Читать книгу Шпана и первая любовь: 2 - Артур Рунин - Страница 1

Кулаки оттягивали карманы куртки, большой палец руки постукивал по гладкому кругу кнопки выкидного ножа. Склонив голову, взглядом упираясь в кроссовки, Данила столкнулся с прохожим – седовласым тучным мужчиной лет пятидесяти, очки в крупной пластмассовой оправе наперекос сидели на кончике его носа. Мужчина недовольно пробубнил. Некоторое время Шпана смотрел в спину жирному борову и злился.

«Если я иду с опущенной головой, ты что, хряк, тоже нос в асфальт воткнул? Не видел? Гундосит ещё что-то. Дать бы в репу». – Разгорячённый, сжав губы, Данила осмотрелся по сторонам. – Ух ты!

На первом этаже за стёклами на подоконнике в широкой хрустальной вазе владычествовал шикарный букет белых лилий. Данила никогда не видел эти цветы и не знал названия. Цветы его зачаровали: громадный разбелёсый букетище! И дело не в том, любил он цветы или нет, но если красиво, значит, красиво. И главное – взорвалось желание подарить прекрасной «англичанке» экзотический букет белых цветов: верняк, денег больших стоит. Если с тюльпанами разорение на восьмое марта, то этот точно намертво сгложет. В городе таких не купить, привезли, скорее всего, из Москвы. Богатый пижон любимой даме подарил? По башке бы насадить пижону, отобрать и деньги, и букет, и жо́ну.

«Наверное, денег валом, раз напоказ выставил? – подумал Данила. – Давай, давай. Блатата скоро созреет, и молотком по котелку огреет. – Он представил, как красиво может подарить цветы Ирине. Или всё же Оле?

Шпана пробрался через кусты, ощущая себя вором, и подошёл к окну. Высоко. Он находился в нерешительности, нервничая, жевал губы. Холодные капли дождя всё чаще и чаще били по лицу.

«Можно разбить окно и умыкнуть букет, – посетила тайная мысль. – Вот бы Филата сюда. Тот уже мчался бы с этим букетом, как с флагом на врага в атаку».

Данила присел на корточки, чтобы прохожие не видели его с дороги. Да и кому понравится, что под окном пацан шныряет с опасливыми глазами, у которого на лице написано: сейчас свиздану, – да в окна заглядывает так, будто бы собирается войти в гости.

«Давай, решайся, – торопил он себя. – Или вали отсюда. Засветишься, как мёртвый в гробу червям».

Данила на полусогнутых ногах отбежал от окна. Склонив голову, решил, что его так не опознают, прошёл вдоль дома и вышел на тротуар. Глаза искали предмет, который можно подставить под окно и подняться повыше, хотя бы сантиметров на сорок. Иначе можно порезаться о нижние осколки стекла, когда вороватая лапища потянется за букетом. Дом располагался на небольшом откосе и окно начиналось от уровня плеч.

– У этого угла – окна так низко, что перешагни и входи, – злобно бубнил Данила, пиная флакон от тройного одеколона. – Вечная непруха. Как только букет цветов нужен, так первый этаж под небом зависает. Дождь ещё льёт, словно слон сверху ссыт именно на голову. – Шпана застыл в раздумьях: «Наверное, лучше умыкнуть, когда стемнеет».

В пятидесяти метрах отсюда вдоль дороги возвышалось здание двухэтажного ресторана. Данила хмуро смотрел на «Жёлтостенное уродство».

«Дальше, ближе к железной линии, гаражи, – продолжал размышлять Шпана. – Там можно какие-нибудь кирпичи поискать. Арматуру, чтобы окно разбить и подчистить оставшиеся стёкла в раме. Хотя не успею. Нужно сделать всё мгновенно. А то одарят по репе скалкой, иди потом, доказывай, что хотел цветы взять напрокат.

Ничего не найдя за зданием ресторана, Шпана с прикованным к земле взглядом подобно рыскающему бобику обошёл гаражи. Промокший и раздосадованный он решил, что позаимствует табурет и молоток у себя дома.

***

Скидывая кроссовки в прихожей, Данила ещё больше раздосадовался – отчим дома: но ведь утром не было, и он решил, что этот «бобик колхозный» работает в первую смену.

«Заболел хотя бы раз да в больнице полежал. Яду для крыс, что ли, насыпать в чай? – Ярость Данилы нарастала. – Так не повезёт же мне, окажется внуком Распутина. Того яд не брал, и этого не возьмёт. – Шпана готов был взять молоток и наброситься на жутко ненавистную голову. – Здесь букет нужен срочно, а этот шкерится по углам».

Данила открыл дверь в кладовку.

– А, шантропик пришлёпал, – прозвучало за спиной.

За ручку Шпана выдернул молоток из горы инструментов, сложенных в неглубоком чемоданчике. Он не ответил на оскорбление, застыл на месте. Кровь закипала в жилах. Рука сжимала ручку молотка так, что тряслось лицо.

– Иди, кашки похлебай. Голодный, наверное. Га-а-а!

Данила повернул голову, брови от удивления полезли на верх.

«В хлам пьяный! – удивился он. – Впервые! Ясно. И боги иногда не умеют».

– Э, пацан, молоточек зачем взял? – Отчим развёл руками, в правом кулаке бултыхнулся коньяк в бутылке. – Что, мечтаешь папе по харе заехать? – Глаза ненормальные, какие-то замышляющие, бегающие. – Давай… молоток против бутылки. Что, щенок, большим становишься? Здоровенным?

Взрыв негативных эмоций в голове Шпаны едва не вырвался в удар наружу. Ещё мгновение и молоток углубился бы в пасть, кроша зубы. Данила смотрел исподлобья: «А дальше стало бы невозможным остановиться. Молотил и молотил бы рожу отчима, творя кровавое месиво». Он тряхнул головой сбрасывая жуткое наваждение, произнёс:

– За тебя сидеть после – западло.

– Что?

Данила прошёл мимо отчима, намеренно задел плечом. От толчка отчим пошатнулся, ударился спиной об стену. Издав нечленораздельный звук, похожий на кваканье, продолжил говорить:

– Хочешь сказать, я проиграю тебе? Да я тебя разорву, как… – Отчим поперхнулся, откашлялся, глотнул коньяку. – Как штопанную-перештопанную грелку. – Опираясь рукой об стену, он повернулся затылком к пасынку, чтобы пройти к себе в комнату. – Ладно, грелка, жри свою кашу.

Терпение Данилы иссякло. Он кинул молоток на пол: боялся проломить голову, – схватил табурет, который минутой раньше принёс из кухни и поставил возле зеркала, и ударил ненавидимую башку по затылку. Удар получился несильный – в последнее мгновение Данила остановил замах и получился тычок, – но достаточный, чтобы отчим свалился головой вперёд в кладовую. Бутылка коньяка выпала из руки, встала на дно, пошатнулась и не упала. Коньяк не пролился. Несколько секунд Данила смотрел на нечаянный фокус и дивился везучести отчима: у него даже коньяк ни на каплю не выплеснулся. Хотя, возможно, повезло коньяку, а не ему. Шпана опомнился, схватил молоток, табурет, куртку и кроссовки, выбежал в подъезд, оставив дверь открытой.

«Всё. Это всё! – крикнула паническая мысль. – Эта шкура если живой, посадит меня. А если не живой – бежать?!»

– Э-э, щ-ща-а я ма-а-мм… – прозвучало из квартиры.

Данила улыбнулся: сейчас отчим маме пожалуется, – натянул кроссовки на ноги, вылетел из подъезда. Побежал к ближнему углу дома. «Жив. Значит, только посадит». Шпана пребывал в полном восторге от самого себя: случилось! Он рихтанул скуластую презренную морду!

– Завалю шакала, – сквозь стиснутые зубы прорычал Данила, выкинул кулак с молотком вверх. – Че Гевара! Мочи хлебала оные!

Окрылённый подвигом, Шпана решил не дожидаться темноты, а расколотить окно сейчас.

– Прямо сейчас! Пока небо сохнет! – Данила мчался по сырой траве, старался держаться деревьев и кустов, чтобы меньше привлекать внимание; на лице – лёгкая улыбка, мечтающие глаза, а в голове метались мысли: «Кому же подарить цветы?»

Пять минут Данила пялился широкими глазами на стёкла окон. Вазу с белым букетом – убрали.

– Скажите мне, пожалуйста, – шёпотом произносил Шпана, – что окна запылились и я не вижу, что за ними. Не те окна? Конечно те. Те же шторы видны, и стёкла ни на один микрон не запылились.

На случай – если всё-таки ошибся, Данила прошёлся от угла до угла дома, внимательно разглядывая окна: нет нигде цветов! Он подошёл к окну, где недавно ещё красовался букет лилий.

– Судьба, я что-то не пойму. Я разве родился подлянки коллекционировать, а?! Не, ну, сс… Не, ну, пп… – Шпана грохнул молотком в землю. – Ну почему такая подлость… и снова ко мне пришлёпала? – Взгляд Данилы опустился на табурет, воткнувший ребро сиденья в ногу. Размах – и комната поглотила табурет сквозь дребезг и брызги стекла. Молоток приняло окно той же квартиры – слева.

Шпана летел вдоль дома, словно радостный ветер подгонял его мощными дружескими пинками; на фоне враждебности к ситуации его разбирал нервный смех.

– Милиция! – верещал далеко за спиной женский голос. – Милиция! Вон он, вон он!

Мизерный осколок от разбившегося стекла воткнулся в правое веко Данилы.

– Вот злобучая стекляшка, будто в отместку. – Данила остановился, чтобы вытащить стёклышко, спиной чувствуя несуществующую погоню. На этот раз жизнь натянула слабую улыбку: осколок удалось с первого раза подцепить ногтями и вытянуть. Шпана машинально сунул его в карман брюк: на память? Когда удалился шагов на сто от места «убежавшего букета», решил: это улика, – и выкинул. Правда, пока пальцы елозили в поиске по материи кармана, стеклянный осколок успел вонзиться под ноготь мизинца.

Данила пробежал несколько дворов, петляя по закоулкам. Наконец остановился, чтобы отдышаться и оглядеться – нет ли погони.

– И какой же я везучий! Прям победитель. Выиграл приз с момента зачатия… в спринте по темноте за победу к свету! Победителю кубок – жизнь собачья. Аплодисменты мне, люди-и-и!

Шпана увидел, как на него пялятся огромными глазами две женщины. Та, которая в кожаном плаще пожала плечами и указала на крышу пятиэтажки. Вторая яростно кивала, ещё печальнее смотрела на Данилу.

– Что так смотрите? – спросил он. – Инопланетянина увидели? Правильно, я с крыши навернулся. – Он обречённо махнул рукой, прошёл вдоль низкого заборчика и скрылся за углом металлической будки. И женщины услышали удаляющееся:

– Я же света в жизни ждал, а вы мне темноту подсунули…