Читать книгу Непреходящее - Артур Лазарев - Страница 38

Посмотри свысока

на глубинный народ.

Стиснув зубы, века

он плетётся вперёд.

Его ноша легка,

но он еле идёт.

От извечных снегов

до субтропиков он

прославляет волков,

презирает закон.

Он меняться готов,

но считает ворон.

А его пастухи

далеки от забот.

Вроде все от сохи,

но соха их гнетёт.

Льют ведро чепухи

под шуршанье банкнот:

«Нам ещё подождать,

нам сейчас не о том,

отсырела печать,

может как-то потом…

Все соседи плохи,

Ганнибал у ворот!»

Посчитай их грехи —

это длительный счёт.

Так и тащится вдаль

недоделанный Рим

через боль и печаль,

и без веры к чужим.

«Коль и наших не жаль,

то чужих победим».

Посмотри свысока

на глубинный народ.

Стиснув зубы, века

он плетётся вперёд.

Его цель далека

и всё ближе исход.

Средь нищеты и вырождения,

где грех умножен отрицанием,

предотврати своё падение

хотя бы временным молчанием,

хотя бы временной иронией

(твоим единственным оружием)

и пусть вокруг царит агония —

смотри на это с равнодушием.

Здесь нет ни бога, ни отечества,

здесь царство лжи и лицемерия.

Здесь раболепие с младенчества

взрастило целую империю.

И в силу собственной ущербности,

плюс безысходности и трусости —

на протяжении всей вечности

здесь славят собственные глупости.

Не потребляй все эти гадости,

забудь все лживые пророчества.

Смотри на мир глазами радости,

а это значит – одиночества.

Не жди чужого пробуждения,

вооружись моим напутствием.

Предотврати своё падение

хотя бы временным отсутствием.

– Совсем темно… Но то не до утра,

а просто тьма сейчас сильнее света.

Сказал старик, и отблески костра

в его глазах лишь подтвердили это.

Внутри зрачков, сражённых слепотой,

застыла боль обиды, всё былое…

Он много лет боролся с темнотой:

и со своею личной, и с мирскою.

Писал статьи и книги, вёл дневник,

в котором предрекал все неудачи.

Теперь же это был слепой старик,

но многое он видел лучше зрячих.

Вот и сейчас в полночной тишине,

пока огонь пылал неутомимо,

он видел пламя в тлеющей стране,

хотя страна не видела и дыма.

– А, может быть, и правда всё пустяк,

и нет причин плеваться на всё это?

И ничего, что пляшут на костях

придворные шуты, певцы, поэты?

Что царь безумен, что убог народ,

что старики остались без прокорма,

что ненависть крепчает каждый год,

и это принимается как норма?

А, может быть, пора ковать мечи,

бить в купола из золочёной меди?

Молиться перед пламенем свечи

о скорой и решительной победе?

Седлать коней и мчаться на закат,

предать огню лукавые столицы…

Но кто там перед нами виноват?

Мы сами все как есть самоубийцы.

Открой глаза, и та же темнота —

что и была – окажется повсюду.

Начать бы снова с чистого листа,

но и тогда не стоит верить в чудо.

Здесь всё уже давно предрешено,

самой вселенной, богом, мирозданьем,

ведь тот, кто ищет, тот находит дно,

пусть даже и находит с опозданьем.

Пришла, сынок, поганая пора.

Увы, не все дотянут до рассвета.

…Так говорил отец мне у костра,

но я и сам давно увидел это.

Утро. Очередь за квасом

от столовой до собеса.

Время для народной массы

пошуметь по интересам.

«Мишка? Ясен пень – виновен!

Рядом с ним одни пижоны!»

«Из каких бездушных брёвен

получаются все жёны?»

«Вот про жён ты очень прав,

у моей суровый нрав».

«Маргарита (та, что Тэтчер)

снова нашим ставит вилку».

«Ничего, наступит вечер,

наскребём и на бутылку».

«Англичанка вечно гадит,

всё неймётся этой стерве!»

«Потеснитесь Христа ради!

Что за жизнь, сплошные нервы».

«Сила есть, а правды нету,

хочется завыть белугой».

«Я купил вчера газету,

пишут, Сталин был зверюгой».

«Ладно, Сталина не трожь!

Замечательный был вождь».

«Что в Чернобыле? Всё тихо?»

«Я там был на дне колодца…»

«Не буди, Степаныч, лихо,

не дай бог, оно вернётся».

«С этой властью всем кирдык,

завели страну в тупик».

«Раньше и футбол, и космос —

были первыми из первых».

«Ты потише сделай голос,

кто голосовал за левых?»

«Ну, а где альтернатива?

Весь народ на грани срыва».

«Подскажите, вы за пивом?»

«Мы за квасом, пива нету».

«Рядом с кооперативом

по дешёвке сигареты.

Ява стоит полрубля».

«Значит сходим опосля».

«Отовсюду нас погнали,

костерят по всей планете».

«Ничего, вернётся Сталин,

нам за всё они ответят:

и хохлы, и прибалтийцы,

и пиндосы, и сирийцы».

«А сирийцы тут при чём?»

«Ладно, с ними подождём».

«Это правда, Боинг сбили

наши где-то на востоке?»

«Чёрт их знает. Или-или.

Если да, то я в восторге.

Нечего им там летать,

сбить их всех, ядрёна-мать!»

«Всех не надо, это слишком.

Впрочем, можно для порядку…»

«Зря вы так, вчера вот Мишка

распинался про разрядку.

Перестройка, все дела…»

«Чёрт с ним. Ленка родила».

«Что там нового в Афгане?

Не сдались ещё засранцы?»

«Говорят во вражьем стане

вновь шуршат американцы.

Поставляют бородатым

и винтовки, и гранаты».

«Вон, попы теперь повсюду,

кто им платит за рекламу?»

«Тут и сам поверишь в чудо,

и в Христа, и в его маму».

«Я не верю ни во что,

мне бы новое пальто…»

«Будет день, и будет пища.

Не сгущайте лучше краски».

«Ты и жил и сдохнешь нищим,

а всё веришь в эти сказки».

«А кому сейчас легко?

Лишь Горбатому и K°!»

«Что за шум и нету драки?

Ну-ка дайте мне дорогу!»

«Что за люди? Как собаки,

как собаки вы, ей богу!»

«Ну-ка быстро рот закрой!

Мы святой народ-герой».

«Похмелись иди сначала,

тоже мне, святая Русь».

«Сволочь, я тебя узнала».

«Денег дашь, я похмелюсь».

«Эх, товарищи, обидно…

Чёрно-белая страна…»

«Либерала сразу видно.

Эй, гоните его на…»

«Сам иди отсюда, мразь.

В КГБ служил вчерась?»

«Мне погоны видно сразу,

между нас вбивают клин».

«У тебя фингал под глазом,

захотел ещё один?»

«Всюду эти коммуняки,

из-за них страна и мрёт».

«Что за шум и нету драки?

А хотя уже идёт…»

«Люди есть, но нет народа».

«А на кой тебе свобода?

Мы отечеству верны,

лишь бы не было войны».

Тридцать лет прошло уже…

Не такая уж и малость.

Шли вперёд, но оказалось —

мы на прежнем рубеже.

Вновь всё тот же Рубикон,

те же лица, разговоры.

То кричат: «Держите вора!»

То: «А кто если не он?»

Может скучно быть как все,

может это дар от бога:

видеть в чёрной полосе

и белёсого немного?

И роптать на целый мир,

и надеяться на небо,

поминая быль и небыль

в тесноте своих квартир…

«Здравствуй, очередь моя.

Кто за вами? Можно я?»

Сквозь картонное небо,

сквозь грохот телег,

сквозь разбитый оконный проём —

тихо падает снег,

тихо падает снег,

заставляя забыть обо всём.

…Обнуляя реальность,

как шут из дворца,

обрывая последнюю нить…

Я не помню отца,

я не помню отца,

но сугробы уже не забыть.

Чьи-то чёрные сани

скрипят во дворе,

там гуляют холопы Орды.

На живом серебре,

на живом серебре

они вновь оставляют следы.

Сквозь парадные толпы,

сквозь времени бег,

сквозь гуляющий по миру дым —

тихо падает снег,

тихо падает снег,

и мы падаем следом за ним.