Читать книгу Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том I - Аркадий Казанский - Страница 10
La Commedia di Dante Alighieri
INFERNO – Canto III. АД – Песня III
Врата Ада – Ничтожные – Ахерон – Челн Харона
Оглавление«Per me si va ne la città dolente,
per me si va ne l'etterno dolore,
per me si va tra la perduta gente. [3]
Я УВОЖУ К ОТВЕРЖЕННЫМ СЕЛЕНЬЯМ,
Я УВОЖУ СКВОЗЬ ВЕКОВЕЧНЫЙ СТОН,
Я УВОЖУ К ПОГИБШИМ ПОКОЛЕНЬЯМ. [3]
Входящий в эти врата, знай: ты увидишь отверженные селенья: города, страны, реки, моря, названий которых на сегодня не существует, хотя они были. Их отвергли правители сего мира, переделывая Карту Мира, историю и само время.
Входящий в эти врата, знай: забытые жители, и правители этих селений обречены на вековечный стон, память о них в потомках стёрта. Никто и никогда не вспомнит о них. Они не увидят Рая, и Ад их не примет. Нет на свете горшей муки, чем осознание того, что ты, твоя жизнь, твои дела и даже не только твои, а дела твоей страны, даже сама страна, в которой ты жил, прокляты и забыты.
Входящий в эти врата, знай: поколения людей, которые ты увидишь, погибли, не оставив следа в памяти людей, а то, что они оставили, безжалостно стёрто новыми поколениями.
Giustizia mosse il mio alto fattore:
fecemi la divina podestate,
la somma sapïenza e «l primo amore. [6]
БЫЛ ПРАВДОЮ МОЙ ЗОДЧИЙ ВДОХНОВЛЕН:
Я ВЫСШЕЙ СИЛОЙ, ПОЛНОТОЙ ВСЕЗНАНЬЯ
И ПЕРВОЮ ЛЮБОВЬЮ СОТВОРЕН. [6]
Зодчий – Создатель Ада – Господь, при создании его был вдохновлён Правдой (не Истиной). Ад был создан Высшей Силой: Создателем – Богом-Отцом, Полнотой Всезнанья – Богом-Святым Духом и Первою Любовью – Иисусом Христом – Богом-Сыном, Спасителем, давшим людям Завет Любви.
Dinanzi a me non fuor cose create
se non etterne, e io etterno duro.
Lasciate ogne speranza, voi ch'intrate». [9]
ДРЕВНЕЙ МЕНЯ ЛИШЬ ВЕЧНЫЕ СОЗДАНЬЯ,
И С ВЕЧНОСТЬЮ ПРЕБУДУ НАРАВНЕ.
ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ. [9]
Предыдущие три терцины представляют собой надпись над вратами Ада. Это – клятва человека, которого приобщают к некоей тайне, под грифом: – «Совершенно секретно»; это клятва и самого Данте: – «Донести до людей правду, только правду и ничего кроме правды об увиденном».
По христианской мифологии, Ад сотворен, чтобы служить местом казни для падшего Люцифера. Он создан раньше всего преходящего; древней него лишь вечные созданья (Небо, Земля и Ангелы), он пребудет наравне с Вечностью, так что никакой надежды (упованья) изменить этот порядок вещей у человека, входящего в него, нет.
Данте умозрительно путешествует по Звёздному Небу, где всё вечно и таковым пребудет наравне с вечностью. Здесь звучит ещё одно предостережение: – «Когда ты окончил свои земные дни, далее ты уже не властен над своей судьбой, так что можешь оставить надежды и упования на произвол следующих поколений». Судить тебя будет не Бог, не «справедливый суд истории», а обычные земные люди со своими интересами, страстями, предпочтениями. Поэтому так важны будут для тебя твои земные дела и то, как о тебе будут вспоминать люди. Помни об этом, мой дорогой Читатель!
Queste parole di colore oscuro
vid» ïo scritte al sommo d'una porta;
per ch'io: «Maestro, il senso lor m» è duro». [12]
Я, прочитав над входом, в вышине,
Такие знаки сумрачного цвета,
Сказал: «Учитель, смысл их страшен мне». [12]
Данте, увидев эти слова, понял их страшный смысл, изложенный выше. Знаки сумрачного цвета – действие происходит на ночном Звёздном Небе, на котором, как на чёрной грифельной доске, еле видными точками светящихся звёзд начертана эта надпись.
Ed elli a me, come persona accorta:
«Qui si convien lasciare ogne sospetto;
ogne viltà convien che qui sia morta. [15]
Noi siam venuti al loco ov'i» t'ho detto
che tu vedrai le genti dolorose
c'hanno perduto il ben de l'intelletto». [18]
Он, прозорливый, отвечал на это:
«Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета. [15]
Я обещал, что мы придем туда,
Где ты увидишь, как томятся тени,
Свет разума утратив навсегда». [18]
Вергилий, видя страх Данте, советует ему утвердить свою душу и не слушаться совета страха.
Отправившись в дальний путь – туда, где томятся забытые тени (утратившие навсегда свет разума), самое главное: – сохранить ясным свой разум среди бесплотных теней, навсегда его утративших – говорит он.
Быль моей семьи:
Отец пришёл в апреле 44-го, в сопровождении медсестры, опираясь на два костыля и подпираясь ещё палочкой. Правой ноге, с вырванными осколком снаряда связками под коленом, предстояло ещё долго заживать.
С трудом присев на низенькую скамеечку, перед раскрытой пылающей топкой лежанки, он протянул к огню озябшие руки. Мать хлопотала, ставя на стол нехитрую снедь. Ей помогала дочка Флоренса, 12 лет. Дочка Надежда, 9 лет, мыла картошку. Два лобастых сына – Вячеслав, 7 лет и Алексей, 5 лет, забившись в угол, рассматривали отца. За юбку матери держалась младшенькая, Татьяна, 3 лет.
Медсестра, оглядев нищую комнату, спросила мать: – «У вас в селе есть медпункт?»
«Надя!» – сказала мать: – «Проводи сестру».
Надя накинула на плечи фуфайку, сунула ноги в рваные сапоги и ушла с медсестрой в деревню.
«Где мои письма, Таня?» – вдруг спросил отец у матери.
Мать достала с полки стопку треугольничков, перевязанную ленточкой и протянула их отцу. Он бросил всю стопку писем, не развязывая, в огонь. Бумага медленно, будто нехотя, начала тлеть по краям. Отец, взяв кочергу, поворошил горящие поленья. Ярко вспыхнув, бумага быстро сгорала, оставляя на мгновение чёрные листочки, на которых проглядывали буквы, после чего рассыпалась в прах. Мать, молча, плакала сзади.
E poi che la sua mano a la mia puose
con lieto volto, ond'io mi confortai,
mi mise dentro a le segrete cose. [21]
Quivi sospiri, pianti e alti guai
risonavan per l'aere sanza stelle,
per ch'io al cominciar ne lagrimai. [24]
Diverse lingue, orribili favelle,
parole di dolore, accenti d'ira,
voci alte e fioche, e suon di man con elle [27]
facevano un tumulto, il qual s'aggira
sempre in quell'aura sanza tempo tinta,
come la rena quando turbo spira. [30]
Дав руку мне, чтоб я не знал сомнений,
И обернув ко мне спокойный лик,
Он ввел меня в таинственные сени. [21]
Там вздохи, плач и исступленный крик
Во тьме беззвездной были так велики,
Что поначалу я в слезах поник. [24]
Обрывки всех наречий, ропот дикий,
Слова, в которых боль, и гнев, и страх,
Плесканье рук, и жалобы, и всклики [27]
Сливались в гул, без времени, в веках,
Кружащийся во мгле неозаренной,
Как бурным вихрем возмущенный прах. [30]
Протянув руку Данте, Вергилий ввёл его через ворота со страшной надписью.
Войдя, поэт услышал в беззвёздной тьме такие вздохи, плач и крики, что поник душой. Это – город, охваченный войной, который скоро падёт.
Какофония услышанного вводит его в страх. Пушечная пальба, выстрелы мушкетов, ругань отчаявшихся защитников города, вопли и стоны раненых и умирающих. В полной тьме это сливается в единый гул, кружащийся и несущийся в пространстве. Это – голос войны. Люди здесь и души людей – всего лишь прах земной, гонимый и рассеиваемый бурным вихрем войны.
В то же время это и голос истории. Разобраться в обрывках этих наречий, ропоте и словах – достойная задача для того, кто считает себя историком. Время и место должно иметь каждое событие в веках, иначе, оторванное от корней, оно несётся в непроглядной мгле, как прах, поднятый и развеваемый ветром.
Я уже определился со временем и местом действия и надеюсь преодолеть бурные ветры и течения Комедии. События войны за Австрийское наследство гораздо ближе ко мне, события 1743 года и действующие лица XVIII века известны гораздо лучше, чем «тёмные средние века», чем 1299 год от Рождества Христова.
E io ch'avea d'error la testa cinta,
dissi: «Maestro, che è quel ch'i» odo?
e che gen» è che par nel duol sì vinta?» [33]
Ed elli a me: «Questo misero modo
tegnon l'anime triste di coloro
che visser sanza «nfamia e sanza lodo. [36]
Mischiate sono a quel cattivo coro
de li angeli che non furon ribelli
né fur fedeli a Dio, ma per sé fuoro. [39]
Caccianli i ciel per non esser men belli,
né lo profondo inferno li riceve,
ch'alcuna gloria i rei avrebber d'elli». [42]
И я, с главою, ужасом стесненной:
«Чей это крик? – едва спросить посмел. —
Какой толпы, страданьем побежденной?» [33]
И вождь в ответ: «То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел. [36]
И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая. [39]
Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина». [42]
Данте спрашивает: – «Чей это крик, какой толпы?».
Вергилий говорит: – «Это всё люди, не заслужившие при жизни ни славы, ни позора смертных дел». Всех умерших своей смертью или погибших на войне воинов, ждёт полное забвение. Никто и никогда не вспомнит о них.
Кроме них здесь находится стая ангелов, которая, не примкнув к восставшим против Господа ангелам, возглавляемых Люцифером, не продемонстрировала при этом и своей верности Господу, соблюдая некий нейтралитет.
На войне нейтралитет не спасает. Дома держащих нейтралитет будут разграблены, их жены изнасилованы, животы беременных вспороты, дети обращены в рабство, мужчины и старики истреблены.
После победы Господа, дорога на небо ангелам, соблюдающим нейтралитет, закрыта, небесам пятно их нейтралитета не нужно. Их не принимает и пропасть Ада, чтобы не «возгордилась» вина, изгнанных туда восставших ангелов. Ангелы, сохранявшие нейтралитет, застряли в преддверии Ада.
Дорогой мой читатель! Я считаю, тебе необходимо понять: в данном случае, ангелы – аллегория. Ты сам, окружающие тебя люди и память о тебе в веках – вот, что является главным движителем тебя, как разумного Человека. Чем у большего количества людей на Земле ты оставишь память, желательно добрую, чем более веские причины благословлять тебя, ты оставишь на Земле, тем выше в кругах небесного Рая человеческой памяти будет веселиться твоя душа. И, обратно, чем более веские причины проклинать тебя, ты оставишь на земле, тем в более глубоких пропастях Ада человеческой памяти мучиться твоей душе!
E io: «Maestro, che è tanto greve
a lor che lamentar li fa sì forte?»
Rispuose: «Dicerolti molto breve. [45]
Questi non hanno speranza di morte,
e la lor cieca vita è tanto bassa,
che «nvidïosi son d'ogne altra sorte. [48]
Fama di loro il mondo esser non lassa;
misericordia e giustizia li sdegna:
non ragioniam di lor, ma guarda e passa». [51]
И я: «Учитель, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?»
А он: «Ответ недолгий подобает. [45]
И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им. [48]
Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни – и мимо!» [51]
Данте недоумевает: – «Почему эти души так стонут и плачут, ведь они ещё не в Аду?»
Вергилий заявляет: – «Уж лучше смерть и Ад, чем полное забвение. Если душу никто не поминает, это мучение для неё невыносимо». А поминать души будет некому. Ведь они брошены всеми, и не стоят ни одного слова – взгляни и мимо. У победы много отцов, поражение – всегда сирота.
E io, che riguardai, vidi una «nsegna
che girando correva tanto ratta,
che d'ogne posa mi parea indegna; [54]
e dietro le venìa sì lunga tratta
di gente, ch'i» non averei creduto
che morte tanta n'avesse disfatta. [57]
И я, взглянув, увидел стяг вдали,
Бежавший кругом, словно злая сила
Гнала его в крутящейся пыли; [54]
А вслед за ним столь длинная спешила
Чреда людей, что, верилось с трудом,
Ужели смерть столь многих истребила. [57]
Перед Данте вращается Звёздное Небо с мириадами звёзд, которые никогда не опускаются за горизонт – в Ад и названий которых люди, живущие на земле, не помнят. Перед ним бежит стяг – знамя Млечного Пути, на котором не то, что назвать все его звёзды, но и перечесть их невозможно. Ночью они как бы есть, но днём люди о них ничего не могут сказать.
На Земле это – остатки армии, которые, как бы малы они не были, поражают своим количеством.
Данте приходит в ужас от неимоверного количества этих звёзд – душ, не веря, что смерть истребила столько много людей.
Война истребляет очень много людей.
Poscia ch'io v'ebbi alcun riconosciuto,
vidi e conobbi l'ombra di colui
che fece per viltade il gran rifiuto. [60]
Incontanente intesi e certo fui
che questa era la setta d'i cattivi,
a Dio spiacenti e a» nemici sui. [63]
Признав иных, я вслед за тем в одном
Узнал того, кто от великой доли
Отрекся в малодушии своем. [60]
И понял я, что здесь вопят от боли
Ничтожные, которых не возьмут
Ни бог, ни супостаты божьей воли. [63]
Некоторые люди и души знакомы Данте.
Взглянув на разгромленную армию вокруг себя, он признаёт многих из тех, кого видел в жизни, но вдруг видит и себя, в детском возрасте, когда он, в своём малодушии, отрекся от великой доли – царского престола, поддавшись давлению Имеющего власть, и отправившись на учёбу. Возможно, у него был некий выбор. Он видит здесь первый свой земной грех – малодушие. Не преодолев его, рискуешь остаться в преддверии Ада навсегда. Тебя не пустят в Рай, и пропасть Ада тебя не примет.
Кажется, как это может быть, ведь он ещё не умер. Однако, вспомнив сакральную формулу: – «Король умер – да здравствует король!» становится понятно: умер ли король, или просто смещён с престола, или сам от него отказался – фактически душа его, как душа короля, умерла и отправилась на тот свет – в Рай, Ад или, как в нашем случае, в преддверие Ада, ведь фактически он не был похоронен. Память об этом событии новые правители постарались стереть из памяти людей.
Увидев себя, он понял, что здесь вопят такие-же ничтожные, как и он сам.
Questi sciaurati, che mai non fur vivi,
erano ignudi e stimolati molto
da mosconi e da vespe ch'eran ivi. [66]
Elle rigavan lor di sangue il volto,
che, mischiato di lagrime, a» lor piedi
da fastidiosi vermi era ricolto. [69]
Вовек не живший, этот жалкий люд
Бежал нагим, кусаемый слепнями
И осами, роившимися тут. [66]
Кровь, между слез, с их лиц текла
И мерзостные скопища червей
Ее глотали тут же под ногами. [69]
Этот жалкий, ничтожный, забытый, как бы вовек не живший люд бежал нагим – звёзды и созвездия не имеют одежды. Данте создаёт многослойный образ: сами созвездия, как бы покрыты красными и белыми укусами – звёздами разного цвета. В другом слое того же образа: звёзды уподобляются осам и пчёлам, облепившим фигуры созвездий, ведь их здесь целые рои.
Третий слой образа: рои ос и пчёл – шрапнель и мушкетные пули, летающие кругом. От огнестрельного оружия амуниция солдат не спасает, перед ним все нагие. Убитые покрыты ранами, как созвездия звёздами.
Четвёртый слой образа: кровь и слёзы, текущие с их лиц – красные и белые звёзды, которые, как бы стекая с лиц созвездий, уходят за горизонт, а горизонт – край «тёмной долины», покрытый деревьями и кустами, в темноте выглядящими, как мерзостные скопища червей, внизу, под ногами, неустанно поглощает звёзды, как кровь и слёзы.
Кровь и слёзы падают с тел раненых и убитых и черви земные поглощают их тут же, под ногами.
E poi ch'a riguardar oltre mi diedi,
vidi genti a la riva d'un gran fiume;
per ch'io dissi: «Maestro, or mi concede [72]
ch'i» sappia quali sono, e qual costume
le fa di trapassar parer sì pronte,
com'i» discerno per lo fioco lume». [75]
Ed elli a me: «Le cose ti fier conte
quando noi fermerem li nostri passi
su la trista riviera d'Acheronte». [78]
Взглянув подальше, я толпу людей
Увидел у широкого потока.
«Учитель, – я сказал, – тебе ясней, [72]
Кто эти там и власть какого рока
Их словно гонит и теснит к волнам,
Как может показаться издалека». [75]
И он ответил: «Ты увидишь сам,
Когда мы шаг приблизим к Ахерону
И подойдем к печальным берегам». [78]
Вот и подтверждение того, что место действия выбрано правильно. Перед беглецами показался широкий поток – Адриатическое море, на берегу которого, в окрестностях Римини, сейчас они находятся.
Увидев впереди, у широкого потока реки Ахерон (Млечного Пути Звёздного Неба) толпу людских душ (звёзд), Данте спрашивает Вергилия: «Что это за люди? Почему этих людей гонит и теснит к этим волнам – волнам реки Ахерон?»
Тот ответил: – «Подойди поближе, и увидишь».
Поэт направился к берегу, на котором лежат грудами убитые и раненые воины.
Но не одни убитые на войне волнами прибывают к реке Ахерон. Война просто обнажает безжалостную картину смерти, делая её ужасающе наглядной. Обычная смерть человека – мгновенное событие, касающееся родных и близких, не может так тронуть человеческую душу, как поле боя, усеянное погибшими на войне. Кроме убитых и раненых здесь находятся огромные толпы беженцев – картина любой войны.
Реки античной преисподней, описанные в древнегреческой мифологии, протекают и в Дантовом Аду. Это один поток, образованный слезами Критского Старца и проникающий в недра земли. Сначала он является как Ахерон (греч. – река скорби) и опоясывает первый круг Ада. Затем, стекая вниз, он образует болото Стикса (греч – ненавистный), иначе – Стигийское болото, в котором казнятся гневные и которое омывает стены города Дита (Аида, Плутона), окаймляющие пропасть нижнего Ада. Еще ниже он становится Флегетоном (греч. – жгучий), кольцеобразной рекой кипящей крови, в которую погружены насильники против ближнего. Потом, в виде кровавого ручья, продолжающего называться Флегетоном, он пересекает лес самоубийц и пустыню, где падает огненный дождь. Отсюда шумным водопадом он свергается вглубь, чтобы в центре земли превратиться в ледяное озеро Коцит (греч. – плач).
Лету (греч. – забвение) Данте помещает в Земном Раю, откуда ее воды также стекают к центру земли, унося с собою память о грехах; к ней он добавляет реку Земного Рая – Эвною (греч. – обновление).
Сейчас перед поэтами Адриатическое море и, я думаю, не случайно. Это – первая цель, к которой они стремились и которой достигли [Рис. А III. 1]. Ближайший порт от города Римини – порт Равенны, из которого путь лежит на Восток, в сторону Балканского полуострова.
Allor con li occhi vergognosi e bassi,
temendo no «l mio dir li fosse grave,
infino al fiume del parlar mi trassi. [81]
Ed ecco verso noi venir per nave
un vecchio, bianco per antico pelo,
gridando: «Guai a voi, anime prave! [84]
Non isperate mai veder lo cielo:
i» vegno per menarvi a l'altra riva
ne le tenebre etterne, in caldo e «n gelo. [87]
Смущенный взор склонив к земному лону,
Боясь докучным быть, я шел вперед,
Безмолвствуя, к береговому склону. [81]
И вот в ладье навстречу нам плывет
Старик, поросший древней сединою,
Крича: «О, горе вам, проклятый род! [84]
Забудьте небо, встретившись со мною!
Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу