Читать книгу Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен - Страница 15

Сашка Коновалов многие годы был самым ярким попутчиком в моей жизни. Расскажу о нем до конца.

Юг в те годы не отпускал нас. Для советского человека каждый выезд на Черное море означал жирную галочку в биографии успешной жизни. Пяток галочек означало, что жизнь удалась. Десяток свидетельствовал – человек ворует, но раз до сих пор не посадили, значит не дурак. Если надо было деликатно, по-интеллигентски похвастаться, достаточно было начать разговор с того, что:

– В прошлом году в Ялте было дождливо. Удивительно. Сколько раз приезжал в сентябре, а такого не припомню. В Сочи потеплее…

И собеседник, который южнее Псковской области не бывал, сдувался.

Не удивительно, что через год, в сентябре, мы с Сашкой вновь упаковали рюкзаки и погрузились в «башмак» на Сортировочной станции. В карманах на двоих у нас было около сотни рублей. Цель на этот раз – Сочи.

Опыт пригодился. Мы избежали множество крупных и мелких оплошностей, которые в прошлом походе доставили нам кучу неприятностей, до Харькова добрались меньше, чем за двое суток. А затем опять начинались мытарства, потому что дальнейший маршрут пришлось прокладывать заново. В результате мы забрались аж на Северный Кавказ, к Минеральным Водам. Вернулись. На какой-то кубанской станции сердобольная казачка, увидев наши исхудалые чумазые рожи, приняла нас за беженцев и накормила варениками с творогом. Силы иссякли и последнюю сотню километров от Лазаревской мы добирались на пассажирском поезде. Будучи совсем в непотребном виде, благоразумно не вылезали из тамбура. Две ночи в чертовом Сочи спали на берегу, днем не вылезали из моря. Щипали черный вязкий виноград с палисадников, заедали его лепешками. Смотрели на пальмы, как и все северяне с приторно-преувеличенным восторгом, облизывали пересохшие губы, засмотревшись на изумительные женские фигуры в крохотных купальниках на пляже, пугали почтенных тетушек, которые принимали нас за диких туземцев, спустившихся с гор. Назад в Ленинград возвращались все-таки обыкновенным пассажирским поездом – товарняки осточертели смертельно…

Уже будучи студентом на Черноморское побережье я зачастил. В том числе и с Сашкой. Одна поездка оставила неизгладимый след. В то лето мы отдыхали «как люди». Денег было рублей по двести на брата. Сняли комнату в Гаграх. Купались, загорали, ждали необыкновенных приключений, и они пришли. Как-то вечером познакомились с грузинами в кафе. Пили портвейн, хвастались и обнимались. Больше всего меня подкупило, что один из парней, Гиви, обожал «Дип Перпл». Мы дуэтом орали «Смо-о-ок он зе во-оте…» и хлюпали от восторга носами. Как и положено, я приглашал Гиви в гости и обещал достать ему джинсы «Вранглер» за сто восемьдесят рублей (на Кавказе они шли за триста). Гиви на салфетке записал мой ленинградский адрес и заказал еще вина. Тогда я предложил ему целую партию американских штанов и обещал скидку. Сашка подключился и развил тему до крайности. Вырисовывался преступный сговор с целью крупного обогащения. На радостях, совершенно пьяные и довольные, мы пошли купаться, и уже в полной темноте нырнули в теплые волны. А когда вынырнули, я огляделся:

– Сашко, а где Гиви?..

Ни Гиви, ни его дружков не было. Не нашли мы на берегу ни своих джинсов (гордость наша!), ни денег, ни обуви, ни паспортов. Домой мы вернулись крадучись, в плавках и босиком. Утром отправились в милицию.

Гиви подвела жадность. Если бы пропали только деньги, мы не стали бы заморачиваться с Сашкой, но паспорта… это было уже серьезно. В отделении на железнодорожном вокзале толстый усатый капитан выслушал нас, набрал по телефону номер и откашлялся.

– Володя? Приезжай, дорогой, есть дело, которое можно распутать.

Я, честно говоря, сильно сомневался, что можно. Гиви я почти не помнил, место, где нас оставили без штанов, и то вспомнили с трудом. Каково же было наше изумление с Сашкой, когда преступников нашли! Нашлись и паспорта. Вот только деньги и джинсы исчезли. Всю неделю мы как на работу ходили в милицию, помогали закрыть все уголовно-процессуальные вопросы. Запомнилась процедура опознания. В коридоре перед дверью, меня предупредили: «Гиви будет вторым от входа. Смотри, не перепутай!» Я вошел в кабинет и увидел четверо бугаев, которые сидели на стульях и мрачно смотрели в пол. Один нервничал.

– Вот этот! – ткнул я рукой, как и учили.

Гиви даже не шелохнулся.

Вторым шел Сашка. Его предупредили, что подозреваемого пересадят на крайнее место от окна. Сашка легко справился со своей задачей. Гиви попался.

Отпуск получился ни к черту, но история имела продолжение. В ноябре в Сухуми состоялся суд! Мы с Сашкой прилетели с наивной надеждой, что расходы на проживание и дорогу нам возместит государство. Поэтому тратились без оглядки. Говоря проще – пропили все! Гиви получил свои честно заработанные три года, милиция получила благодарность за отличную работу, а мы Сашкой, кроме морального удовлетворения, не получили ничего! В кошельке побрякивала только мелочь. Нужны были деньги. На третий день, ночью, мы с Сашкой наведались в колхозный сад за мандаринами. Рвали плоды торопливо, на ощупь, и набрали четыре полиэтиленовых мешка. Днем отправились на местный рынок и с радостью убедились, что цитрусовыми никто не торгует! Расположились у входа, распахнули мешки. Решили не наглеть: три рубля за кило. Меня смутило, что покупатели испуганно обходили нас стороной.

– Слушай, – сказал я Сашке, – сходи-ка еще раз в ряды, глянь, может мы слишком сильно заряжаем?

И тут возник патруль. Милиционеры таращили на нас глаза.

– Вы кто?!

– Вот, мандаринчиками торгуем, – проблеял я, догадываясь, что мы с Сашкой влипли, – не желаете? Три рубля за кило.

– Сколько?!

– Вам задаром, – догадался Сашка. – Мешка хватит?

Через пять минут мы сидели в отделении. Сержант рассматривал наши билеты на самолет и паспорта.

– Вы понимаете, что наделали? – возмущался молодой постовой, – Только что посадили человека за воровство и сами воруете! Знаете, что за это полагается?! Знаете, что мандаринами вообще запрещено торговать?!

Мы с Сашкой захлюпали носами.

– Дяденьки милиционеры, мы ж не знали. Денег нет, кушать хочется, решили честно подзаработать…

– Честно? Да это же государственная собственность!

Спас судья, который встречал нас и провожал. Отмазал от органов, ссудил денег. Нам вернули даже мандарины. Оказывается, даже местные сдавали весь свой урожай оптовиками: кажется, по 90 копеек за кило. Чудесные абхазские мандарины, которые я люблю до сих пор.

По решению суда нам с Сашкой полагалась компенсация. Через полгода пришел первый перевод на 90 рублей. Он же последний. То ли Гиви забил на работу на зоне, то ли освободился по УДО… Деньги мы с Сашкой пропили в ресторане гостиницы «Речная» вместе с двумя какими-то размалеванными тетками с соседнего столика. Тетки визгливо хохотали, колыхали открытыми грудями, пускали сигаретный дым через оттопыренные губы в потолок и блядовали густо подведенными глазами. Руки у них были жесткие, рабочие, сквозь густой запах дешевых духов пробивался резкий аромат трудового пролетарского пота. Помню, как Сашка что-то свистел про золотые прииски и северное сияние, помню, как загадочно отмалчивался, когда рыжая Надя спрашивала, кем я работаю… Очнулся я в утренних сумерках в неудобной позе и с трудом спихнул с себя чью-то тяжелую голую ногу. Рядом, на подушке храпела рыжая голова, которая перестала храпеть и приподнялась, когда я пошевелился.

– Банка с водой на полу, сигареты на стуле, – просипела голова. – Дай и мне хлебнуть.

Я ощупью нашел банку. Теплая вода пахла водопроводом, но была очень кстати. Рыжая голова тоже прилипла к банке, шумно глотая. Потом мы закурили, и я спросил.

– Где я?

– В общаге, где же еще….

– Понятно.

– Общага фабрики Ногина. Ты не боись, мы одни. Светка вчера срулила к подруге. Ты как?

– Восхитительно.

Рыжая хихикнула, чуть не подавившись дымом.

– Ты вчера был восхитительным. Все пытался на меня залезть. Еле спихнула. Ты и захрапел сразу же… Хочешь капустки квашенной?

Ее шершавая ладонь медленно растирала мою грудь, потом медленно переместилась на живот и стала сползать еще ниже – только тогда я понял, что лежу без трусов.

– Ты как? Еще способен? Или не очнулся еще?

Внезапно ее опухшее лицо нависло надо мной. Резко ударило в нос перегаром.

– Ой! Что-то шевелиться. Не умер еще. Придется тебе отработать за ночлег, парень. Я голодная.

Сухие губы стали тыкаться в мои щеки, в шею, сначала осторожно, потом сильнее, нетерпеливей.

– Не лежи бревном, обними меня, крепче, еще… съем тебя сейчас, мальчик мой, замучаю…

Не мною замечено, что с похмелья просыпается особая похоть – грязная и ненасытная, и скоро я забыл и про запахи, и про неудобную постель, и про то, что дома сходят с ума от тревоги, и про то, что сегодня семинары в университете.

Таких приключений тогда хватало. Мои женщины были далеки от идеала. Всегда старше меня. Одинокие. Пьющие. Иногородние. Простые. И отдавались они просто, без затей, без поэтической фальши, поскольку знали, что все это «просто так», от скуки или безденежья. Всех их отличало подлинное благородство. Они ничего не требовали, не просили, не придумывали и не усложняли. Брали, что дают, и не унижались. Мне тогда часто становилось страшно, и я прятался у них на груди, как маленький ребенок, просил, чтобы они сверху накрывали меня ладонью и так лежали мы, обнявшись, где-нибудь в общаге или ведомственной квартирке на продавленном диване, иногда очень долго, думая о своем, о горьком. Они чувствовали, что я – весь тут, у них в ладонях, и ничего мне больше не нужно и ничего я доказывать не намерен, и это возбуждало в них материнскую нежность. Я всегда был искренним с женщинами, мне и в голову не приходило, что их можно как-то использовать, и они прекрасно это чувствовали.

А Сашка женился между тем на девчонке, с которой познакомился на танцах в ДК Пролетарский завод. Знакомству предшествовала драка. Мне с самого начала не понравился толстый парень с наглым жирным лицом, который словно чувствовал мою неприязнь и напрашивался. Он танцевал, как бегемот, распугивая всех, и смотрел на меня с таким вызовом, что казалось вот-вот покажет язык. Несколько раз мы с ним стукнулись плечами, а потом я врезал ему в жирную щеку и усевшись верхом, стал остервенело дубасить по голове обеими руками. Сашка защищал меня сверху. Нас растащили дружинники, отвели в туалет и там жестоко отметелили. Кажется, толстомордый был их другом. Спасибо девчонкам – они визжали так, что приехала милиция. Пиджак мой был разорван надвое, лицо разбито. Помню, как один юный дружинник все вертелся, пританцовывал вокруг моего скрюченного тела, которое пинали четыре ноги.

– Дайте, дайте, я его по яйцам! Дайте! – ныл он, чуть не плача.

Усатый старшина, растолкав всех по углам, крикнул страшным басом.

– А ну стоять, мать вашу! Петров, ты дождешься, что сам у меня загремишь на нары. Помощнички, блядь…

На улице Сашку встречала Алла, девочка из группы нашей поддержки. Она остановила такси. А через полгода они поженились.

Несколько лет Сашка довольно успешно играл в добропорядочного гражданина. Работал наладчиком телевизоров, Алла работала в торговле, потом устроилась на бензоколонку. У них подрастал сын Валерка. Встречались мы теперь редко. Разговаривать о вечном разучились. Меня выводила из себя роль, которую Сашка примерял, встречаясь со мной – роль называлась «жизнь удалась». У Сашки была машина «Жигули», дача под Ропшей, красивая жена, послушный сын, дубленка. У меня, как в песне Высоцкого: «Ни хера. Только толстая пыль на комоде». Одни амбиции и долги. Да ужас, который прятался в будущем и показывал мне оттуда рожи. Слушать в бане, куда мы наведывались периодически, нескончаемый монолог про магнитофоны, дубленки, шапки из собак, джинсы и песцовые шкурки было невыносимо. Про жиклеры и муфты, прокладки и карданы тем более. Я страдал.

Это было время мелких жуликов, расторопных ловчил, ловких пройдох – людей небольшого ума, но смекалистых и ушлых. Санька как-то удачно влился в их ряды и преуспевал. Он не ожлобел, как Серега Петров, и не скурвился. Просто стал скучным и неинтересным. Он жил в своем загончике. Это была низшая лига теневого советского мира. Тут обитали рукастые слесари автомастерских, непьющие официанты ресторанов, водители заправщиков пивом, таксисты, мастера пошивочных дел, продавцы мясных отделов, моряки загранплавания… словом все, кто не дотягивал до 93 статьи УК по морально-этическим соображениям или из страха.

Они любили слова «бизнес», «деловой», «фирма», к одежде относились с религиозной серьезностью, поскольку она свидетельствовала о статусе, задирали нос, жевали резинку, нахальничали и верили, что именно так ведут себя американцы.

А потом американцы действительно пришли. И туземцам стало зябко.

В 90-е Сашка решил разбогатеть. Поступил в бизнес-школу вместе с супругой. Отучился два месяца. Вместо выпускного экзамена ему предложили осуществить первую сделку. Он должен был закупить вагон сарделек в пункте «А» и продать эти сардельки в пункте «Б». Навар покрывал расходы на обучение и жирный кусок сверху можно было вложить в развитие проекта. Сашка собрал всю свою наличность, которая скопилась у них с Аллой за годы ее успешной работы на бензоколонке, и сардельки купил. В пункт «Б» они так и не пришли. Потерялись. Зато к Сашке пришли четверо молодых людей с могучими плечами и в кожаных куртках. Точно таких же показывали по телевизору в сериалах про бандитов. Они забрали у Сашки ключи от новенькой девятки, роскошную норковую шубу жены, магнитофон, хрустальный сервиз, золотишко… Свернули с пола ковер из натуральной шерсти и даже выдрали из-под телевизора на кухне новенькую микроволновку. На прощание сказали, чтоб Сашка готовил квартиру к продаже.

Спасло чудо. Банда, которая и содержала бизнес-школу, развалилась. Большие деньги сгубили. Вожаки перессорились и перестреляли друг друга, а мелкота разбежалась.

Самое потрясающее – Сашка не остыл. Он требовал реванша и готов был продать квартиру и вложить деньги в торговые ларьки. Я буквально умолил его одуматься. Подумать о сынишке, да и о собственной шкуре.

Китыч, прознав про всю эту историю, прокомментировал кратко.

– Не хочешь срать – не мучай жопу.

Помолчав с минуту, он прокомментировал свой заумный комментарий.

– Какой из Сашки бизнесмен? Помнишь нашего Ундерова? Он еще в шестом классе давал списывать Короваеву за рубль. Юрка сам мне рассказывал. А сигареты «Мальборо» толкал за пятерку. Тут талант нужен. А Сашка что? Нюня!

Интересно о деньгах говорил мой приятель и заместитель в газете «Невское время» Боря Хайкин. Его часто подкалывали коллеги за то, что он мается не на своем месте – мол, в банке ему надо было работать, тем более что в начале 90-х он и начинал где-то в этой сфере. Как-то в курилке Боря объяснил этот вопрос коллегам.

– Что вы понимаете в деньгах, щеглы? Деньги надо любить! По-настоящему. Вот в нашем банке работал один мужик. Так вот, когда он однажды увидел зараз несколько миллионов долларов наличными, в пачках по десять тысяч, то упал в обморок! Натурально сомлел. Еле откачали. Вот это любовь! Только такие и добиваются успеха. Остальные плохо кончают. Куда мне! В свое время родитель сказал мне мудрые слова: «Боря, в России – самые красивые женщины в мире. Помни об этом, когда тебя будут соблазнять уехать». Помнил! Сейчас, правда, стал позабывать. Намедни Надька пригласила в гости. Я, как джентльмен, купил «Виагру», намыл шею, надел чистые трусы, а потом подумал: «А зачем я поеду к Надьке? Буду жрать эти вредные таблетки? Пыхтеть, как пацан? Чтоб рассказать потом про свои подвиги Иванову? Так я и так могу ему это рассказать!» Ну, и не поехал.

– А при чем тут деньги? – спросил кто-то.

– А при том! Вставать на них должен без «Виагры».

Сашке наконец и «Виагра» перестала помогать. Он вымучивал разные проекты, придумывал хитрые схемы, ловчил по-мелкому, страдал по-крупному и в конце концов стал пить запоями. Чтобы вынырнуть из запоя, стал принимать транквилизаторы, с которыми сдружился еще со времени гибели брата. А потом – опять пил.

Незадолго до его гибели я взял Сашку к себе на работу в «Вечерку» водителем. Появление его в редакции произвело фурор!

– Михаил Владимирович, мы его боимся, – жаловались молоденькие корреспондентки. – Он не маньяк? Ходит как зомби и желтый весь.

И это про Сашку, на которого еще лет пятнадцать назад заглядывались женщины, которому я завидовал на танцах, потому что, если объявляли «белый танец» и от толпы отделялась красивая девичья фигура и через танцпол направлялась к нам с Сашкой, я мог даже не сомневаться, к кому она протянет руки. Теперь он был и правда не просто жалок, но и жутковат. Ходил он и впрямь, как зомби, деревянной походкой, и при этом скалился, хотя, возможно, думал, что улыбается. Вероятно, от транквилизаторов движения его были заторможены. Как он умудрялся при этом водить машину – Бог весть. Но однажды я стал свидетелем, как во время движения он бросил руль и стал рыться в своем бардачке в поисках сигарет, напрочь позабыв про дорогу. Я схватил руль, заругался… Сашка виновато скалился – губы его не слушались, он теперь только скалился и лучше было на это не смотреть.

Я решил спасти Сашку. Вел душеспасительные беседы, подбрасывал деньжат. Потом мне пришла в голову блестящая идея. Как-то во время летнего рабочего дня мы загрузились с ним в нашу «четверку» и отправились по местам боевой славы – в Невский лесопарк, стало быть… Я был уверен, что воспоминания пробьют корку уныния в Сашкиной душе и он наполниться живительными соками, воспрянет духом!

В лесопарке было тихо, душно, безлюдно.

– А помнишь? А помнишь? А помнишь? – щебетал я, указывая рукой в наши достопримечательности, от которых у самого щипало в глазах. – Помнишь, как здесь ты закатил в лоб снежком Борьке Христианчику, так что он на задницу сел? А помнишь, как на великах в апреле тут рассекали? Батька твой потом колесо у меня чинил. А лося видели вон там, помнишь?

Чудесная жизнь, подлинная, восхитительная, счастливая, воскресла в моей душе, и я поразился, когда глянул на своего друга. Он был мрачнее тучи. Он страдал!

Назад мы ехали молча. Я понимал, что моя затея не удалась, но не придавал этому значения. Ничего! Страдания иногда необходимы, они становятся толчком к перерождению в новую жизнь.

Увы, новая жизнь так и не случилась. Через неделю Сашку нашли в Неве. Экспертиза показала – самоубийство. После гибели брата Сашка боялся воды и часто признавался мне в этом.

Китыч, мой мудрый в своей простоте Китыч, узнав новость, лишь покачал головой.

– Я всегда говорил – «колеса» до добра не доведут. Лично я, кроме наших традиционных русских напитков, ничего не потребляю. Старый проверенный кайф! У нас в бригаде один деятель какие-то специальные грибы жрет. Ядовитые! Я говорю: «Андрюха, сдохнешь ведь! Давай лучше по стакану портвешка?» Улыбается… А Сашку ты напрасно отвез в лесопарк. Ему ведь почему плохо стало? Потому что ты напомнил ему, как было хорошо. Кем он был – и кем он стал. Особенно на твоем фоне. Это его и добило. Ведь ты помнишь, каким он был франтом? Каким крутым себя считал? Ну и… не выдержал.

Сашка, Сашка… Издалека посмотришь – человек, как человек. А ближе подойдешь, да вглядишься – Вселенная!