Читать книгу Кровь Альбарруды. Милитари детектив - Артур Берг - Страница 9

Часы мертвеца

Оглавление

Пожары, случившиеся в Арсенале пару лет назад накануне Страстной недели, запомнились всем.

Склады, ангары, служебные постройки и земля под ними пылали долго. Нас подняли по тревоге и бросили на помощь брандкомандам – пожарные не справлялись с бушевавшим огнём. Тушению мешали мощные взрывы раскалённых боеприпасов. Скорченные трупы часовых обгорели до неузнаваемости. Нескольких солдат и капитана Шимански, в чьём подчинении находились караулы в ту злополучную ночь, так и не обнаружили и списали в пропавшие без вести. Начальник Арсенала старший майор Бандерос поседел на глазах.

Странности начались недели через полторы, когда прибывшая из столицы комиссия подвела предварительные итоги – на объект особого назначения было совершено хорошо спланированное и тщательно подготовленное нападение, караул был расстрелян.

Но крепкая версия о причастности к произошедшему бирлантинских спецподразделений сразу отпала, как только на стол председателя легли выводы военных ревизоров. Обнаружилась большая недостача оружия и боеприпасов плюс полное отсутствие очень приличной партии хранившихся здесь конфискованных наркотиков, а поджог Арсенала явился попыткой скрыть крупные хищения. Бандерос отрицал любые обвинения в свой адрес, однако в тот же день его взяли под стражу, впоследствии судили и отправили в Цитадель Буров – тюрьму на острове Альбаррас. Связи бывшего начальника в Оборонном Комитете спасли его от казни, но не более. Время было серьёзное.

Большая комиссия уехала, а военный комиссар Гаэтано продолжал бурную деятельность. Его агенты и патрули хватали любого по малейшему подозрению в причастности к арсенальному делу.

Наш Полковник закрывал глаза на творимый ими беспредел. Наверное, так было надо. Нехватку самого необходимого мы почувствовали сразу. До налаживания более-менее сносного снабжения на счету теперь был каждый патрон, строевикам пришлось даже немного поголодать, начались дезертирства. Полковник корректировал оперативный план, затыкая участки, в одночасье оказавшиеся оголёнными. Бирлам удалось захватить теплостанцию и стратегический пункт – Волчью заставу!

Выявить любыми способами и наказать негодяев – такую задачу поставил своему подразделению начальник военной полиции и потому неистовствовал.


Спустя месяц после драмы вокруг Арсенала мы возвращались из рейда по территории, недавно занятой отрядами бригадира Гунивары. Шли в обход, звериными тропами через труднопроходимые отвесные холмы на стыке трёх границ. Маурильо, молчаливый парень двадцати двух лет, был ранен в живот. Уже не жилец, теперь он становился обузой для группы. Чтобы не терять драгоценное время, капрал Руч решил спрятать беднягу на окраине Старого города, организовав ему неприметное с тропы лежбище в зарослях дикого сорго между полуразрушенными древними жилищами и заброшенным кладбищем.

В вопросе, кого для очистки совести оставить с умирающим до прибытия санитаров, командир был непреклонен – конечно же, тринадцатилетнего пацана. Вот тебе, Дэн, остатки боекомплекта к твоему АК, вот два маломощных и не всегда взрывающихся «чока», вот полбанки соевого концентрата. А где течёт ручей и как добыть древесный сок, сам знаешь. Отгоняй москитов и змей от раненого и крепись, разведка!

Взрослые растворились в джунглях.

Близость умирающего, едва дышащего Маурильо и множества осыпавшихся могил, скорое приближение сумерек не придавали мне храбрости. Я выбрался из травы и обосновался в недальних известняковых руинах. Камни за спиной и едва-едва долетавшее с юга эхо коротких пулемётных очередей, были слабым, но всё-таки утешением. Встретить людей в этих местах было весьма проблематично, а вот вампиров я тогда ещё побаивался. Потрогав за воротом крохотный серебряный крестик, подарок доньи Ромирес, я принялся за ужин, постукивая от страха зубами по краю жестянки.

В конце концов, помочь несчастному я был не в состоянии, разве что иногда появляться рядом и поправлять накинутое на него пончо. Пить он уже не просил, хотя по моему мальчишескому разумению, лучше бы при таком раскладе утолить жажду и отправиться к Святому апостолу Петру в полном довольствии. Сам я к небесным Вратам совсем не спешил, но консервное содержимое размочить захотелось. Собравшись с духом, оставив всю свою амуницию кроме ножа в новом убежище и потряхивая пустой посудиной, я быстренько двинулся по тропе, а затем сквозь чащу напрямик к ручью, протекавшему в сотне ярдов отсюда.

Но не успел я сделать и десятка торопливых шагов, как услышал позади негромкое насвистывание, кто-то выводил мелодию «бесамо». Первая глупейшая и такая желанная мысль – санитары! Просто некому было кроме них на заходе дня находиться в этой глуши. Святые заступники! Как я обрадовался, что помощь прибыла так быстро, что я здесь уже не один! И, рванув на свист, с радостной улыбкой я выскочил на тропу, где чуть не столкнулся лоб в лоб с капитаном Шимански! Неожиданность оказалась обоюдной и мы в оцепенении застыли на месте.

– Ты что тут делаешь? – Отпетый в гарнизонной церкви и враз воскресший капитан ел меня глазами и вдруг стал судорожно шарить пальцами по поясу. Я не стал ждать, что за сюрприз он мне готовит. Вампир стоял передо мной или нет, я уже не думал, а просто заорал и галопом, пригнув голову, понёсся к своим развалинам. Треск первого выстрела прозвучал оглушительно и бесполезно. Выронив нож, я отпрыгнул в сторону и прибавил скорости. Сердце бешено колотилось, пули визжали то справа, то слева. Но я не понимал, что Шимански целится на бегу и только поэтому промахивается.

Испуганным зверёнышем я взлетел на спасительную стенку и кубарем закатился под неё, мгновенно ухватив свой автомат за компенсатор и подтянув к себе. Появившийся в проёме силуэт капитана я встретил во всеоружии и смело разрядил бы в него всю обойму, но… мой АК молчал! В спешке я забыл снять его с предохранителя и за это горько поплатился – последнюю пулю под бой моего автомата Шимански всадил мне в плечо и лишь потом мешком свалился вниз.

Поцеловав ставший бесполезным автомат, я забросил его в кусты и, прислонившись к камням, разрыдался. Пить больше не хотелось. Первое моё ранение оказалось лёгким, но, останавливая кровь, я весь перепачкался. Надо было ещё что-то делать с убитым. И потом каким-то образом заставить себя добраться до бедняги Маурильо.

Стемнело. Слёз я остановить не мог, но в себя постепенно начал приходить. Стерев испарину со лба и выпрямившись, я навис над поверженным неприятелем. Чёрт возьми! Да неужели мы не разошлись бы по-человечески на этой дорожке? Свидетеля решил убрать? Вот и лежи себе ещё тёпленький, но уже никакой. Сам-то что тут забыл?

Я пнул почти слившееся с землёй тело. Напрасно, конечно. В нём что-то булькнуло. Я отодвинулся подальше, опять вытер пот. Меня потянуло на рвоту, но в последний момент я боковым зрением приметил прыгающую полоску света. По тропе шли люди. Ещё одна встреча с нежитью была мне не по силам. Я, забыв о ране, подхватил капитана за ноги и попытался оттащить его вглубь, подальше от стены. Мне это почти удалось, но как только послышались приглушённые настороженные голоса, я упал рядом с телом и затих.

Незнакомец с грубым придыханием утверждал, что стрельба была возле Города, затем добавил:

– А я говорил Хорхе: не пускай без сопровождения. Вот и результат. За такой кусок любой мог вырвать ему кадык, даже я.

Он неприятно хмыкнул. Кто-то спросил:

– Может, прочесать руины?

– Маркес скажет, раскатаем по камешку и сложим обратно.

Я вжался в землю. Это были «лесорубы» Маркеса, люди из банды, доставлявшей хлопоты и нам, и бирлам, и пограничникам Западной Эстады. Война не была этим ребятам помехой. Джунгли стали для них родиной, но в отличии от партизан из РВС Колумбии или никарагуанских сандинистов лесорубы, отметая высокие идеи, занимались чистым разбоем. Они смело нападали и на армейские посты, и на плантации, и на нищие деревни, не брезгуя ни воровством туземных младенцев, ни захватом дураков-туристов.

– Возвращаемся. Завтра всё будет ясно.

Они скрылись, а меня била мелкая дрожь. Стало до того плохо, что я закусил рукав, чтобы не стучали зубы. Куртку на спине можно было выжимать. Ко всему заныло плечо. Сколько я пролежал так, не знаю. Сознания не терял и, кажется, ещё делал попытки подняться, но голова шла кругом. Наконец, я сдался и, приткнувшись к остывающему Шимански, заснул.


Тот сон я запомнил навсегда.

Вопреки всем природным законам, мне приснились не ужасы, а женщины. Две красивые и гордые потомицы первых завоевателей. Они стояли одна перед другой как скалы, каждая обжигая соперницу внутренним пламенем необычайной силы, надменно и даже презрительно рассматривая ту, которая осмелилась принять грозный вызов. Выточенные из мрамора лица были высоко подняты, груди внешне спокойно вздымались и опускались, руки были неподвижны, и только энергичное и пока незаметное постукивание крепких стройных ног выдавало в них бушевание готовых взорваться вулканов.

Страстная темпераментная музыка обволакивала их, ещё удерживая от поединка. Воинственность отцов и чувственность матерей, смешавшись в крови обеих соперниц, вытолкнули их друг перед дружкой, таких разных в своей индивидуальности, но одинаково величественных и ярких, и ни та, ни другая не желала выходить из дуэли самок побеждённой. Оковы аккомпанемента рассыпались, постепенно освобождая место необузданной стихии животного танца.

Уже потом, в гарнизоне, много раз мысленно обсасывая и облизывая приснившееся, я понимающе улыбался – конечно, это были лучшие впечатления от американского фильма. В моей голове, не обременённой широкими знаниями, красивая картинка не могла возникнуть из пустоты. Такое чудо могло родиться только оттуда, из целлулоидного мира конкисты или времён кровожадного пиратства, облагороженного Голливудом.

Но тогда, впервые… Я был заворожён, я был поражён красотой происходящего! И как ни странно, но вдруг в обеих танцовщицах я стал узнавать одну женщину. Словно она отражалась в огромном и от этого незаметном зеркале! Но которая из двух красавиц была настоящей?

Детское чутьё не подсказало мне элементарную вещь, которую любой взрослый назвал бы просто – внутреннее противостояние. Ночная гостья боролась сама с собой.

А я тогда понял лишь одно – так будет выглядеть моя Женщина. Только так и не иначе! Я ещё не знал её имени, но тянулся к ней, и хотел видеть её не только в зыбких мечтах. Я хотел прикасаться к ней, хотел ощущать запах её волос и (зачем себе лгать?) просто хотел её. Я даже не представлял себе, что совсем скоро столкнусь с ней в реальности.

Я просыпался. Всё более громкое и отчётливое щёлканье каблуков, перемежаясь с ударами ладоней, заглушило и вконец вытеснило сначала звуки музыки, затем изредка вырывающиеся восклицания, потом и хлопки. Осталось только это быстрое ритмичное противостояние двух полюсов, белого и чёрного, дня и ночи.

Я открыл глаза, пытаясь теперь наяву понять откуда исходит эта быстрая безостановочная дробь.

Есть! Золотые «ролексы» на руке мертвеца мирно тикали под моим ухом. Сна как не бывало.

Вы считаете, красивой вещью надо было только полюбоваться и, вздыхая от сожаления, вернуть хозяину? Как бы не так!

Я без всяких угрызений совести снял часы и сунул в расщелину. Никто не вправе назвать меня мародёром. Это был мой трофей, мой военный приз, честно добытый на поле боя.

…Маурильо умер.

С санитарной командой, в одночасье ставшей похоронной, я благополучно добрался до лазарета, успел рассказать о ночной перестрелке дежурному офицеру и почти сразу же под охраной отправился в арестантскую.


Гневу комиссара Гаэтано не было предела. На первом же так и не успевшем начаться допросе он с размаху ударил меня в висок, на чём, собственно, допрос и закончился. Потом дознаватели, сменяя друг друга, методично искали умысел в моих поступках, выясняя, почему я сразу не пришёл к ним, почему тело предателя я не доставил в гарнизон.

Вскоре вопросов стало больше: каким образом получилось, что посланная к месту происшествия группа обнаружила полураздетый труп капитана не там, где он должен был лежать, а в одной из заброшенных могил? Куда подевался мой автомат? Почему мой нож валялся не слева, а справа от тропы? Комиссар лично, тыкая горящей пахитоской мне то в руку, то в лицо, спрашивал, куда я спрятал браунинг, документы и личные вещи Шимански. И где находится внушительная сумма денег как доказательство государственной измены. А мне нечего было скрывать и на каждом вызове я по нескольку раз повторял свой рассказ, сбиваться было не на чем.

Спустя неделю, стоившую мне двух шатающихся зубов, загноившейся раны и гематом по всему телу, меня выпустили на поруки Штольцу, тогда ещё капитану, замкомроты разведки. Он вместе со сбежавшим из военного училища Антонио Сольдером через голову комбата обратился за помощью к Полковнику. Полковник, скрепя сердце, вмешался в дело рядового Фабундоса. Комиссар со скрежетом уступил, но помимо убийства при невыясненных обстоятельствах на мне остались неоказание помощи тяжелораненому и утеря оружия. На эти пункты мне нечем было возразить, разве что самому завербоваться на невольничьи галеры.

С той поры я бетонно влился в группу Айсберга, состоящую из одних беспризорников.

При очередной вылазке я подобрал две исправных штурмовых винтовки и сдал их под расписку. Но матери Маурильо я ничем помочь не мог. Пока я выдумывал, как незаметно от ищеек Гаэтано добраться до «ролексов», чтобы продать и выслать ей деньги, старуха скончалась…

А много позже, когда Дина, сестра Тимми, жившая в Санта-Ви, неожиданно оказалась без средств, я рассказал приятелю, где лежат эти часы. И вздохнул спокойно, освободившись от золотой безделушки и лишней головной боли.

Но из чёрных списков комиссара вычеркнут не был. Фигурировали там и Мото и Тимми и даже тихоня Люка. Скелеты в шкафах гремели костями долго и успокоились лишь с переводом комиссара в столицу.

Кровь Альбарруды. Милитари детектив

Подняться наверх