Читать книгу Скриба - Антонио Гарридо - Страница 6

В ту ночь северный ветер выстудил Вюрцбург до последнего закоулка. Мужчины торопливо затыкали щели и разжигали огонь в очагах, женщины пытались согреть детей среди тюфяков, и все молились, чтобы припасенных дров хватило до утра.

Люди смиренно терпели холод и все-таки кое-как засыпали возле кучки раскаленных углей, но Тереза даже не пыталась это сделать. От плача веки у нее распухли, воспаленные глаза еле различали стены хижины, где она нашла пристанище, кожа до сих пор пахла дымом, а обгоревшая одежда напоминала о пережитом кошмаре. Девушка в очередной раз разрыдалась и стала просить у Господа прощения за свои грехи.

В памяти опять пронеслись картины происшедшего: ухмылки парней из мастерской; гнилая кожа в водоеме; испытание, за которое она столько боролась; ссора с Корне и, наконец, страшный пожар. От одних воспоминаний волосы поднимались дыбом, но она не уставала благодарить небо за то, что осталась жива.

Господи, если бы еще и Клотильду удалось спасти!

Она иногда заставала эту девушку у амбаров возле мастерской или роющейся в кучах мусора. Насколько она знала, ее родители погибли еще в начале зимы, и с тех пор она бродила вокруг церкви, ни в ком не находя сочувствия. Тереза прикинула, что Клотильда должна быть ее возраста или немного моложе. Какое-то время назад девушка исчезла, и Тереза ничего не знала о ней до самого пожара.

Она помнила, что решила вернуться в мастерскую после того, как помогла жене Корне забраться на стену. Когда она вошла, пламя гуляло по крыше, а все помещение напоминало огромный огненный лес. Она уже собирала последние книги, когда увидела Клотильду. Скрючившись на полу, девушка махала руками, отбиваясь от льющегося с крыши раскаленного угольного дождя. У ее ног валялось несколько яблок. Несомненно, она воспользовалась суматохой и проникла в мастерскую в поисках какой-нибудь еды.

Тереза попыталась вытащить ее, но девушка сопротивлялась, причем лицо ее кривилось от боли – кожа была обожжена и покраснела. Оглянувшись, Тереза увидела под одним из столов голубое платье, в котором ей пришлось нырять в водоем. Оно до сих пор было сырое, и Тереза протянула его девушке. Та, торопливо скинув свои лохмотья, переоделась. От влажной ткани ей стало легче, но в этот момент крыша треснула, сверху посыпались балки. Тереза стала тянуть девушку к выходу, но та, перепугавшись, бросилась в противоположную сторону. Крыша над ней рухнула, и Клотильда оказалась погребенной под горящими обломками.

Потом Тереза неслась вниз по склону, то и дело спотыкаясь и чувствуя затылком дыхание дьявола. Увидев тропинку, идущую вдоль стены, она свернула на нее, перелезла через стену и оказалась сначала в зарослях кустарника, а затем в каштановой роще, где обычно паслись свиньи. Там оказалась хижина свинопасов, где Тереза и спряталась. Она плотно закрыла за собой дверь, словно хотела преградить путь несчастьям, и без сил сползла по стене на пол, спиной ощущая колкость ветвей и холод скрепляющей их глины.

Сгоревшие книги, разрушенная мастерская, несчастная погибшая девушка… Больше она никогда не осмелится посмотреть Горгиасу в глаза. Она опозорила его самым жестоким образом, каким только дочь может опозорить отца, но еще хуже то, что она его разочаровала. Она плакала, пока слезы не разъели щеки, бормотала слова прощения, умоляла Господа, чтобы он совершил чудо и вернул все назад. Она одна виновата: если бы не ее безумное желание стать тем, кем она не должна быть, ничего бы не случилось. Правы те, кто говорит, что место женщины – дома, у очага, рядом с мужем, а ее предназначение – рожать детей и укреплять семью. Вот Бог и наказал ее за дерзость.

Она проснулась, дрожа от холода. Тело затекло, в висках стучало, ноги не держали, будто она шла всю ночь напролет, грудь заложило, а в горло словно впивались шипы. Когда она немного пришла в себя и открыла скрипучую дверцу, оказалось, что уже рассвело. Место выглядело пустынным, и тем не менее Тереза внимательно огляделась.

С шумом взлетела стая скворцов. Зелень деревьев и чистота неба поразили Терезу. На мгновение каштановая роща показалась ей прекрасным ухоженным садом, она наслаждалась запахом сырой земли и ласковым прикосновением ветерка.

В желудке заурчало, и она вспомнила, что со вчерашнего дня у нее маковой росинки во рту не было. Отвязав от пояса кожаный мешок, она выложила на пол вощеную табличку и бронзовую палочку, которую использовала для письма. Еще в мешке нашлось яблоко, завернутое в льняной платок. С наслаждением жуя его, она продолжала вытаскивать свои богатства: маленькое прочное огниво, резное костяное распятие, пузырек с душистым маслом для пергаментов и моток пеньковых ниток, которыми она сшивала листы.

Решение далось ей с трудом, но она все-таки приняла его: убежать как можно дальше от Вюрцбурга, где никто никогда ее не найдет. Может быть, на юг, в Аквитанию, а может, на запад, в Неустрию16; говорят, там есть аббатства, которыми управляют женщины. Если повезет, можно добраться и до Византии. Отец всегда говорил, что когда-нибудь она снова встретится со своими бабушкой и дедушкой Теолопулос. Конечно, она едва их помнит, но уж в Константинополе непременно их отыщет. Она будет много трудиться и обязательно добьется успеха. Будет изучать грамматику и поэзию, как хотел Горгиас, и тогда, возможно, осмелится вернуться в Вюрцбург, чтобы встретиться с отцом и попросить у него прощения за свои грехи.

А пока она сложила немудреные пожитки в мешок и обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на город. В двадцать три года ей предстояло начать новую жизнь.

Попросив у Бога благословения и поддержки, она по узкой тропе углубилась в чащу.

Через два-три часа она совершенно обессилела. Примерно пять миль она прошла по тропе, соединяющей Вюрцбург с Аквисгранумом, но с первыми горными отрогами тропа исчезла под снежными заносами. Насколько хватало глаз, всё – от булыжника до высокого холма – было покрыто белой пеленой, лишавшей ее ориентиров, потому что деревья и утесы были похожи друг на друга.

Решив немного передохнуть, Тереза села на поваленный ствол и с беспокойством посмотрела на небо. Погода в последнее время была неустойчивой, и теперь, похоже, собиралась буря. Она надеялась найти по дороге орехи и ягоды, но кусты от холода засохли, и ей пришлось довольствоваться огрызком яблока, который она предусмотрительно положила в мешок. Вдруг горизонт пронзила молния, деревья закачались, небо потускнело и приобрело пепельный цвет. Скоро полил дождь. Тереза попыталась укрыться среди скал, но все равно вымокла насквозь.

Прижимаясь к скалистому выступу, она поняла, насколько эфемерны были ее намерения. Мечты мечтами, но она никогда не доберется ни до Аквитании, ни до Неустрии, ни тем более до далекой Византии. У нее нет ни еды, ни денег, ни родственников, к которым можно обратиться за помощью. Она не умеет обращаться ни с мотыгой, ни с плугом, ни разу не собирала виноград и не может приготовить даже простую похлебку. Единственное, чем она занималась, это изготовление никому не нужных пергаментов, а ими на жизнь не заработаешь. Ну почему она упрямилась и не слушала свою мачеху! Нужно было учиться тому, что написано на роду всем женщинам. Умей она прясть, шить или стирать, непременно нашла бы себе поденную работу в Аквисгрануме и скопила денег, чтобы с каким-нибудь караваном добраться до Неустрии.

Но она все равно попробует, наймется в батрачки или поищет место ученицы кожевника. Что угодно, только не публичный дом с его нехорошими болезнями.

Дождь усиливался, и Тереза решила перебраться в какое-нибудь более надежное укрытие. Кроме того, в Вюрцбурге, возможно, ее уже хватились, а у дороги ее ничего не стоит найти. Тут она вспомнила о небольшой каменоломне в получасе ходьбы отсюда – там стояла старая печь для обжига извести и не менее старый дом. Она знала это место, так как несколько раз приходила туда за известью, необходимой для выделывания кож. Дом принадлежал вдове Ларссон, грубой и суровой женщине, которая управлялась на каменоломне вместе с сыновьями. Зимой, когда строительство прекращалось, они перебирались в Вюрцбург, значит, там можно укрыться и переждать непогоду.

Около полудня Тереза подошла к каменоломне. Ей хотелось побыстрее спрятаться от дождя, и тем не менее она замедлила шаг, напрягая слух и внимательно всматриваясь вдаль.

Каменоломня, располагавшаяся на склоне горы, напоминала громадный щербатый рот. В нижней ее части стояла печь для извести – сплюснутая, похожая на веретено башня, размером чуть больше тех, в которых пекут хлеб. Вверху у нее была круглая дыра, служившая трубой, а с боков – еще четыре для вентиляции. Дом стоял на берегу реки, подальше от известковых паров, образующихся при сжигании, а за ним теснились амбары, которые использовали как склады.

Тереза не двинулась с места, пока не убедилась, что поблизости нет ни вдовы Ларссон, ни ее сыновей, однако дверь в дом оказалась приоткрыта, и она засомневалась, стоило ли сюда приходить. На ее слабый стук никто не откликнулся, и девушка все-таки решила войти – будь что будет. Подняв с земли палку, она толкнула дверь плечом, но та не поддалась. Лишь с третьей попытки дверь с шумом распахнулась, и ее взгляду предстала пустая комната. Тереза вошла, закрыла глаза и так постояла несколько минут, наслаждаясь покоем. От едкого запаха извести саднило горло, однако сейчас это ей даже нравилось. Дождь молотил по крыше, ветер хлопал оторвавшимися досками, но теперь непогода была уже не так страшна.

Как во всех постройках в этих местах, в доме не было окон и свет сочился сквозь проем для дыма, оставленный в сложенной из ветвей крыше. Когда глаза привыкли к полутьме, она заметила, что все в комнате перевернуто вверх дном, табуреты опрокинуты, посуда разбросана по полу. Она не придала этому значения, решив, что сюда забрался какой-нибудь зверь. Ни еды, ни одежды в доме не оказалось, и она, чтобы отвлечься, стала собирать валявшиеся повсюду вещи. В одном углу обнаружилась целая гора деревянных чурбаков, из которых вдова Ларссон делала башмаки.

Многие семьи находили себе в мертвый сезон дополнительные занятия, и Ларссон с сыновьями от них не отставали. Тереза обратила внимание на необычный инструмент, лежавший на одной из рабочих скамей. Это был огромный нож с металлическим кольцом на острие, скрепленным, в свою очередь, с другим кольцом, еще более мощным, привинченным к скамье. Таким образом, нож мог вращаться вокруг острия и почему-то напомнил Терезе подвесной мост.

Она однажды видела, как вдова Ларссон ловко с ним управлялась: сначала закрепила рукоятку на специальной подставке, а затем, точными движениями поднимая и опуская нож, обтесала чурбачок так, чтобы он приобрел форму башмака.

Из любопытства Тереза тоже решила рискнуть. Она нашла подходящий кусок дерева и положила рядом с инструментом. Потом двумя руками начала поднимать рукоятку, намереваясь закрепить ее, но та соскользнула, и нож со всего маху упал на скамью. Слава Богу, она действовала обеими руками, иначе одну наверняка потеряла бы. Вторая попытка удалась, и она все-таки попробовала свои силы в изготовлении башмаков.

После этого Тереза принялась поднимать и расставлять табуреты, но мысли ее были уже в Аквисгрануме. Первым делом она пойдет на рынок и обменяет огниво и палочку для письма на какую-нибудь еду, например на фунт хлеба и несколько яиц, а если поторгуется, то и на кусок копченого мяса. Затем отправится в квартал ремесленников и поищет там работу в кожевенной мастерской. Она никогда не была в Аквисгрануме, но предполагала, что в городе, который Карл Великий выбрал в качестве своей резиденции, такой квартал обязательно должен быть.

Вдруг сердце у Терезы упало.

Сомнений быть не могло – снаружи раздавались голоса, и они приближались.

В испуге она бросилась к дверям. Неужели это семейство Ларссон? Сквозь щель она смутно разглядела две фигуры, направлявшиеся к дому. О Боже! Похоже, это мужчины, к тому же вооруженные, и через пару секунд они будут тут. Нужно срочно прятаться. Она вспомнила о груде чурбаков и укрылась за ними как раз в тот момент, когда незнакомцы вошли в комнату. Спрятав голову в коленях, она молилась, чтобы ее не обнаружили. Однако у пришельцев были другие заботы – они сразу направились к очагу и попытались развести огонь.

Из своего укрытия Тереза видела, как они сняли оружие и насадили на меч пару белок, намереваясь их зажарить. При этом они хохотали, размахивали руками и толкали друг друга, будто пьяные. Один, высокий и тучный, настоящая гора жира, покрытая шкурами, был занят, похоже, только тем, чтобы устоять на ногах и со всего маху не брякнуться об пол. Второй, худой и беспокойный, то и дело почесывал веснушчатое лицо и поводил носом, словно зверь, вынюхивающий добычу. Тереза подумала, что если бы крысы ходили на двух лапах, они были бы очень на него похожи.

В какой-то момент толстый сказал что-то веснушчатому, и тот схватился за нож, но вовремя остановился, и оба снова расхохотались. Когда они успокоились, Тереза вдруг осознала, что они говорят на чужом языке, а значит, спасти ее может только чудо, так как это не воины, зашедшие сюда из Вюрцбурга, а саксы – язычники, готовые убить любого, кто окажется у них на пути.

В смятении Тереза неловко повернулась, и один из чурбаков с грохотом упал на пол. Девушка затаила дыхание, но толстый лишь равнодушно обернулся на шум и продолжал жарить добычу, а вот веснушчатый заинтересовался, взял горящую ветку, вынул нож и медленно направился в ее сторону. Тереза закрыла глаза и скрючилась так, что кости заломило, но незнакомец уже схватил ее за волосы и даже слегка приподнял над полом. Она кричала и брыкалась, пытаясь вырваться, пока сильный удар не заставил ее замолчать. Ощутив вкус крови, она поняла, что кроме своих убийц ей больше ничего не суждено увидеть.

Веснушчатый поднес к Терезе факел и принялся изучать ее, как охотник, который обнаружил лису в поставленном на кроликов капкане. Хотя лицо девушки и пострадало от удара, общая картина, по-видимому, его удовлетворила, и он плотоядно улыбнулся. Затем взгляд его скользнул ниже, к полной, упругой груди и широким бедрам. Наконец он спрятал нож, схватил ее за руку, вытащил на середину комнаты, спустил штаны, и перепуганная Тереза увидела его пульсирующий волосатый член. Девушку словно парализовало – она и представить не могла, что под штанами прячется такая жуткая штука. От ужаса она даже обмочилась и готова была умереть со стыда, однако пришельцев ее несчастье еще пуще развеселило. Пока толстый держал ее, веснушчатый срывал с нее одежду.

Увидев в красноватых отблесках углей ее живот, веснушчатый не смог сдержать очередной хищной улыбки. Бледная кожа контрастировала с темным треугольником, и яростное желание пронзило его. Тогда он поплевал на член, потер его и нацелил на Терезу. Девушка закричала и, проклиная своих мучителей на чем свет стоит, непонятно как вырвалась, бросилась к своему прежнему укрытию и начала лихорадочно искать в мешке бронзовую палочку. Если та отыщется, у нее появится возможность спастись, однако палочка никак не находилась.

Слава Богу, в тот момент, когда веснушчатый собирался наброситься на нее, пальцы нащупали нужный предмет, и Тереза выставила миниатюрное оружие навстречу своему врагу, который замер в нескольких сантиметрах от металлического острия. Толстый в недоумении наблюдал за происходящим, словно собака, ожидающая знака хозяина, однако веснушчатый, не произнеся ни слова, зашелся смехом. Затем схватил кувшин и с жадностью начал пить, расплескивая жидкость, и тут же, без передышки, хлестнул Терезу по лицу – палочка взлетела в воздух.

В мгновение ока девушка оказалась распростертой на скамье, и ненавистный сакс уже тыкался ей в лицо слюнявым ртом. Запах алкоголя не давал дышать. Возбужденный вином, он искал в складках одежды собственный член, одновременно прижимая руки жертвы к скамье у нее над головой. Тереза попыталась сжать ноги, однако мучитель с силой раздвинул их. И вдруг она заметила, что его правая рука находится как раз под гигантским ножом. Ей нужно было высвободиться всего на несколько секунд, и тогда она приподняла голову и поцеловала сакса в губы. Мужчина опешил, чем она моментально и воспользовалась: толкнула подставку, на которой был закреплен нож, и страшное орудие упало на руку сакса с такой силой, что пальцы отлетели и кровь хлынула рекой.

Пока он барахтался на полу, как раненая свинья, Тереза бросилась к двери и убежала бы, если бы толстый не заступил ей дорогу. Девушка попыталась увернуться, однако он с неожиданной ловкостью схватил ее за волосы и занес нож. Она замерла в ожидании смертельного удара, но в этот момент сакс как-то странно хрюкнул, глаза у него закатились, он зашатался и упал сначала на колени, а потом лицом вниз. Тут Тереза увидела торчащий у него из спины огромный кинжал, а за упавшим телом – юного Хооса Ларссона, протягивающего ей руку.

Хоос вывел ее на улицу и вернулся в дом, откуда некоторое время раздавались душераздирающие крики, после чего он вышел с окровавленными руками. Подойдя к Терезе, он накинул на нее свой шерстяной плащ.

– Все кончилось, – сиплым голосом сказал он.

Тереза взглянула на него полными слез глазами и вдруг поняла, что едва одета. Щеки ее зарделись, и она постаралась как можно плотнее запахнуться в плащ. Молодой человек, смущаясь, помог ей.

Хоос Ларссон показался ей симпатичным. Может быть, излишне суров, однако заботливый и с хорошими манерами. Она давно его не видела и даже не вспоминала о нем, а теперь он оказался ее спасителем. Правда, он наверняка отведет ее в Вюрцбург, где она предстанет перед судом. Но это не важно, лишь бы отец ее простил.

– Пойдем в дом, тут мы замерзнем, – предложил он.

Тереза отрицательно покачала головой.

– Тебе нечего бояться, они мертвы.

Она снова покачала головой. Туда она не войдет, даже если будет умирать от холода.

– О Боже! – в сердцах воскликнул Хоос. – Тогда пойдем под навес. Огня там нет, но хотя бы от дождя укроемся.

Не дожидаясь ответа, юноша подхватил Терезу на руки и отнес под крышу. Там он ногами сгреб немного соломы и осторожно посадил на нее девушку.

– Мне нужно заняться трупами, – сказал он.

– Пожалуйста, не уходи.

– Я не могу их там оставить, кровь может привлечь волков.

– А что ты собираешься с ними делать?

– Похороню, наверное.

– Похоронишь этих убийц? Их следует бросить в реку, – сказала она, нахмурившись.

Хоос рассмеялся, однако, почувствовав недовольство Терезы, подавил смех.

– Извини, но это вряд ли получится. Там такой лед, что его только киркой пробить можно.

Тереза, пристыженная, промолчала. В пергаментах она, конечно, разбирается, а вот обо всем остальном почти ничего не знает.

– Но даже если бы река была не замерзшая, – добавил он, – все равно не стоило бы этого делать. Они наверняка входили в какой-то передовой отряд, и рано или поздно вода вынесла бы их к своим.

– Разве тут есть еще саксы? – со страхом спросила Тереза.

– Тут, возможно, и нет, но где-то поблизости – наверняка. Перевалы прямо-таки кишат ими. Я три дня потерял, огибая горы.

Огибая горы… Значит, Хоос пришел из Аквисгранума и не знает, что случилось в Вюрцбурге. Тереза почувствовала облегчение.

– Зато ты появился более чем кстати, – сказала она, наблюдая, как Хоос трет руки снегом, чтобы смыть кровь.

– Я со вчерашнего дня брожу по окрестностям, – объяснил он. – Уже собрался было переночевать в печи, но, когда подошел, заметил в доме свет и понял, что это те два сакса. Мне не хотелось с ними встречаться, и я решил подождать под навесом, пока они уйдут. Утром они исчезли, но я все-таки пошел в лес проверить, а когда вернулся, оказалось, они тебя схватили.

– Возможно, они ходили на охоту, у них было несколько белок.

– Возможно. Но ты-то что тут делаешь?

Тереза покраснела. Она не ожидала такого вопроса.

– Меня буря застала неподалеку, – хрипло сказала она и откашлялась. – Я вспомнила про этот дом и пришла, а потом они появились неизвестно откуда.

Хооса такой ответ не удовлетворил, он по-прежнему не понимал, зачем девушка забрела в эту глушь.

– А теперь что мы будем делать? – спросила она, пытаясь отвлечь его внимание.

– Я пойду копать, а тебе нужно заняться лицом, оно все в крови, – заметил он.

Юноша направился к дому, и Тереза долго смотрела ему вслед. Да, они давно не встречались, он стал более мужественным, но не потерял привлекательности, и волосы по-прежнему вьются. Хоос единственный из сыновей вдовы Ларссон не был каменотесом. Тереза знала об этом, так как его мать кичилась тем, что он является рыцарем Карла Великого. Об этой должности Терезе было известно только то, что у нее очень странное название. Она прикинула, что Хоосу примерно двадцать семь лет. В этом возрасте у мужчины обычно бывает уже парочка детей, но вдова Ларссон никогда не упоминала о внуках.

Через какое-то время Хоос вернулся под навес и с усталым видом отбросил палку, которой копал землю.

– Эти люди больше не причинят нам вреда, – сказал он.

– Ты весь промок.

– Да, льет как из ведра.

Тереза промолчала.

– Хочешь есть? – спросил Хоос.

Она кивнула. Будь ее воля, она бы съела целую корову.

– Когда я пробирался над оврагом, то потерял лошадь вместе с поклажей, но на худой конец внутри есть парочка белок, так что решай: или мы идем в дом, едим и греемся, или остаемся здесь и гибнем от холода.

Тереза недовольно поджала губы. Ей до смерти не хотелось туда возвращаться, но и под навесом больше оставаться нельзя, тут Хоос прав. Она нехотя встала и последовала за ним, однако у самого порога ее пробрала дрожь. Хоос украдкой взглянул на нее – не стоит в открытую проявлять свою жалость, ногой распахнул дверь, подождал, пока она не убедилась, что комната пуста, потом обнял за плечи, и они наконец вошли.

Тепло придало им сил не хуже горячей похлебки. Хоос подбросил еще дров, и рассыпавшиеся искры немного разогнали темноту. Запах жареных каштанов и мяса щекотал ноздри, возбуждая и без того волчий аппетит. Тереза оглядела прибранное помещение и расстеленное у огня одеяло и впервые после пожара почувствовала себя в безопасности.

Она еще не успела насладиться теплом, когда Хоос принес готовое кушанье.

– Эти люди знали, где разжиться едой, – сказал он. – Ну-ка, подожди минутку. – Он поднялся и скоро вернулся с какими-то вещами в руках. – Я снял это с саксов, прежде чем закопать. Посмотри, может, тебе что-нибудь пригодится.

Однако Тереза, пока не проглотила последний кусок, даже не взглянула на одежду, но потом все-таки выбрала довольно потрепанный жакет из темного сукна и прикрыла им ноги. Хоос посетовал, что она не взяла еще один, шерстяной, так как на нем оказались пятна крови, зато оставила себе нож, которым толстяк пытался убить ее.

После еды они молча слушали стук дождя по крыше, затем Хоос встал и сквозь щель выглянул наружу. Ночь еще не наступила, однако небосвод уже потемнел.

– При таком ливне саксы ни за что не вылезут из своих берлог.

– Конечно, – согласно кивнула девушка.

– А ты случайно не дочка переписчика? Тебя зовут…

– Тереза.

– Точно, Тереза… Ты иногда приходила сюда за известью для обработки кож. Помню, когда мы виделись в последний раз, у тебя на лице было столько прыщей, что оно походило на пирог с ягодами. Ты сильно изменилась. По-прежнему работаешь ученицей в пергаментной мастерской?

Тереза помрачнела, недовольная сравнением своего лица с пирогом.

– Да, но только я уже не ученица, я прошла испытание и стала подмастерьем, – зачем-то соврала она.

– Женщина-подмастерье? Пресвятой Боже! Разве такое бывает?

Тереза привыкла разговаривать с парнями, у которых ума хватало только на то, чтобы кидаться камнями в собак, поэтому она промолчала и свернулась калачиком под жакетом, откуда тайком посматривала на Хооса. Он был примерно на голову выше всех знакомых молодых людей, выглядел сильным и крепким, наверное, от прежней работы на каменоломне. А еще он показался ей похожим на тех огромных лохматых собак, которые с ног до головы вылизывают малышей и терпеливо сносят их шалости, но в мгновение ока разорвут на куски любого, кто осмелится поднять на них руку.

– А ты чем занимаешься? – наконец нарушила молчание Тереза. – Твоя мать не упускает случая похвастаться тем, что ты служишь при дворе.

– Ну, – усмехнулся он, – ты же знаешь, то, что матери рассказывают о своих детях, в лучшем случае лишь наполовину правда, а другой половиной следует восхититься и тут же о ней забыть.

Тереза рассмеялась. Действительно, отец так ее превозносил, что она иногда краснела от стыда.

– Три года назад, – продолжил Хоос, – я, благодарение судьбе, отличился в одной из военных кампаний Карла Великого. До него дошел слух об этом, и по моем возвращении он предложил присягнуть ему на верность.

– А что это значит?

– Если коротко, это значит стать вассалом короля, преданным воином, которого в любой момент можно призвать под свои знамена.

– Воином? Как те, что служат у наместника Вюрцбурга?

– Не совсем так, – улыбнулся Хоос. – Эти несчастные продают себя со всеми потрохами за жалкие гроши, а у меня есть собственные земли.

– Я думала, у воинов не бывает собственных земель, – удивилась Тереза.

– Попробую тебе объяснить… Становясь вассалом короля, человек обязуется верно ему служить, а король, в свою очередь, – щедро оплачивать его службу. Я, например, получил от него двадцать актов17 пахотной земли, сорок – необработанной, которые скоро тоже будут вспаханы, и пятнадцать актов виноградников. Так что я мало чем отличаюсь от обычного землевладельца.

– Но тебе ведь приходится воевать…

– Конечно, однако военные кампании обычно начинаются в конце лета, когда урожай уже убран. Тогда я готовлю снаряжение, набираю тех, кто отправится вместе со мной, и по первому зову являюсь к королю.

– У тебя и рабы есть?

– Рабов нет, есть колоны, это вольные люди. У меня их двадцать девять, включая детей. Один я не в состоянии обрабатывать столько земли, но, слава Богу, в Аквисгрануме хватает неимущих со всех концов королевства – из Аквитании, Неустрии, Аустрасии, Лангобардии… Они приходят сюда в надежде разбогатеть, а оказываются без куска хлеба. Выбор большой, нужно только не ошибиться и сдать землю в аренду достойным людям.

– Выходит, ты богат?

– Нет, хотя был бы не прочь. – Он снова улыбнулся. – Колоны – люди бедные. За пользование землей они отдают мне часть урожая и каждую неделю выполняют какие-нибудь работы: расчищают дороги, чинят изгороди, иногда помогают с пахотой, но богатства на этом не наживешь. Любой антрустион18 гораздо богаче меня.

– Скажи, а Аквисгранум красивый?

– Конечно, насколько может быть красив рынок, если ты при деньгах. На любой улице народу больше, чем во всем Вюрцбурге, ничего не стоит потеряться. Лавки, некоторые размером не больше ковра, жмутся друг к другу, и чего в них только нет: мясо, инструменты, пряжки, еда, в одной и той же могут предложить все – от горшка меда до окровавленного меча.

Кривые улочки, словно сотканные дрожащими руками и по сто раз пересекающие одна другую, загромождены лачугами, тавернами, публичными домами. Тут и там среди этого лабиринта разбросаны маленькие площади, состоящие, кажется, из одних углов, где воришки, калеки, пьяницы, бродяги и собаки сражаются за место под солнцем. В конце концов все улочки, как ручейки, сливаются в одну широкую, по которой вполне может пройти конница, а она, в свою очередь, упирается в большую базилику. Рядом с ней возвышается величественное здание из черного кирпича – дворец Карла Великого.

Тереза слушала как зачарованная, на мгновение ей даже показалось, что она видит далекий родной Константинополь.

– А есть там форум, цирк, устраиваются игры, состязания?

– О чем ты?

– Вспомнила Византию. Там мраморные здания, мощенные камнем улицы, сады, фонтаны, театры, библиотеки…

Хоос удивленно поднял брови. Он подумал, что Тереза шутит, что такое бывает только в сказках.

– Вовсе нет, – упрямо сказала она и отвернулась.

Ей все равно, есть в Аквисгрануме сады с фонтанами или нет, но обидно, что он ей не верит.

– Если бы ты только попал в Константинополь… – мечтательно произнесла она. – Я хорошо помню Софийский собор, такой огромный, что в него может поместиться целая гора. Помню ипподром Константина, длиной целых два стадия, где каждый месяц устраивают игры и состязания возниц. А по стенам каменной крепости Теодосия, которые способны выдержать натиск любой армии, мы даже гуляли, потому что они очень широкие. Еще там есть освещенные фонтаны, в которых вода бьет прямо из-под земли. Помню пышные императорские парады, когда воины движутся нескончаемым потоком, а впереди выступают нарядно украшенные слоны. Да, если бы ты попал в Константинополь, ты бы понял, что такое рай.

Несколько мгновений Хоос не мог вымолвить ни слова. Понятно, что все это выдумки, но надо же такое вообразить! Фантазии Терезы потрясли его.

– Конечно, в рай попасть было бы неплохо, – наконец сказал он, улыбаясь, – но я пока умирать не собираюсь. А кто такие возницы?

– Они управляют повозками, куда впряжено несколько лошадей. Не такими, которые обычно тянут волы, а маленькими, легкими и быстрыми, как ветер.

– Ну и ну! А слоны?

– О, слоны… Их нужно видеть, – рассмеялась она. – Это животные величиной с дом, с такой толстой и твердой кожей, что ее даже копьем не проткнешь. А вот они своими гигантскими торчащими изо рта бивнями запросто могут проткнуть кого угодно. Ноги у них огромные, как стволы деревьев, а нос похож на длинную толстую змею. – И Тереза снова рассмеялась, глядя на ошарашенного Хооса. – Но, несмотря на устрашающий вид, они слушаются своих наездников, которых на параде обычно бывает шестеро, и ведут себя не хуже дрессированных лошадей.

Хоос пытался сохранить серьезный недоверчивый вид, но не выдержал и тоже рассмеялся.

– Ну все, на сегодня хватит, давай немного отдохнем. Завтра нужно добраться до Вюрцбурга, – сказал он.

– А ты зачем сюда пришел? – спросила Тереза, словно не слыша его.

– Спи лучше.

– Но я не хочу возвращаться в Вюрцбург.

– Да? И чего же ты хочешь? Дожидаться здесь новых саксов?

– Конечно, нет. – Лицо ее затуманилось.

– Тогда перестань говорить глупости и ложись спать, а то утром тебя не добудишься…

– Ты мне так и не ответил, – настаивала Тереза.

Хоос, который уже улегся у огня, нехотя приподнялся:

– Скоро из Франкфурта в Вюрцбург отправятся два судна с провизией. На них прибудут две важные персоны: некий Алкуин, священник бриттов, и Павел Диакон, начальник папской канцелярии. Король хочет оказать им достойный прием и потому послал меня сюда.

– Разве священник – такая уж важная персона?

– Этот священник – да, по крайней мере для Карла Великого. Алкуин – необычный человек. Он прибыл ко двору несколько лет назад и с тех пор все время идет в гору. Он помешан на образовании и письменности, и Карл Великий потакает всем его капризам.

Тереза представила двух священнослужителей в темных одеяниях на борту величественного судна, скользящего по реке, и пожалела, что не сможет присутствовать при их прибытии, так как письменность ее тоже очень интересовала.

– А бури им не помешают?

– Это не твоего ума дело, да и не моего тоже, – несколько смущенно сказал Хоос, – поэтому ложись и спи.

Тереза замолчала, однако сразу уснуть не смогла. Конечно, Хоос отличается от других парней, но то, что спас ее именно он, – простая случайность. К тому же ей казалось странным, как это человек в его положении путешествует по горам один и без оружия. Неосознанно она сжала рукоятку спрятанного под одеждой ножа и только тогда закрыла глаза. Через несколько минут, мечтая о недоступном пока Константинополе, она уснула.

Проснулась Тереза раньше Хооса. Тот спал очень крепко, поэтому она тихо встала, подошла к двери, выглянула в щелку и, ощутив свежесть утра, рискнула ступить на укрывший землю белоснежный ковер. Дождь кончился, и повсюду царил мир.

Когда она вернулась, Хоос еще спал. Повинуясь безотчетному импульсу, она прислонилась к его плечу, и покой спящего передался ей. Вдруг она поймала себя на том, что представляет себя вместе с ним в каком-то далеком городе, солнечном и жарком, где никто не укоряет ее за пристрастие к чтению и письму, где можно вволю наговориться с понравившимся тебе юношей и где никто не слышал о несчастьях, внезапно изменивших ее жизнь. Но тут она вспомнила об отце и устыдилась своей трусости и эгоизма. Разве может дочь строить воздушные замки, если ее грехи навлекли на отца бесчестье? Ответ был ясен, и она поклялась когда-нибудь вернуться в Вюрцбург, покаяться в содеянном и вернуть отцу уважение, которого была не вправе его лишать. Затем она взглянула на Хооса и подумала разбудить его и попросить довести ее до Аквисгранума, но вовремя сдержалась, понимая, что никакие мольбы тут не помогут.

Дрожащими пальцами она коснулась его волос и, чувствуя себя виноватой и перед ним, прошептала «прощай», затем осторожно поднялась и огляделась. Рядом с окном лежали вещи, снятые с трупов, – одежда и принадлежности для охоты, и она решила вслед за Хоосом тоже осмотреть их.

В складках плаща она обнаружила деревянную коробочку с огнивом, трутом и осколком кремня, несколько янтарных бусинок от четок, нанизанных на нитку, и сухую рыбью икру. Все это она спрятала в свой мешок. Полусгнивший ремень Тереза отбросила, а вот маленький мех для воды взяла, равно как и огромные сапоги, которые с трудом, но все-таки натянула поверх башмаков. Затем она направилась туда, где лежало оружие.

Тереза вспомнила, что Хоос почистил его, а раскладывая, объяснил, что саксы очень ловко обращаются со скрамасаксом – широким кинжалом, которым они иногда пользуются как коротким мечом, и, наоборот, не умеют управляться с франсиской – легким топором, который так любят франкские воины.

Пройдя мимо лука, она остановилась перед смертоносным скрамасаксом, и стоило взять его в руку, как по телу пробежала дрожь. Терезу оружие пугало, но, если она хотела куда-то добраться, что-то нужно было иметь. В конце концов она остановилась на плоском легком ноже и уже взяла его, но тут взгляд ее упал на кинжал, который Хоос положил отдельно.

В отличие от грубых саксонских кинжалов у этого по обе стороны лезвия был нанесен узор, заканчивавшийся у серебряной рукоятки с изумрудом. В отблесках огня металл холодно поблескивал, и Тереза подумала, что эта вещь бесценна.

Она взглянула на сладко спящего Хооса, и сердце ее сжалось от стыда. Он спас ей жизнь, а она ведет себя как воровка. Несколько мгновений девушка колебалась, но все-таки оставила саксонский кинжал и взяла другой, с узором. Затем она подхватила мешок, еле слышно попросила прощения, накинула на себя позаимствованную у саксов шкуру и шагнула в жестокий рассветный холод.

Когда Хоос проснулся, Тереза была уже далеко. Он искал ее в каменоломне, на окраине леса, даже поднялся вверх по реке, но наконец сдался. Он был очень опечален тем, что ее ждет, но еще больше – тем, что она украла его драгоценный кинжал.