Читать книгу Когда вернусь в казанские снега… - Антология, Питер Хёг - Страница 15

– Ноги! – кричит Лилька, как только я вхожу.

Я вытираю ноги. Она всем так кричит вместо «здрасьте».

Пахнет просто исключительно! Лилька щи варит.

– Фроську видела? – спрашивает она.

Я киваю.

Фроська, я с ней столкнулась в подъезде, это Венера Ренатовна, Лилькина мать, вернее мачеха.

То есть была мать как мать. А потом Маринка раскрыла секрет – неродная. Подслушала своих родителей.

И теперь Лилька её прямо невзлюбила. Раньше мамой звала, а сейчас никак. А со мной Фроськой её называет. По-римски, Венера, по-гречески, Афродита. Значит, Фрося.

Лилька плачет – лук режет.

– Клипсы нацепила! Платье зелёное, а клипсы красные. Кошмар! Светофор!

Я говорю:

– А может, это всё сплетни, ну, то, что Маринка сказала?

– Я документы просмотрела. Мне полтора года уже было, когда она его окрутила, папочку моего. Представляешь, я такая маленькая и уже – сирота!

Лильке себя очень жалко.

– Ну и что, – говорю, – что неродная… Наоборот. Взяла с ребёнком отца твоего. Благодарить должна.

– Ха! – Лилька злится. – Ха-ха! Папочка у меня красавец. Кандидат наук. За него любая пойдёт! Будь он хоть с десятью детьми!

Я пожимаю плечами.

– Сейчас! – Лилька бросает нож, ищет что-то в учебнике. – Вот!

На фотографии – женщина в цветастом платье. На плечах у неё чернобурка с лапками. Ничего. Симпатичная. Губы только узкие. С интересом вверх смотрит. Что там вверху – на фотографии не видно. Я говорю:

– На артистку похожа.

Лилька целует фотографию:

– Это мамочка моя!

– Где взяла?

– Нашла. От меня не скроешь! Увеличу и на стенку повешу. Пусть бесится.

Шум, визг! Это идут Римма и Рита – Лилькины сестрёнки.

– Ноги! – кричит Лилька.

– У-у, как вкусно!

– Как есть хочется!

– А Ритка двойку получила. Ты ей неправильно упражнение написала.

– А Римка твой шарф распустила.

– Я нечаянно, нечаянно! Ябеда!

Ну и трещотки! Не поговоришь… Ладно, завтра до уроков зайду.

…Лилька зарёванная сидит. Даже про ноги промолчала, так расстроилась.

– Ты чего, – говорю, – такая мокрая?

Нарочно грубо говорю. Давно заметила – начнёшь её жалеть, так она совсем раскисает.

– Уеду! На Север уеду – поваром, – всхлипывает Лилька.

Я так и села:

– А юридический?

– Я лишняя тут. Девчонок только жалко! Как я без них? И без папы…

Сейчас опять заревёт.

– Как лишняя? Почему лишняя? Готовишь им здесь, полы моешь!

– Вчера. Таракан после дискотеки домой не пускал. Не пускает – и всё! Кричать, что ли? В собственном подъезде? А она: «Где шлялась?» А я: «Не ваше дело!» Уеду! Денег только нет на билет.

Стали думать, где деньги достать.

Тут как раз увидели мы объявление. Требуются натурщицы в художественную студию.

Долго раздумывали, сомневались… Всё-таки натурщица – это как-то немного стыдно звучит.

Оказалось – ничего особенного.

Днём, в воскресенье – живопись. Сидишь себе на стуле в обыкновенном платье. Сзади – фон из мятых тряпок. Неловко только, что все смотрят.

Я от смущенья всё улыбаюсь, как Мона Лиза. Но то шире улыбаюсь, то уже. И мигаю. А через час уже и веко дёргается.

По вечерам, во вторник, четверг и субботу – наброски и рисунок. Мы с Лилей в тайцах и топах – то с мячом, то с обручем. Две такие грации…

Казалось бы, что за работа – ничего не делать? Но постоишь минут десять, изогнувшись, и руки вверх, и так устанешь, как будто целый день мешки грузила!

Надо бежать на живопись, а у неё опять глаза красные.

– Знаешь, – говорю я, – вместо тебя можно кролика на стул посадить. Никакой разницы!

Нарочно грубо говорю. Но на Лильку это сегодня не действует. Всхлипывает:

– Сегодня… с утра начала: «У тебя год кончается, девятый класс, а ты мотаешься, бог знает где! И пыль везде, и бельё не глаженое…» А я ей, тихо так: «Я, между прочим, к вам в прислуги не нанималась». Она остолбенела. Потом как заорёт: «Да как ты смеешь так с матерью разговаривать?» Хотела я ей сказать, но промолчала, потому что папа вошёл. А она ему: «Твоя дочь обнаглела совсем!»

– Прямо так и сказала – твоя дочь?

– Да! Это ты, говорит, её распустил…

– Ничего себе!

– Да! Хлопнула дверью. Ушла в свой дурдом психов лечить. Ей самой лечиться надо!

– А отец что?

– А папа так виновато: доченька, говорит, ты же знаешь, мама очень устаёт на работе. А дома столько дел! Ты же, говорит, умница наша и помощница. А я молчу как рыба. В потолок смотрю. Он вздохнул и ушёл в свой институт. А я вот бельё гладила и всю дорогу плакала.

– Ну и зря! Да ты не обращай на неё внимания, раз она такая. Ещё немного терпеть осталось. Всего неделя работы. А там и учёба кончается. Купим тебе билет – и пишите письма.

…Сижу я, позирую и думаю: а может, и у меня мама неродная? Вчера, например. Ну, бросила пельмени в холодную воду. Ну, не очень, конечно, они красивые сварились. Но ведь никто не собирается их рисовать! А на вкус – какая разница? Зачем же ругаться по пустякам?

А зимой, когда я ноги промочила и заболела, она ворчала всю неделю. Мол, на работе аврал, конец года, а тут возись со мной! Родную дочь, небось, пожалела бы!

А папа? Всегда, как задену холодильник боком – он на кухне у нас очень неудобно стоит – папа удивляется: «Ну и корова!» Нет, родной отец вряд ли станет дочь так обидно обзывать! Наверно, у них детей не было, а родственники нажали, чтоб из Дома малютки сиротинку взять! Чтоб всё было, как у людей. Ну, они взяли, а я не такая оказалась – неуклюжая, пельмени в холодную воду бросаю. И вообще… Обратно уж не отдашь, приходится терпеть. Может, и мне с Лилькой на Север уехать?

Всё! Окончили девятый класс. Скоро получим денежки, и до свидания.

Мачеха моя как будто чувствует что-то. Вчера ни с того ни с сего села ко мне на кровать: «Давай, – говорит, – я тебя укрою».

А отчим сегодня опять коровой обозвал. Ничего не чувствует!

Прихожу к Лильке. Стою у двери, жду, когда там, в комнате, потише будет.

Венера Ренатовна кричит:

– Ну с чего, с чего ты это взяла?

Лилька плачет:

– Потому что ты не любишь меня!

– Что за глупости! Ну, может, я невыдержанная бываю. Аты? Ты же сама меня и доводишь!

Лилька совсем уже рыдает:

– Мне Маринка сказала.

– А ты верь ей побольше, своей Марине. Она и не то ещё скажет.

– А свидетельство о браке?

– Что, свидетельство о браке?

– Мне полтора года уже было…

Я поняла, наконец, что моё появление будет совсем некстати, и тихо ушла домой.

А часа через два является Лилька.

– Что было, – говорит, – что было!

– Да я слышала… нечаянно… Как ты ей насчёт свидетельства.

– Ты дальше слушай. Тут мама мне и говорит: «Хотела я тебе всё раскрыть, когда ты станешь постарше. Но раз так, – говорит, – слушай. Марина твоя слышит звон, да не знает, где он». Представляешь, у неё был, оказывается, до папы другой муж, и он бросил её, когда я ещё не родилась. Испугался трудностей. А потом мама вышла замуж за папу, и он меня удочерил. Вот, – говорит, – теперь сиди и думай, можешь и на него теперь злиться?

– А фотография? – вспоминаю я.

– А, – Лилька машет рукой, – это мамина учительница в молодости. Она сейчас на пенсии. Что делать-то?

– Как что, – говорю я, – ты не забыла – у нас сегодня наброски…

– А зачем теперь?

– Как зачем? Нам деньги, что ли, не на что потратить?

– В самом деле, – Лилька задумалась. – Ты знаешь, у моего папы скоро день рождения. Хочу ему настоящий мохеровый свитер связать. Мотков двадцать, наверное, надо купить. Он такой огромный у нас.

– И я своей маме тогда что-нибудь свяжу, – сказала я. – Шапочку, например. Покажешь узоры?