Читать книгу Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1 - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 23

Полицейские приехали в кебе, и я проводил в нем мисс Морстэн до ее жилища. Со свойственной женщинам ангельской манерой она переносила тревогу со спокойным лицом, пока нужно было поддержать более слабого, чем она, и я увидел ее сидевшей веселой и тихой рядом с испуганной экономкой. Но в кебе с ней сначала сделался обморок, а потом она разразилась потоком слез, – так сильно на нее подействовали происшествия этой ночи. После она говорила мне, что я казался ей холодным и далеким во время этой поездки. Она и не подозревала, какая борьба шла в моем сердце, и как мне нужно было сдерживаться, чтобы не выдать себя. Моя симпатия, моя любовь стремилась к ней, как моя рука устремилась к ее руке в саду. Я чувствовал, что целые годы условной светской жизни не дали бы мне возможности узнать ее кроткую, смелую натуру, как я узнал ее за этот день, полный странных событий. Но две мысли заставляли меня хранить молчание. Она была слаба и беспомощна, потрясена телесно и душевно. Не следовало пользоваться этим, чтобы говорить о любви в такое время. Хуже того, она была богата. Если поиски Холмса окажутся удачными, она будет богачкой. Хорошо ли, честно ли со стороны лекаря в отставке воспользоваться интимностью, явившейся вполне случайно? Ведь она могла бы взглянуть на меня просто как на человека, охотящегося за приданым! Я не мог допустить, чтоб у нее могла появиться подобного рода мысль. Сокровища Агры стояли между нами непреодолимой стеной.

Было почти два часа, когда мы доехали до дома миссис Сесиль Форрестер. Слуги давно уже легли спать, но миссис Форрестер, заинтересованная странным посланием, которое получила мисс, ожидала ее возвращения. Она сама отперла дверь. Это была грациозная женщина средних лет, и я с радостью увидел, как она обняла молодую девушку; поистине материнское чувство звучало в ее голосе. Очевидно, мисс Морстэн была для нее не наемной подчиненной, а уважаемой подругой. Меня представили, и миссис Форрестер горячо упрашивала меня войти в дом. Но я объяснил, что должен ехать дальше по важному делу, и обещал приходить и сообщать о ходе следствия. Уходя, я бросил взгляд назад и до сих пор вижу маленькую группу на лестнице – две женские, грациозно обнявшиеся фигуры, полуоткрытую дверь, свет из коридора, падающий через цветное стекло, барометр и блестящие пруты, придерживающие ковер. Приятно было даже мельком взглянуть на спокойный английский очаг в разгар ужасного, мрачного дела, поглощавшего наше внимание.

А чем больше я думал, тем мрачнее и ужаснее казалось мне это событие. Проезжая по безмолвным, освещенным газом улицам, я мысленно перебирал всю цепь необычайных происшествий. Первые загадки в настоящее время уже объяснились. Смерть капитана Морстэна, присылка жемчужин, объявление, письмо – все стало ясным нам, но все повело нас к еще более глубокой и трагической тайне. Индийский клад, странный план, найденный в багаже Морстэна, странная сцена у смертного одра майора Шольто, вторичная находка клада, за которой немедленно последовало убийство нашедшего его, очень странные явления, сопровождавшие преступление, следы ног, замечательные орудия убийства, слова на клочке бумаги, соответствующие словам на записке капитана Морстэна, – вот целый лабиринт, из которого всякий менее талантливый человек, чем мой сожитель, отчаялся бы выбраться.

Переулок Пинчин состоял из ряда жалких двухэтажных кирпичных домов в нижней части Ламбета. Я несколько раз безуспешно стучался в дом № 3. Наконец за шторой мелькнул свет свечи, и чье-то лицо выглянуло из окна верхнего этажа.

– Убирайся, пьяный бродяга, – сказал неизвестный. – Если ты еще раз подымешь шум, я открою конуры и выпущу на тебя сорок три собаки.

– Выпустите одну, – ответил я, – затем я и пришел.

– Убирайся! – проревел тот же голос. – Вот здесь в мешке у меня змея, и я брошу ее тебе на голову, если ты не уберешься.

– Но мне нужна собака, – крикнул я.

– Не стану разговаривать с тобой! – крикнул мистер Шерман. – Ну, отходи, не то как скажу три, так и брошу змею.

– Мистер Шерлок Холмс… – начал я, но эти слова произвели магическое действие: окно немедленно захлопнулось, а через минуту открылась дверь. Мистер Шерман оказался тощим, худым, сутуловатым стариком, с морщинистой шеей и в синих очках.

– Всякий друг мистера Шерлока Холмса – всегда желанный гость! – сказал он. – Войдите, сэр. Подальше от барсука, потому что он кусается. Ах, злючка, злючка, уж не хочешь ли ты броситься на джентльмена? – проговорил он, обращаясь к кунице, которая просунула свою злую мордочку с красными глазами между прутьев клетки. – Не пугайтесь, сэр, это просто ящерица. Не сердитесь на меня, что я был немного резок с вами: ребятишки надоедают мне и часто прибегают сюда, чтобы постучать в дверь. Что нужно мистеру Шерлоку Холмсу, сэр?

– Ему нужна ваша собака.

– А! Вероятно, Тоби?

– Да, Тоби.

– Тоби живет налево в № 7.

Со свечой в руках он медленно двигался среди странной семьи животных, которых он собрал вокруг себя. При неверном, неясном свете я еле видел блестящие глаза, устремленные на меня из каждой щели, из каждого уголка. Даже стропила над нами были усеяны важными птицами, лениво переступавшими с ноги на ногу, когда наши голоса нарушили их сои.

Тоби оказался некрасивым созданием с длинной шерстью коричневатого и белого цвета и висячими ушами, с неуклюжей, переваливающейся походкой, помесью болонки с охотничьей собакой. После короткого колебания он принял от меня кусок сахара, который дал мне старый натуралист. Заключив таким образом союз, Тоби пошел за мной к кебу и без затруднений последовал за мной дальше. На дворцовых часах только что пробило три, когда я снова очутился в Пондишерри-Лодж. Тут я услышал, что экс-борец Мак-Мердо арестован как сообщник и вместе с мистером Шольто отправлен на станцию. У узкой калитки стояли два констебля; они позволили мне пройти с собакой, когда я назвал фамилию сыщика.

Холмс стоял внизу у лестницы и курил, засунув руки в карманы.

– А, вы привели его! – сказал он. – Славная собака! Этелни Джонс ушел. После вашего отъезда он проявил громадную энергию. Он арестовал не только нашего приятеля Таддеуша, но и привратника, экономку и слугу-индуса. Весь дом к нашим услугам; только сержант остался наверху. Оставьте собаку здесь и пойдем наверх.

Мы привязали Тоби к столу в передней и поднялись по лестнице наверх. Комната была в том же виде, в каком мы оставили ее, только труп был покрыт простыней. Полицейский с усталым видом сидел в углу.

– Одолжите мне ваш фонарь, сержант, – сказал мой приятель. – Теперь привяжите вот этот кусок картона к моей шее так, чтобы он висел у меня на груди. Благодарю вас. Теперь я сброшу сапоги и чулки. Снесите их вниз, Ватсон. Мне придется немного поползать. И опустите мой платок в креозот. Вот так. Пойдемте со мной на чердак.

Мы влезли через отверстие. Холмс направил свет фонаря на следы.

– Я хочу, чтобы вы обратили особое внимание на эти следы, – сказал он. – Вы не замечаете в них ничего особенного?

– Это следы ребенка или женщины маленького роста, – сказал я.

– А ничего другого, кроме величины?

– Следы как следы.

– Вовсе нет. Посмотрите-ка! Вот тут в пыли – след правой ноги. Вот я оставляю рядом след моей голой ноги. Какая разница между этими следами?

– Ваши пальцы – все вместе. Пальцы другого следа – каждый отдельно.

– Вот именно. Запомните это хорошенько. Теперь подойдите пожалуйста к этому окну и понюхайте край деревянной рамы. Я останусь здесь, так как у меня платок в руке.

Я исполнил его приказание и немедленно почувствовал сильный запах дегтя.

– Вот куда он поставил ногу при выходе. Уж если вы сумели напасть на его след, то для Тоби, я думаю, это не составит ни малейшего затруднения. Ну, теперь бегите вниз, отпустите собаку и ожидайте подвигов Блондена.

К тому времени, как я вышел во двор, Шерлок Холмс был уже на крыше, и я видел, как он, словно громадный светлячок, медленно полз вдоль края. Я потерял его из виду за трубами, но затем он появился и снова исчез на противоположной стороне. Когда я обошел вокруг, я увидел его сидящим на карнизе у угла крыши.

– Это вы, Ватсон? – крикнул он.

– Да.

– Вот место, откуда он спустился. Что это чернеет там внизу?

– Бочка для воды.

– С крышкой?

– Да.

– Ни признака лестницы?

– Нет.

– Черт побери этого молодца! Тут можно голову сломать. Придется мне спуститься вниз, раз он сумел подняться. Ну, вперед.

Послышался шорох, и фонарь стал постепенно опускаться вдоль стены. Потом легким прыжком Холмс соскочил на бочку, а оттуда на землю.

– Легко было идти по его следам, – сказал он, надевая чулки и сапоги. – На всем пути черепицы расшатаны, а впопыхах он обронил вот эту штуку, которая подтверждает мой диагноз, как выражаетесь вы, доктор.

Он подал мне маленький мешок или кошель из плетеных разноцветных трав, украшенный поверху яркими бусами. По форме и величине он несколько напоминал портсигар. Внутри его было с полдюжины игл из темного дерева, заостренных с одного конца и округленных с другого, как та, которой был убит Бартоломей Шольто.

– Это адские штуки, – сказал он. – Берегитесь, чтобы не уколоться. Я в восторге, что они попались мне, так как, по всей вероятности, других у него нет. Нам с вами нечего бояться, что одна из них очутится у нас в коже. Я скорее согласен бы был иметь дело с пулей Мартини. Что, вы в состоянии пройти шесть миль, Ватсон?

– Конечно, – ответил я.

– Вынесет ли это ваша нога?

– О, да.

– Эй, собачка! Милый старый Тоби! Понюхай, Тоби, понюхай.

Он поднес к носу собаки платок, пропитанный креозотом. Животное стояло, расставив мохнатые лапы и комично склонив голову набок, словно знаток, нюхающий букет знаменитой виноградной лозы. Затем Холмс отбросил платок, привязал толстую веревку к ошейнику собаки и подвел ее к бочке с водой.

Тоби разразился громким дрожащим лаем, опустил нос к земле, поднял хвост и побежал по следу так быстро, что натянул веревку, а нам пришлось бежать изо всех сил.

Восток постепенно белел, и теперь мы могли видеть немного вдаль при холодном, сером свете. Квадратный массивный дом с его темными, пустыми окнами и высокими обнаженными стенами остался позади нас, грустный и заброшенный.

Наш путь шел по парку, между ямами и канавами, пересекавшими его. Вся местность с разбросанными кучами мусора и жалкими кустарниками носила зловещий вид, вполне гармонировавший с мрачной трагедией, нависшей над домом. Достигнув стены, Тоби побежал вдоль, под ее тенью, и, наконец, остановился на углу, осененном молодым буком. В месте соединения двух стен оказалось несколько вынутых кирпичей, а образовавшиеся уступы были так стоптаны, как будто ими постоянно пользовались, как лестницей. Холмс взобрался на стену и, взяв от меня собаку, перебросил ее на другую сторону.

– Вот отпечаток руки человека с деревянной ногой, – сказал он. – Видите маленькое пятно крови на белой штукатурке? Какое счастье, что со вчерашнего дня не было сильного дождя! След останется на земле, несмотря на то, что они убежали двадцать восемь часов тому назад.

Признаюсь, я сомневался, чтобы это было возможно ввиду большого потока экипажей на Лондонской дороге. Но мои страхи скоро рассеялись. Тоби, ни минуты не колеблясь, шел вперед своей развалистой походкой. Очевидно, острый запах креозота был сильнее всех остальных запахов.

– Не воображайте, – сказал Холмс, – что мой успех в этом деле зависит только от той случайности, что один из молодцев наступил ногой на химический препарат. У меня есть теперь много различных данных, которые могут мне помочь найти преступников. Эта случайность одна из самых легких и так как, по счастью, она далась нам в руки, то я был бы не прав, если бы не воспользовался ею. Но благодаря этому дело перестает быть интересной умственной проблемой, как можно было предполагать раньше. Не будь этого слишком легкого способа разрешения задачи – оно могло бы приобрести известность.

– Известность-то будет, и большая, – сказал я. – Уверяю вас, Холмс, я поражаюсь вашим способам добывать данные, и в этом деле еще более, чем в деле Джефферсона Гоппа. Для меня лично все кажется таинственнее и необъяснимее. Ну как, например, вы могли так подробно описать человека с деревянной ногой?

– Ба, мой милый мальчик! Да нет ничего проще. Я вовсе не желаю пользоваться театральными эффектами. У меня все начистоту. Два офицера, осуществляющие надзор над каторжниками, узнают важный секрет насчет спрятанного клада. Один англичанин, по имени Джонатан Смолль, чертит для них план. Вы помните – мы видели эту фамилию на плане, принадлежавшем капитану Морстэну. Он подписал ее за себя и за своих сообщников – дав этой бумаге драматическое название «Знак четырех». При помощи этого плана офицеры, или один из них, добывает клад и привозит его в Англию, причем следует предположить, что не выполняет какого-то условия. Но почему же сам Джонатан Смолль не добыл клада? Ответ ясен. План помечен тем временем, когда Морстэну приходилось входить в близкие отношения с каторжниками. Джонатан Смолль не добыл клада, потому что он и его сообщники были каторжники.

– Но ведь это только предположение, – сказал я.

– Больше, чем простое предположение. Это единственная гипотеза, объясняющая факты. Посмотрим теперь, насколько она может быть верна. Майор Шольто остается в покое несколько лет счастливым обладателем драгоценностей. Потом он получает письмо из Индии, сильно испугавшее его. Что могло быть в этом письме?

– Известие, что человек, которого он обидел, стал свободным.

– Или бежал. Это правдоподобнее, так как он должен был знать срок отбывания наказания, и в этом случае известие не поразило бы его. Что же он делает тогда? Он охраняет себя от человека с деревянной ногой – заметьте, белого, потому что он принимает за него белого торговца и стреляет в него. На плане фамилия только одного белого. Остальные – индусы или магометане. Другого белого нет. Поэтому мы с уверенностью можем сказать, что человек с деревянной ногой и есть Джонатан Смолль. Находите вы какую-нибудь ошибку в этом рассуждении?

– Нет. Оно вполне ясно и точно.

– Хорошо. Теперь поставим себя на место Джонатана Смолля. Взглянем на дело с его точки зрения. Он возвращается в Англию с мыслью вступить, как он полагает, в свои права, и в то же время отомстить тому, кто обидел его. Он узнал, где живет Шольто, и, весьма вероятно, завел сношения с кем-нибудь из его слуг. Мы не видели дворецкого Лаль Рао. Миссис Бернстон одобрительно отзывается о нем. Однако Смолль не мог бы сам открыть клада, так как это было известно только майору и верному слуге его, который уже умер. Внезапно Смолль узнает, что майор при смерти. При мысли, что тайна клада умрет вместе с ним, Смолль пробирается к окну комнаты умирающего, и только присутствие сыновей майора мешает ему войти туда. Но ночью, обезумев от ненависти к умершему, он входит в его комнату, роется в его бумагах, надеясь найти какие-нибудь указания насчет клада, и наконец оставляет метку о своем посещении в виде короткой надписи на куске папки. Он, без сомнения, решил заранее, что в случае, если убьет майора, оставит подобного рода записку в знак того, что это не обыкновенное убийство, но (с точки зрения четырех сообщников) в некотором роде акт правосудия. Подобного рода загадочные и странные причуды довольно часто встречаются в анналах преступлений и обыкновенно дают ценные указания насчет личности преступника. Вы понимаете меня?

– Вполне.

– Но что же мог сделать Джонатан Смолль? Он мог только исподтишка наблюдать за усилиями тех, кто искал клад. Может быть, он покидает Англию и возвращается только изредка. Затем следует находка чердака, о чем его уведомляют немедленно. Опять все указывает на то, что в доме есть сообщник. Джонатан на своей деревяшке не в состоянии добраться до верхней комнаты Бартоломея Шольто. Он берет с собой довольно странного помощника, который преодолевает эту опасность, но попадает голой ногой в креозот, благодаря чему приходится употребить в дело Тоби и заставить прихрамывающего офицера в отставке прогуляться целых шесть миль.

– Но преступление совершено сообщником, а не Джонатаном.

– Совершенно верно. И даже к полному негодованию Джонатана, что видно из того, как он ступил ногой, войдя в комнату. Он ничего не имел против Бартоломея Шольто и удовольствовался бы тем, чтоб связать его и заткнуть ему рот. Но делать было нечего: дикие инстинкты его товарища вырвались наружу, и яд оказал свое действие. Итак, Джонатан Смолль оставил на память записку, спустил ящик с драгоценностями и затем спустился сам. Таков ход дела, как он представляется мне. Что касается внешнего вида преступника, то это, должно быть, человек средних лет и сильно загорелый после стольких лет работы в таком пекле, как Андаманские острова. Рост его легко узнать по длине его шагов; мы знаем, что у него борода. Обилие волос более всего поразило Таддеуша Шольто, когда он увидел лицо в окне. Кажется, ничего больше.

– А сообщник?

– А, ну тут нет никакой особой таинственности. Но вы скоро узнаете все остальное. Как хорош утренний воздух! Посмотрите, как плывет это облачко, словно розовое перышко какого-то громадного фламинго. Вот красный край солнца подымается над туманным Лондоном. Он светит многим людям, но, готов держать пари, между ними нет ни одного, кто отправлялся бы по более странному делу, чем мы. Как ничтожны мы с нашим незначительным мелким честолюбием и стремлениями в присутствии великих стихийных сил природы! Ну, как идет ваше изучение Жан Поля?

– Ничего себе. Я обратился к нему после изучения Карлейля.

– Это все равно что пройти по ручью к озеру, из которого он вытекает. Он делает одно любопытное, но глубокое замечание, а именно, что доказательство действительного величия человека состоит в его сознании своего ничтожества. Видите ли, для этого требуется сила сравнения и анализа, которая сама по себе является доказательством благородства. Да, у Рихтера есть над чем подумать… У вас нет пистолета?

– Со мной палка.

– Очень возможно, что это пригодится нам, когда мы попадем в их берлогу. Джонатана я предоставлю вам, но если другой станет сопротивляться – я застрелю его.

Говоря это, он вынул из кармана револьвер и, вложив два заряда, положил его в правый карман жакетки.

Все это время мы шли под предводительством Тоби к столице по полудеревенской дороге; с обеих сторон виднелись виллы. Теперь же мы вышли на бесконечные улицы, по которым уже двигались рабочие и матросы; неопрятно одетые женщины снимали ставни и подметали лестницы. На углах, в кабачках, начиналась дневная жизнь, и люди грубого вида выходили оттуда, утирая рукавом бороды после утренней выпивки. Странные собаки бродили по улицам, с удивлением смотря на нас, но наш несравненный Тоби не смотрел ни направо, ни налево, а шел, опустив нос к земле, и только изредка взвизгивал, когда нападал на горячий след.

Мы прошли Стрэтгем, Брикстон, Кембервелль и очутились в переулке Кеннингтон. Те, кого мы преследовали, казалось, избрали самый запутанный путь, вероятно, для того, чтобы избежать лишних свидетелей. Они ни разу не шли главной улицей, если можно было найти параллельную ей. У начала Кеннингстонского переулка они уклонились налево через улицы Бонд и Майльс. Там, где последняя сворачивает на Рыцарскую площадь, Тоби перестал идти вперед и начал бросаться то в одну, то в другую сторону, подняв одно ухо и опустив другое, как истое олицетворение собачьего недоумения. Потом он стал ходить кругами вокруг нас, смотря иногда так, словно прося сочувствия к своему затруднению.

– Черт знает что такое с собакой? – проворчал Холмс. – Ведь не взяли же они кеб и не поднялись на воздушном шаре.

– Может быть, они стояли здесь некоторое время, – подсказал я.

– А! Вот он опять бросился вперед! – сказал с облегчением мой приятель.

Действительно, Тоби опять побежал вперед, обнюхав все и как будто придя к какому-то решению, и побежал с такой энергией и решительностью, какой не выказывал раньше. След, казалось, был горячее, чем когда-либо, потому что Тоби даже не опускал носа к земле, но дергал веревку и порывался бежать изо всех сил. По блеску глаз Холмса я видел, что он думал, что мы приближаемся к цели нашего путешествия.

Путь наш шел теперь мимо «Девяти вязов», и скоро мы добрались до большого дровяного двора, пройдя таверну «Орел». Тут собака, обезумевшая от возбуждения, пробежала через боковую калитку во двор, где работали уже пильщики. Собака бежала среди опилок и стружек по аллее, между двумя рядами соломенных дров, и наконец с торжествующим лаем вскочила на громадную бочку.

С высунутым языком, мигающими глазами Тоби смотрел попеременно то на одного из нас, то на другого, очевидно, в ожидании одобрения; доски, бочки и колеса тачки были покрыты темной жидкостью, а воздух весь пропитан креозотом.

Шерлок Холмс и я смущенно переглянулись, а затем разразились неудержимым смехом.