Читать книгу Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1 - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 21

Было около одиннадцати часов вечера, когда мы достигли места нашего назначения. Сырой туман большого города остался за нами, и ночь была очень хороша. С запада дул теплый ветер; тяжелые тучи медленно двигались по небу; временами они разрывались, и тогда между ними проглядывал полумесяц. Было еще достаточно светло, но Таддеуш Шольто снял один из фонарей экипажа, чтобы лучше осветить наш путь.

Дом стоял на собственной земле и был окружен высокой каменной стеной. Узкая, обитая железом калитка служила единственным входом. Наш проводник постучал в нее особенным образом, напомнившим стук почтальона.

– Кто там? – крикнул чей-то грубый голос.

– Это я, Мак-Мердо. Пора бы вам узнавать меня по стуку.

Раздалось ворчанье и бряцанье ключей. Дверь медленно отворилась, и в ней показался коренастый человек небольшого роста. Свет фонаря падал на его вытянутое лицо с блестящими, недоверчивыми глазами.

– Это вы, мистер Таддеуш?.. Но кто же другие? У меня нет никаких приказаний от господина насчет них.

– В самом деле, Мак-Мердо? Вы удивляете меня. Вчера вечером я сказал брату, что приеду с несколькими друзьями.

– Он не выходил из своей комнаты сегодня, мистер Таддеуш, и я не получал никаких приказаний. Вы очень хорошо знаете, что я должен придерживаться положенных правил. Вас я могу впустить, но друзья ваши должны остаться там, где стоят.

Вот неожиданное происшествие! Таддеуш Шольто оглянулся вокруг со смущенным и беспомощным видом.

– Это нехорошо с вашей стороны, Мак-Мердо! – сказал он. – Если я ручаюсь за них – этого достаточно для вас. К тому же с нами молодая барышня. Она не может ждать на дороге в такой поздний час.

– Очень жаль, мистер Таддеуш, – неумолимо проговорил привратник. – Ваши друзья могут быть недругами хозяина. Он хорошо платит мне за то, чтобы я исполнял свои обязанности, и я исполняю их. Я не знаю никого из ваших друзей.

– О, нет, знаете, Мак-Мердо, – весело крикнул Шерлок Холмс. – Не думаю, чтобы вы забыли меня. Помните любителя, который боролся с вами в ночь вашего бенефиса четыре года тому назад?

– Неужели мистер Шерлок Холмс! – проревел борец. – Господи, Боже мой! Как это я не узнал вас? Если бы вместо того, чтоб стоять смирно, вы вышли бы вперед да поддали мне под челюсть, как тогда, я сразу бы узнал вас. Ах, вы попусту тратите свой талант, право! Вы далеко бы пошли, если бы занялись этим делом.

– Видите, Ватсон, в крайнем случае, у меня еще остается она научная профессия, – смеясь сказал Холмс. – Теперь я уверен, наш приятель не захочет держать нас на воздухе.

– Входите, сэр, входите и вы, и ваши друзья, – ответил привратник. – Очень сожалею, мистер Таддеуш, но приказания очень строгие. Должен был удостовериться, кто ваши друзья, прежде чем впустить вас.

Внутри песчаная дорожка шла среди унылой местности к большому четырехугольному, ничем не примечательному дому, погруженному во мрак. Луч луны падал только на один угол его и блестел в окне на чердаке. При виде громадного мрачного здания, окруженного мертвым молчанием, холод проникал в сердце. Даже Таддеушу Шольто, казалось, было не по себе, и фонарь, поскрипывая, дрожал в его руке.

– Не могу понять этого, – говорил он. – Тут, наверно, какая-нибудь ошибка. Я ясно сказал Бартоломею, что мы приедем сюда, а между тем в его окне нет огня. Не знаю, что и подумать.

– Он всегда так охраняет свои владения? – спросил Холмс.

– Да, он последовал примеру отца. Видите, он был любимцем отца, и иногда мне приходит на ум, что отец рассказал ему многое, чего не говорил мне. Вот то окно, на которое падает лунный свет, находится в комнате Бартоломея. Освещено снаружи, но внутри, мне кажется, темно.

– Совершенно темно, – сказал Холмс. – Но я вижу свет в маленьком окне у двери.

– А, это комната экономки. Там сидит старая миссис Бернстон. Вот кто может все рассказать нам. Но, может быть, вы согласитесь подождать здесь минутку-другую, потому что она может испугаться, если мы войдем все сразу, а она ничего не знает о нашем приезде. Но тс! Это что такое?

Он поднял фонарь кверху, и рука его так дрожала, что круги света мелькали вокруг нас. Мисс Морстэн схватила меня за руку, и мы все стояли, насторожив слух, с сильно бьющимися сердцами. Из большого темного дома в безмолвии ночи раздался самый жалкий и печальный из звуков – пронзительный, прерывистый плач испуганной женщины.

– Это миссис Бернстон, – сказал Шольто. – Она единственная женщина в доме. Погодите здесь. Я сейчас вернусь.

Он бросился к двери и постучал особенным образом. Мы видели, как ему отворила дверь высокая старая женщина, задрожавшая от радости при виде его.

– О, мистер Таддеуш, сэр, как я рада, что вы приехали, мистер Таддеуш, сэр!

Мы слышали ее радостные восклицания, пока дверь не захлопнулась за ней и голос ее не умолк.

Наш проводник оставил нам фонарь. Холмс медленно обвел им все вокруг и пристально взглянул на дом и на огромные мусорные кучи на дворе. Мисс Морстэн и я стояли рядом; рука ее лежала в моей. Удивительно сложная штука любовь. Мы двое до сегодняшнего дня никогда не видели друг друга, никогда не обменялись ни словом, ни даже нежным взглядом, а между тем, в час опасности руки наши инстинктивно искали одна другую. Впоследствии я часто удивлялся этому, но в то время мне казалось вполне естественным подойти к ней ближе, и она, как часто рассказывала мне потом, со своей стороны, инстинктивно обратилась ко мне за успокоением и покровительством. Так мы стояли рука в руке, словно двое детей, и на душе у нас было спокойно, несмотря на все мрачное, что окружало нас.

– Что за странное место. – сказала она, оглядываясь вокруг.

– Оно имеет вид, как будто здесь собрались все кроты в Англии. Я видел нечто подобное на склоне одной горы, вблизи Балларата, где делались какие-то изыскания.

– И с той же целью, – сказал Холмс. – Это следы искателей клада. Вспомните, что они искали его в продолжение шести лет. Неудивительно, что двор походит на песчаную яму.

В эту минуту дверь дома поспешно распахнулась, и из нее выбежал Таддеуш Шольто, с протянутыми руками и с ужасом в глазах.

– С Бартоломео что-то случилось! – крикнул он. – Я боюсь. Мои нервы не выдержат.

Он, действительно, почти плакал от страха, а его подергивающееся, безвольное лицо, выглядывавшее из большого мехового воротника, имело беспомощное, умоляющее выражение испуганного ребенка.

– Пойдемте в дом, – сказал Холмс своим резким решительным тоном.

– Да, пожалуйста! – умолял Таддеуш Шольто. – Я не чувствую себя в силах распорядиться.

Мы все пошли за ним в комнату экономки, находившуюся по левой стороне коридора. Старуха расхаживала взад и вперед с испуганным лицом, ломая пальцы, но появление мисс Морстэн, очевидно, произвело на нее успокоительное действие.

– Да благословит Бог ваше милое спокойное лицо! – крикнула она с истерическим рыданием. – Мне приятно видеть вас. О, что я перенесла сегодня!

Наша спутница погладила худую, изнуренную работой руку миссис Бернстон и прошептала несколько ласковых теплых слов, которые вызвали краску на ее бескровных щеках.

– Хозяин заперся у себя и не отвечает мне, – сказала она. – Целый день я ожидала, что он позовет меня; он любит часто бывать один, но час тому назад я подумала, что дело неладно, пошла наверх и заглянула в замочную щель. Идите наверх, мистер Таддеуш… Идите наверх и посмотрите сами. В продолжение долгих десяти лет мне приходилось видеть мистера Бартоломея Шольто и в радости, и в горе, но такого лица я никогда не видела у него.

Шерлок Холмс взял лампу и пошел вперед, так как у Таддеуша Шольто от страха стучали зубы. Он был так потрясен, что я взял его под руку, когда мы поднимались по лестнице. Колени у него подгибались. Два раза Холмс вынимал из кармана лупу и внимательно разглядывал то, что казалось мне бесформенными пятнышками пыли на кокосовых циновках, покрывавших лестницу вместо ковров. Он медленно шел со ступеньки на ступеньку, низко держа лампу и зорко оглядываясь по сторонам. Мисс Морстэн осталась внизу с испуганной экономкой.

Третья площадка лестницы оканчивалась прямым коридором, довольно длинным, с большой вышитой индийской картиной направо и тремя дверьми слева. Холмс продолжал идти все тем же медленным методическим шагом; мы шли за ним; наши длинные темные тени тянулись за нами. Дойдя до третьей двери, Холмс постучался, но не получил ответа; тогда он попробовал отворить дверь, взявшись за ручку. Она была крепко заперта изнутри на задвижку, как мы увидели, приставив к ней лампу. Хотя ключ был повернут в замке, но в двери была заметна щель. Шерлок Холмс нагнулся к ней и сейчас же встал.

– Тут какая-то чертовщина, Ватсон, – проговорил он задыхаясь. Я никогда не видал его таким взволнованным. – Что вы скажете об этом?

Я нагнулся к щели и отступил в ужасе. Лучи лунного света падали в комнату и освещали ее неясным, переменчивым сиянием. Прямо передо мной, как бы вися в воздухе, так как внизу все было в тени, вырисовывалось чье-то лицо – лицо нашего спутника Таддеуша. Та же высокая, блестящая голова, те же щетинистые рыжие волосы, то же бескровное лицо. Но черты его застыли в ужасной, неестественной, насмешливой улыбке, которая, в этой тихой, освещенной светом луны комнате, более действовала на нервы, чем какая бы то ни была судорога. Лицо этого человека было так похоже на лицо нашего маленького друга, что я огляделся вокруг, тут ли он. Потом я вспомнил его рассказ о том, что они близнецы.

– Это ужасно! – сказал я. – Что делать?

– Сломать дверь, – ответил Холмс и изо всех сил нажал на нее.

Она затрещала и заскрипела, но не поддалась. Тогда мы вдвоем нажали на нее: она внезапно с треском открылась, и мы очутились в комнате Бартоломео Шольто.

Комната эта походила на химическую лабораторию. Двойной ряд склянок со стеклянными пробками стоял на полке на противоположной стене, а стол был усеян спиртовыми лампочками, пробирками и ретортами; по углам в плетеных корзинах виднелись сосуды с жидкостями. Один из них или лопнул или был разбит, так как из него текла какая-то темная жидкость, а воздух был наполнен особенно вонючим запахом, напоминавшим запах дегтя. С одной стороны комнаты, среди кучи дранок и штукатурки, стояла небольшая лестница, а в потолке над ней было отверстие, через которое легко мог пройти человек. Внизу лестницы лежал небрежно брошенный моток веревок.

У стола, на деревянном кресле, сидел хозяин дома, с головой, опущенной на левое плечо, со страшной, загадочной улыбкой на устах. Он уже окоченел и, очевидно, умер несколько часов тому назад. Мне показалось, что не только его лицо, но и все члены имели какое-то неестественное положение. На столе рядом с его рукой лежал какой-то особенный инструмент – темная, узловатая трость с каменным набалдашником вроде молотка, привязанным толстой веревкой. Рядом с ней – клочок бумаги, вырванный из записной книжки, с несколькими нацарапанными словами. Холмс взглянул на бумагу и подал ее мне.

– Видите, – сказал он, многозначительно поднимая брови.

С дрожью ужаса при свете фонаря я прочел: «Знак четырех».

– Ради Бога, что значит все это? – спросил я.

– Это значит – убийство, – сказал Холмс, наклоняясь над мертвецом. – А! Я ожидал этого! Взгляните сюда.

Он показал мне на нечто, похожее на длинную, темную иглу, торчавшую как раз над ухом убитого.

– Похоже на иглу или колючку, – сказал я.

– Она и есть. Вы можете вынуть ее. Но будьте осторожны, потому что она отравлена.

Я взял иглу большим и указательным пальцами. Она так легко вышла из кожи, что не осталось почти никакого следа. Только крошечное пятнышко крови указывало на место укола.

– Все это – неразрешимая тайна для меня, – сказал я. – Дело становится все темнее вместо того, чтобы разъясняться.

– Напротив, оно становится яснее с каждой минутой, – ответил он. – Мне не хватает только нескольких звеньев для полного объяснения дела.

Мы почти забыли о нашем спутнике с тех пор, как вошли в комнату. Он все еще стоял в дверях как олицетворение ужаса, ломал руки и тихо стонал. Но внезапно он вскрикнул пронзительным, жалобным голосом.

– Клад унесен! – сказал он. – У него украли клад. Вот отверстие, через которое мы спустили его. Я помогал ему! Я видел его последним! Я ушел от него вчера вечером и слышал, как он запер дверь на замок, когда я спускался вниз.

– В котором часу?

– В десять! А теперь он умер, позовут полицию и меня станут подозревать в убийстве. О, я уверен, что это будет так. Но вы ведь не думаете этого, господа? Наверное, не думаете, что я сделал это? Привез ли бы я вас сюда, если бы я был убийцей? О, Боже мой, Боже мой, я знаю, что сойду с ума!

Он размахивал руками и топал ногами, словно в припадке безумия.

– Вам нечего бояться, мистер Шольто, – ласково сказал Холмс, кладя ему на плечо руку. – Послушайтесь моего совета и поезжайте на станцию дать знать полиции. Предложите свою помощь. Мы подождем здесь вашего возвращения.

Шольто послушался и полубессознательно, спотыкаясь в темноте, сошел с лестницы.