартаной.

На счастье оказалось, что тартана никуда не уходила, а стояла на своем прежнем месте и будет стоять весь этот, и утро следующего дня. Обрадованный хотя бы этим обстоятельством, Капече Ковалоччо предупредил капитана, что завтра отправляется вместе с ними, на что тот его предупредил о том, что они возможно перейдут на другое место стоянки. Это было бедой не большой, главное, что он здесь не застрянет на неопределенно – долгое время. С Менорки было трудновато выбраться и в прежние времена, не говоря об этих, и на следующее утро он непременно разыскал свою тартану в самой глубине порта в стороне дальней от портового замка, на который Ковалоччо смотрел с неизъяснимым чувством печали и вины, что потерял вчера весь день зря; только ходил вокруг да около тюремного здания и не попытался даже передать весточку о себе. Все из-за ложной боязни. Нужно было и насчет шпаг спросить, у того же длинного… все по-хорошему объяснить, как советовали.

На тартане по-видимому еще спали и наш итальянец решил погрузиться самовольно, так и сделал, никого не встретив. Водворился в свой кубрик. Покинутая им соломенная сомбреро оставалась лежать на прежнем месте и покрыв ею голову он уселся в полудреме снять с себя остатки сонливой слабости.

Потом он снова пошел на пристань погреться в солнечных лучах. Людей там собралось на порядочную толпу. Производилась посадка семьи из трех человек, его неожиданных попутчиков. Слуги заносили на палубу вещи и на душе мореплавателя сильно отлегло. Плавать по морю ему представлялось возможным только на больших кораблях, а тартана совсем не вызывала в нем уважения.

Кроме того на причале находился капитан с помощником и группа провожающих офицеров, которая не привлекла его пристального внимания, так как там не обнаружилось длинного и усатого. Ковалоччо был в восторге от того, что случай подарил ему в попутчицы молоденькую девушку в синем, дочь своих родителей. Она тоже поглядывала на него, но больше ее интересовали отпускающие ее победители, к группе которых подошел еще один здоровяк, поначалу высотой и усами показавшийся чем-то знакомым, но не тот, кого ему было нужно.

Группа переговаривавшихся между собой англичан, стоявших чуть поодаль трапа решила вдруг куда-то направиться и внимание Ковалоччо привлек последний, запоздало оттолкнувшийся от борта суденышка на который прежде облокачивался рукой. Последним был тот самый только что подошедший, спешащей походкой догоняющий остальных. Заинтересовавший Ковалоччо этот человек был в такой шляпе, нелепой своими размерами, впрочем и у самого Ковалоччо сомбреро было ничем не лучше в том отношении, что его так же из-за головного убора не опознавали.

– Если не ошибаюсь, граф д’Олон?…спросил он того, которого уже с интересом поджидали остановившиеся сослуживцы.

– Как?! Капече! /положил руки на плечи/ Ты! Какого черта?

– Тихо, потом расскажу, то есть конечно сейчас, я уезжаю уже. Отойдем, чтобы нас оставили одних… Ну а вы, граф, скажите, как вы здесь могли оказаться?

– Как видишь /показал на свой красный офицерский мундир/ Завоевал этот островок и обретаюсь пока здесь. Вот до чего жизнь довела. Ну а ты?…Путешествуешь? Я же тебя не видел с того раза, как мы расстались в кабриолете, еще там, в Париже, помнишь?

– Как раз я то помню, а помните ли вы кому обязаны приятными воспоминаниями?

– Друг мой, о чем ты говоришь! Разве это можно забыть?…Ну давай расскажи мне о нем, с ним все хорошо, ты должен о нем хоть что-нибудь знать!

– Вместо этого мне хотелось бы сообщить вам, что сюда я приехал как раз для того, чтобы с ним свидеться.

– Так значит он тоже здесь?! Какое счастье, что мы снова можем все вместе свидеться. Где он? Мне не терпится его увидеть.

– Граф, погодите радоваться, напоминаю вам, что он – француз!

– Так же как и я, чуточку.

– Граф, какой вы наивный! Он там /указал рукой на портовый замок/.

– Что???…Выходит я воевал против него? – испуганно проговорил граф, собираясь с мыслями.

– Выходит что так. И мало того, нужно еще узнать остался ли он в живых. А я вовсе в том неуверен.

– Ну это уж нет. Франсуа никогда не даст маху свалять покойника. Сидит. Я тоже слышал, что в тюрьме очень много французов, но правда сам я там и близко не бывал. Побываю!

– Что ж, дерзайте, попробуйте, вам с вашим положением это сущий пустяк. А я уезжаю.

– Позволь, позволь, так сразу, ничего не узнав о нашем общем друге! Это не порядочно. Оставайся, я тебя приглашаю. Обещаю, мы еще свидимся с ним, все втроем!…

Граф д’Олон и далее продолжал уговаривать своего давнего знакомца, суля ему тысячу разных благ, и что совершенно неудивительно для д’Олоновской манеры, кончил бахвальной похвальбой о собственном самоустройстве.

– На бриге у меня прекрасная морская квартира, настоящая кают-компания. Пойдем ко мне прямо сейчас, я тебе ее покажу. На бриг «Ореол», тут совсем рядом. Вон мачты видать.

Ладно, тогда забегу, чемодан свой возьму. – согласился Капече Ковалоччо и единственное о чем он пожалел, когда всходил на палубу: это о потерянной попутчице.