Читать книгу Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский - Страница 15

Еще выезжая тем хмурым утром на работу, я наметил план действий, решив, вопреки вчерашним своим ночным думам, все же получить ответы на возникающие и множащиеся вопросы, не полагаясь на течение: а то ведь выгрести так можно куда угодно, к безусловному водопаду например, а там, после условного падения, кто его знает, чем еще дело обернется… Я прокручивал уже в уме, как во время обеда соберу Монику и Афину вместе, устрою им очную ставку, призывая к открытому, откровенному диалогу, дабы мы по-взрослому разобрались в этих недомолвках и противоречиях.

Несмотря на то что сам я прибыл в офис с входящим в привычку опозданием – ни Моники, ни Афины на работе еще не было. Тогда я пробовал поразвлечься «Блатной правдой», приходя к окончательному уже убеждению, что сыт по горло всей этой правдой. И по правде сказать: правда о событиях, творящихся в стране, представлялась мне в тот момент менее существенной, чем та правда, которая была необходима лично мне: правда об отношении девушек ко мне, об их отношениях друг с другом, об их отношении к протекающим в РЦСЧОДН малопонятным процессам…

Однако время подходило к обеду, а они все не появлялись: несколько раз я выходил в коридор, хаживал украдкой к кабинету Афины, но Афины в нем было; не объявлялась и Моника. Время обеда настало, и вот я уже почти ушел обедать один, когда, спускаясь по лестнице, вдруг увидел поднимающихся мне на встречу долгожданных девушек. Они, еще не встретив меня, непринужденно шагали вместе, причем о чем-то еще переговариваясь, хихикая и явно забавляясь. Заметив меня, они мгновенно замерли, с их лиц скатилось веселье: тут же они приняли обычные, знакомые мне выражения. И если Афина смотрела своим спокойным, честным взором, как бы с чувством собственного достоинства и превосходства над Моникой, то Моника пронизывающим и умоляющим взглядом словно бы призывала меня проверить портфель и отыскать наконец одно очень важное письмо…

Не возьмусь сказать, что за лицо было в тот момент на мне, но выражало оно, вероятно, множество оттенков недоумения. Не знаю почему, улыбнувшись им и поздоровавшись, я прошел мимо. Во мне вдруг исчезло всякое желание проводить с ними душеспасительную беседу, в которой мысленно я упражнялся все утро. Вот не мог их понять – и все: то они тайком ссорятся, то откровенно клевещут друг на друга, а теперь, как ни в чем не бывало, миленько идут и хихикают о чем-то своем, девичьем. Это становилось выше моего разумения.

Решив для себя, что, может, никаких загадок на самом деле и нет, а есть только какая-то заурядная бессмыслица, замешанная на играх моего воображения, я раздумал обедать вообще, а вместо этого отправился сжигать рабочее время в кино. Отыскав через «Кайфон» ближайший к работе кинотеатр, я двинулся на первый попавшийся сеанс: в сущности, мне было все равно на что смотреть. Просматриваемый фильм, кстати, к сдержанному поначалу удивлению, оказался откровенно удачным. Больше скажу – почти безупречным. Недаром тот самый фильм впоследствии собрал внушительную коллекцию всяких призов и ветвей, прочно закрепившись в верхах самых знатных рейтингов. И несмотря даже на все на это – я то погружался в происходящее на экране, то возвращался в собственные мысли, будучи не в состоянии определить: что мне сейчас занимательней. Добавлю, что главный герой картины, по мере развития событий, медленно, но верно слетает с катушек от абсурдности повседневной нормальности и трагического несоответствия собственного понимания нормальности к представлениям окружавших его землян, что заставляло меня относиться к нему с искренней и стремительно нарастающей симпатией.

Возвращаясь в офис под самый вечер, больше для того чтобы отметиться на выходе и лишний раз мелькнуть где положено, я приметил идущего по коридору в направлении нашего кабинета Козыря. Только тут и вспомнилось, что сегодня ведь должна состояться жеребьевка, в результате которой будет избран новый глава отдела Mobile razvodko, взамен внезапно захворавшего Камоныча. За всеми забродившими в голове думами это событие как-то совершенно затерялось на задворках сознания.

Когда я вошел в кабинет, все уже были в сборе, все было готово к жеребьевке, в тот момент Козырь со всей внушительностью оглашал регламент предстоящего действа. В широкой и прозрачной вазе, установленной на подоконнике, лежало пятнадцать оранжевых шариков – по количеству нас, разводящих манагеров. И одному из нас, по итогам слепого выбора, светило повышение по службе… Гарик Валентиныч тем временем шутил, что процедура будет недолгой и это будет не больно: победителем станет первый же вытянутый шарик, в котором лежит бумажка с фамилией нового главного; бумажка будет вынута из шарика и продемонстрирована всем остальным претендентам, дабы ни у кого не оставалось сомнений в объективности и справедливости свершившегося.

Откровенно говоря, как-то не относился я к происходящему всерьез, ведь еще в ходе вчерашнего трудодня морально я уже распрощался с РЦСЧОДН, будучи в статусе уволенного, поэтому, пожалуй, и не считал себя вправе на что-то претендовать и куда-то метить. К тому же я отработал в «Расчетном центре» немногим более месяца, тогда как многие высиживали здесь уже годами, да и были постарше меня, а потому именно их подсознательно я и считал настоящими кандидатами, хотя теоретически наши шансы были абсолютно равны. Верхом же удачи я счел бы победу Моники: она, как и я, работала тут совсем недавно и по-прежнему представлялась мне барышней довольно позитивной, чтобы не сказать беспечной, и поэтому побыть под ее началом мне было бы комфортнее и любопытнее всего. «Кроме того – раз уж она написала мне то самое письмо-предостережение, значит, я ей некоторым образом небезразличен… глядишь, буду ее фаворитом!»

Пока я формулировал эти тезисы и прикидывал шансы, в кабинете уже отчетливо обозначилась Афина. Выяснялось, что именно она, как офис-манагер, будет тянуть победный шарик и озвучивать фамилию счастливчика. Козырь, похлопав в ладоши и призвав всех смотреть в оба, пригласил ее к вазе…

Афина, казалось, задалась целью внести максимальную интригу: опустив руку в вазу и секунд десять, показавшиеся, как водится, всем вечностью, старательно перемешивала и взбалтывала шарики. Наконец она вытянула один из них и принялась в свойственной ей неторопливой манере извлекать оттуда бумажку…

Стоит ли вообще говорить, что центровым по мобильным разводам, с легкой руки Афины, стал я?