Читать книгу Киноутопия - Антон Рай - Страница 9

– Да что ты так переживаешь? Это ведь всё на экране происходит.

– Не взаправду, что ли?

– Конечно. Что такое вообще кино? Ожидание вещей, которые в реальности никогда не происходят, но происходят только в кино.

– А в реальности люди не страдают, не терзаются? Не путешествуют, не попадают в передряги? Не влюбляются и не убивают друг друга?

– Как в кино – не влюбляются и не убивают. Пойми ты, кино – это аттракцион. Посмотрели, поплакали или посмеялись и… и всё. Не ищи большего. Не ищи реальность на экране. Кино закончилось, реальность началась. Реальность закончилась, началось кино.

– Старая песня под названием: «Это только кино».

– А что, Хичкок так и говорил. Сам Хичкок.

– Он даже хуже говорил: «Это всего лишь киношка».

– Вот видишь. Говорил о киношке и снимал Кино. А мы тут треплемся о Высоком, а что еще там снимем?

– Треплемся о Высоком и снимем шедевр.

– Ну-ну.

– Кстати, а ты знаешь, как в точности звучит цитата Хичкока, где он говорит о киношке?

– Не припомню.

– Так я напомню. Дело было на съемках фильма «Под знаком Козерога», в главной роли снималась сама Ингрид Бергман, и ей не нравилось, что в фильме используются длинные планы. По этому поводу Хичкок и сказал: «Да, ей не нравился наш метод, а поскольку я не терплю возражений на площадке, я бывало говорил ей: «Ингрид, это всего лишь киношка!»28 Ха-ха!

– Чего это ты развеселился?

– А я бы просто хотел спросить у Хичкока: если уж он снимает «всего лишь киношку», то какого черта он не терпит возражений на площадке? Какая разница, если кто-то недорабатывает или видит сцену иначе, чем он? Это ведь «всего лишь киношка»! Да видно сам Хичкок воспринимал свою «киношку» на полном серьезе.

9 сентября 2022 года

Поговорил с Геной Геничем. Любопытнейший вышел диалог. Записываю его по свежим следам.

Генич. Вы наблюдайте за мной. Внимательно наблюдайте. Я во время съемок реализую два шаблона поведения, и по ним сразу можно судить – хороший выйдет фильм или нет. Во-первых, я могу говорить, что всё идет отлично, что команда подобралась идеальная, что режиссер – Станислав Пудовкинович Эйзенштейн и так далее. Сам я во время съемок трезв как стеклышко и думаю только о работе – мечта режиссера, опять-таки. Итог, обычно, один – снимается какая-то безликость полная; не обязательно чушь, но и через год-другой о снятом фильме никто не вспоминает. Это первый шаблон.

Гольц. Запомнил.

Генич. Хорошо, переходим ко второму. Тут я первым делом влюбляюсь в партнершу. Не знаю, как так получается – хотя дело довольно обычное. Психоаналитики вон целую теорию выдумали – почему пациентка влюбляется в своего аналитика, хотя, по-моему, везде и всегда, где мужчина и женщина оказываются в достаточно близком контакте, подразумевающем эмоциональную вовлеченность – так вот, в таком случае везде и всегда из искры эмоций разгорается пламя страсти, и никаких особых теорий под это более чем естественное дело подводить не надо. Но это так, к слову. Значит, влюбляюсь я в партнершу, а она, разумеется, на меня ноль внимания, мое же внимание ее только тяготит. Это первый этап. Заканчивается он всегда безобразной сценой публичного объяснения – оно же публичное унижение. Я при всех объясняюсь ей в любви, она при всех говорит мне, как я ее достал. Все вынуждены всё это выслушивать. После объяснения-унижения начинается этап номер два – я запиваю. Надо же как-то унижение пережить; выпивка – способ банальный, но надежный. Пью я, значит, не просыхая, так пью, что и режиссер уже на мне крест ставит и чуть с площадки не гонит. Этот этап заканчивается какой-нибудь особенно безобразной попойкой – такой, что ни в какие ворота. Потом начинается третий этап: с одной стороны, я проваливаюсь в мрачнейший депресняк, а с другой – всё же беру себя в руки и показываю свою лучшую игру. Жить мне не хочется, но для дела так оказывается лучше. Этап этот заканчивается тем, что я выворачиваю всего себя наизнанку, но выдаю ключевую для кино сцену, можно сказать, «решаю» фильм. Режиссер счастлив, я же в итоге довожу свою нервную систему до такого полного истощения, что меня отвозят в профилакторий – там я уже личность известная, там меня уже, можно сказать, ждут. Врач мне прямо сказал, что в следующий раз меня могут и не довезти. Он вообще большой шутник – этот врач. Всё говорит мне: «Не выматывайте вы себя так, а то умрете». Я ему отвечаю: «Так и так умру». – «Ну и умирайте, говорит, дело ваше». Люблю я его. Вот такой второй шаблон. Первый: всё идет отлично, команда идеальная, я трезв, кино плохое. Второй: влюбленность-запой-депресняк-профилакторий. Зато кино в итоге хорошее получается.

Гольц. А что пока о съемках скажешь?

Генич. Пока всё отлично. И режиссер – какой надо, и команда подобралась замечательная.

Гольц. Беда! На одно надеюсь: больно у тебя партнерша красивая – трудно будет не влюбиться.

Генич. В Викторию-то? Нет, это мне не грозит. Не моего типа барышня. Да и она меня в упор не замечает.

Гольц. Так всё и начинается.

Генич. Не начинается.

11 сентября 2022 года

По какому-то случаю мы все дружно попросили Гену Генича рассказать о его поездке в Канны – он единственный из группы бывал в этой кинематографической Мекке. Геннадий сначала нахмурился, потом отказался, но, чтобы все отвязались, в конце концов выпалил:

– Да что вам эти Канны сдались? Как дети, ей богу. Канны – это курорт. Как все курорты он очень бессмысленный. Там нет ни архитектуры, ни истории, ничего нет29. Только отвратная красная дорожка и щеголяющие по ней модели, пьянеющие от вспышек фотокамер. Модели как женского, так и мужского пола. Тьфу. Кино чаще всего плохое, но оно сейчас везде плохое. Совсем дышать нечем – все идеи истончились, пытаются раздуть до размера фильма какие-то идейки. Оригинальничают, высасывают из пальца какую-то псевдо-проблематику с обязательным привкусом непристойности. Правильно: когда сказать по существу нечего, только и остается, что оригинальничать. Пооригинальничали – и под софиты. Пустота. Позерство. Опять позерство. Ничего, кроме позерства. Вся эта роскошь оголтелая. Почти неприкрытое тщеславие. Нас ведь с детства учат, что всё это нехорошо – всё это бахвальство в сочетании с роскошью. Ан нет, все только и твердят: Канны, Канны. Смешно, ей-богу…

Сказал бы это кто-то другой, и его самого можно было бы заподозрить в позерстве, но не Гену Генича. В роли порицателя всяческих канн он предельно органичен. А что я? Я бы тоже, пожалуй, попорицал Канны… получив для начала «Золотую пальмовую ветвь». «Эх, подлец человек, и подлец тот, кто его за это подлецом называет»30.

13 сентября 2022 года

Кандидат на роль Человека (искомого фотографом) номер один – Атлет. Олимпийский чемпион в копье-метании, а по совместительству – олимпийский бог. И в самом деле – удивительной атлетической красоты мужчина. Аполлон, как есть Аполлон. Всё в Атлете отсылает к греческому или возрожденческому канону красоты: высокий; естественно, а не культуристически мускулистый, пропорционально сложенный, с сурово-мужественным, но вовсе не мужланским лицом. Разумеется, красоту эту открыл вовсе не Фотограф; Атлет и без всякого Фотографа – завсегдатай обложек, кажется, всех существующих гламурных изданий; вдобавок он регулярно попадает в списки топ-10, будь то самых красивых, сексуальных, богатых, влиятельных и т. д. и т. п. Но Фотограф уверен, что никто не видит в Атлете то, что видит он. Только он, Фотограф, сможет вылепить из Атлета античный идеал, а не смазливую модель. Но для этого сначала надо добраться до Атлета, а сделать это совсем непросто – ведь всякий ВИП окружен рядом барьеров и цепочкой церберов, не дающих поклонникам ВИПа разорвать объект поклонения на мелкие кусочки.

Атлету отводилось десять минут экранного времени – из них примерно девять Фотограф и пытался решить проблему встречи с кандидатом на роль Человека, а оставшуюся минуту занимал памятный разговор, состоявшийся между Фотографом и Атлетом.

Разговор между Фотографом и Атлетом:

Атлет. Скока?

Фотограф. Что?

Атлет. Скока даешь?

Фотограф. Чего?

Атлет. Скока за фотоссесию? Меньше десяти не буду.

Фотограф. Извини, я всё еще не понял.

Атлет. Балду гоняем? Русским языком говорю: меньше десяти тысяч бакинских за фотоссесию не беру.

Фотограф. Теперь понял.

Атлет. Ну и?

Фотограф. В смысле: скока?

Атлет. Да.

Фотограф. Нискока.

Атлет. Теперь я не понял.

Фотограф. Поразмышляй на досуге – может, и поймешь.

Атлет. Опять балду гоняем? Ты вообще кто такой?

Но Фотограф не ответил на последний вопрос Атлета – он уже ушел. Разговор разрушил все его планы: он не мог лепить греческого бога из человека, изъясняющегося подобным языком. Фотограф чувствовал себя искателем приключений, который, увидев в одной старинной книге рисунок удивительно красивого павлина, отправился на поиски этой птички (заключенной в башне знаменитого и весьма опасного джинна), почему-то решив, что она должна прекрасно не только выглядеть, но и петь. После многих опаснейших приключений он таки добрался до нее и, попросив ее спеть, приготовился услышать самые дивные звуки, но птичка, что называется, «каркнула во всё воронье горло», а искатель приключений со стоном разочарования упал в обморок31. Фотограф в обморок падать не стал – он стал искать кандидата на роль Человека номер два.

23 сентября 2022 года

Кандидат на роль Человека номер два – Политик. Разумеется, оппозиционный политик. Найти политика, который бы при этом остался Человеком во власти – это утопия. Итак, кандидатом на роль Человека номер два стал для Фотографа оппозиционный политик России номер один (в дальнейшем именуемый Оппозиционер – уж простите за канцелярит). О, этот кандидат всерьез претендовал на то, чтобы стать искомым Человеком. Чем ближе узнавал его Фотограф, тем меньше у него оставалось сомнений: вот он – Человек. В самом деле, ругать власть в России может каждый и даже, наверное, нет русского человека, который бы не составил себе из ругани власти своего рода хобби; но бросить власти вызов, причем вызов реальный, заставить власть воспринять себя как угрозу – это дело другое. Оппозиционер заставил. И если вначале его едва ли воспринимали иначе, чем Дон Кихота, то есть как безумца, над которым можно посмеяться (а ведь только Дон Кихоту могла прийти в голову страннейшая мысль, что в России может не быть коррупции и может быть независимый суд), то, чем дальше, тем яснее всем становилось – только Дон Кихот и может что-то по-настоящему изменить в этой жизни. И вот уже тысячи людей готовы пойти за Политиком оппозиционного образа, а вот уже их и миллионы.

Фотограф не имел ясных политических убеждений, но ему, естественно, не очень нравилось то, что происходит в стране, поэтому даже и чисто политически он попал под влияние Оппозиционера. Да и как лепить образ Человека, предварительно не влюбившись в него? Никак. Вот фотограф и влюбился. Да, он был очарован и, шагая с митинга на митинг, проникаясь болью обездоленных (а иногда изведывая и дубинок), и соответственно, проникаясь всё большей ненавистью к безнаказанно творящей произвол власти, Фотограф одновременно проникался и всё большим уважением к фигуре Оппозиционера. Конечно, Оппозиционер не был таким красавцем, как Атлет: куда менее мускулистый и более нескладный, он брал другим – своей смелостью, бескомпромиссностью, напором.