Читать книгу Охота на ведьму - Астрид Фритц - Страница 6

Конец июня 1484 года

Летняя жара продержалась недолго. Вот уже несколько дней царил несвойственный этому времени года холод, в узких переулках города бесчинствовали ветра, приносившие проливные дожди.

Когда гроза наконец-то отбушевала, я прислонилась к оконной раме в кухне. Из-за грузных темных туч выглянуло солнце, посылая лучики света на землю. Неужели это лето будет таким же дождливым, как позапрошлое и позапозапрошлое, когда урожаи почти везде пропали и на окрестные земли обрушились голод и мор? Пока что все росло хорошо, в том числе и в нашем небольшом огороде за городской стеной, но летом цены на продукты так и не опустились. Мальтер[27] ржи все еще стоил три фунта[28] вместо одного, как раньше. Отец негодовал по поводу всех этих перекупщиков, богатых купцов, завышавших цены благодаря тому, что скупили товары и собрали у себя значительные запасы. Только недавно я слышала, как он снова шептался с Грегором – мол, он вообще не знает, как свести концы с концами. Если наши сбережения истощились, дело плохо. Но в то же время я не могла приглушить в себе радость надежды: если у моей семьи так мало денег, отец не сможет позволить себе нанять работницу и выдать меня замуж.

Я услышала, как заскрипели ворота и во двор въехала телега. Значит, папа и Грегор уже вернулись с вещевого рынка на Ваффлерхофе[29], а я ведь еще даже колбаски на сковороду не положила! Со дня маминой смерти прошло три недели, и всем нам приходилось нелегко: Грегор выходил из себя по малейшему поводу, папа мог выйти из дома в тапочках или забыть расчесаться, а я сама стала суетливой, неуклюжей и рассеянной, точно старуха. К тому же мне везде мерещилась мама. То мне привиделись ее хрупкие очертания во дворе, то помни´лось, будто она разжигает огонь в очаге – но морок развеялся, едва я зашла в кухню. Как же трудно проститься с любимым человеком!

Для меня время скорби было особенно страшным, ведь только через сорок дней после смерти душа окончательно покидает земной мир и отправляется в чистилище, а до тех пор призраком, беспокойным духом бродит вокруг могилы и собственного дома, особенно в предрассветных сумерках. И потому нам, живым, следует как можно чаще молиться об усопших.

В эти недели мне часто не спалось, и я лежала в своей комнатке под чердаком, вслушиваясь в потрескивание дерева, ветер под крышей и вой бродячих собак. Однажды я даже спустилась к Грегору среди ночи и спросила его, не слышит ли он мамин голос, но брат только накричал на меня, чтобы я оставила его в покое. Он всегда высмеивал мой страх столкнуться с призраком.

Я поспешно раздула огонь в очаге, сняла с крючка тяжелую сковороду и достала из каморки горшок со смальцем. На лестнице послышались тяжелые шаги, и в кухню вошел мой отец.

– Грегор сейчас закончит разгрузку. – Отец тяжело дышал. – Но к обеду вы меня не ждите. Мне нужно будет еще кое-куда сходить.

Глядя, как он, поникший, ссутулившийся, стоит в дверном проеме, я почувствовала, что меня мучает совесть. Как я могла радоваться нашим проблемам с деньгами? Я волновалась за отца – за последние три недели он сильно исхудал, пышная, черная как смоль борода поредела, подернулась сединой.

– Но торговля на рынке уже закончилась, – заметила я.

– Я не на рынок, а в Кестенхольц[30]. – Отец покачал головой. – Вернусь через два-три часа.

– К Якову? – догадалась я.

Несколько лет назад иудеям запретили жить в Селесте, и те, кому нужно было занять денег, вынуждены были ехать к ростовщикам, поселившимся в окрестностях, ведь купцам-христианам законом запрещалось давать в рост деньги, как и посевное зерно.

Отец только пожал плечами и уже собрался уходить, когда я схватила его за руку.

– Так значит, у нас совсем все плохо? – испуганно спросила я.

– Не настолько. Временные трудности.

Мне захотелось утешить его.

– Мартин говорит, что скоро все наладится. Что этот год будет урожайным.

– Вот как? Значит, он так говорит? Выходит, мой сын – пророк, – недовольно проворчал отец и пошел вниз по лестнице.

В растревоженных чувствах я вновь принялась за готовку. Мартин, изучавший в монастыре движение светил, объяснил мне, что Сатурн вскоре пройдет по знаку Льва, причем в тесной связи с Юпитером. Я и половины произнесенных им слов не поняла, но мне было ясно, что год ожидается теплый и сухой. Я невольно улыбнулась, вспомнив этот разговор. Мартин всегда старался объяснить мне устройство мира. При этом он так увлекался, что начинал говорить очень быстро, размахивал руками и даже расхаживал туда-сюда по комнате.

В последние дни Мартин очень поддерживал всех нас. Он приходил так часто, как только мог, и молился с нами. Я знала, что приходит он в первую очередь ради меня. Брат с детства всегда был на моей стороне и защищал меня даже с большим рвением, чем мама. В нашем переулке его дразнили за то, что он предпочитал сидеть дома с младшей сестренкой, а не гулять. «Их грубость мне не по душе, – часто говорил Мартин. – Им лишь бы напиться и покуролесить. Как Грегору». Он рано научился грамоте и часто читал мне «Золотую легенду»[31] о житиях святых – это была единственная наша книга, которую папа по маминой просьбе когда-то купил в Страсбурге, отдав за нее немалые деньги. Мартин долгое время был невысоким и хрупким, но в какой-то год вдруг вытянулся, и отец, никогда не знавший, как воспринимать задумчивость сына, хотел отдать мальчика в подмастерья к своему другу, торговцу железом. И мой никогда не отличавшийся строптивостью брат вдруг воспротивился – мол, он хотел выучиться и стать монахом, ничего другого ему не нужно! Я еще помню, как тогда несколько дней за столом у нас царило гробовое молчание. В конце концов отец после уговоров матери согласился оставить Мартина еще на три года в гимназии, а потом отправить его послушником[32] к доминиканцам, чтобы он мог продолжить обучение при монастыре.

И как только можно так долго учиться, недоумевала я, натягивая цепь, удерживающую котелок с тушеными овощами, чтобы поднять его повыше над пламенем, и переворачивая колбаски на сковороде. В какой-то момент обучение нужно закончить. Разве голова не переполняется? Что ж, вскоре Мартину будет чем заняться помимо учебы. На Пасху в следующем году ему предстоит рукоположение[33], хоть он, на самом деле, еще слишком молод для этого. Но приор уже давно поддерживает его в этом решении.

Собственно, брат Генрих уже трижды приходил к нам с Мартином и оставался на обед. Он много молился с нами, а главное, разговоры с ним хорошо влияли на папу. При этом приор с удовольствием принимал папино приглашение посидеть с нами после обеда за кружкой вина. Не укрылось от моего внимания и то, что приор все время заводил разговор о том, какой была моя мама в юности. Видимо, в те годы они были действительно очень близки.

Раньше я даже не догадывалась, насколько важным и известным человеком был брат Генрих. Он изучал в Риме теологию и получил там степень доктора. Кроме того, он был автором множества трактатов, которые даже печатались и распространялись по всем немецким землям. В трактатах его имя писали на латыни, и звучало оно как доктор Генрикус Инститор. Когда мы оставались одни, Мартин только о нем и говорил. Он восхищался тем, что брат Генрих объездил весь мир, в то время как сам Мартин не бывал нигде дальше Страсбурга или Базеля. «Когда он рассказывает мне о далеких землях и тамошних людях, я словно вижу все это воочию! И вообще, он мне как второй отец, с самого начала меня поддерживал – вначале как мой учитель, потом как мой приор. И невзирая на то, что он куда старше меня, он всегда воспринимал меня всерьез!»

Я к этому времени тоже уже немножко гордилась тем, что столь выдающийся человек приходит в гости в наш скромный дом и ведет себя как добрый друг нашей семьи. Больше всего меня поражало то, что приор был настоящим папским инквизитором, посвятившим себя борьбе с еретиками и неверующими, и потому часто путешествовал. Правда, меня немного пугали пылкие рассказы брата Генриха, когда в ответ на наши вопросы он повествовал о своей повсеместной борьбе с подчас неприкрытым, подчас тайным злом ересей: у нас в Эльзасе, в Базеле вверх по течению Рейна, на Боденском озере, в далеком Тренто, раскинувшемся по ту сторону величественных Альп, в таких больших немецких городах, как Гейдельберг и Аугсбург, о которых я, впрочем, раньше не слышала. В такие мгновения его спокойный, чуть хрипловатый голос становился пронзительным, а глаза сощуривались, когда брат Генрих проклинал склонность людей к суевериям, а не к заветам истинной церкви. Вчера я съежилась от страха, когда он возмущенно принялся кричать, мол, пентаграмма распространена в народе не меньше, чем крестное знамение. К счастью, пятиконечная звезда, начертанная на нашем пороге женой палача, давно уже стерлась.

– Ох уж эти суеверия, эти разнообразнейшие суеверия! – жаловался он, глядя, как отец подливает ему в стакан вина. – Вместо того чтобы молиться нашему Спасителю или Святой Богородице, люди призывают демонов! В наших христианских землях ширится невыносимый упадок веры, и задача инквизиторов в том и состоит, чтобы пресечь распространение ересей на корню. Особенно там, где втайне процветают ведовство и колдовство.

– Как же вы узнаёте, что кто-то не придерживается истинной веры, если все это делается втайне? – тоном легкой насмешки осведомился Грегор.

У меня к этому моменту сложилось впечатление, что приор Грегору не очень-то нравится.

– В этом, сын мой, и состоит подлинное мастерство инквизитора. Ему нужно понимание природы человеческой и умение применять подходящие методы допроса. Между тем бывает и так, что вера христианская попирается открыто – к примеру, люди пытаются узнать будущее или обрести исцеление какими-то колдовскими чарами, а ведь на самом деле эти самозванные колдуны лишь обманывают людей.

– Признаться, я бы сейчас не отказался от того, чтобы узнать будущее, – со вздохом заметил отец.

– Ни в коем случае не следует вам поддаваться таким желаниям, мастер Миттнахт. Господь Всемогущий распоряжается нашими судьбами, лишь ему ведомо, кому что уготовано. Вера в то, что толкование смутных снов, крик ворона, а то и вовсе куча навоза помогут нам узнать наше будущее, не только говорит о серьезном заблуждении, но и является богохульством.

Отец почти испуганно воззрился на него. И испугался еще сильнее, когда приор встал и заговорил, глядя куда-то над нашими головами, точно обращаясь к огромной аудитории:

– Ибо как говорится в Святом Писании? «Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от них. Я Господь, Бог ваш»[34].

Когда он уселся за стол, на мгновение в комнате воцарилась тишина. Я была изумлена не меньше отца, ведь каждый, кого я знала, использовал мелкие предзнаменования, чтобы понять, каким будет день или год. Разве тогда не выходило, что и Мартин с его толкованием звездного неба совершает злодеяние? До того момента я слушала молча, но теперь слова готовы были сорваться с кончика языка.

– Можно у вас кое-что спросить, брат Генрих?

– Конечно, Сюзанна.

– Утром я вижу паука, или черная кошка перебегает мне дорогу, и потом я целый день настороже. Этим я не хочу кощунствовать. В таком случае это все равно грех?

– Я охотно верю тебе, когда ты говоришь, что не хочешь действовать против воли Божьей. И все же именно так ты и поступаешь, пусть и по недомыслию. Но это не такой уж тяжкий грех ложной веры. Возьмем лучше, к примеру, вредоносные чары. Когда простому человеку мнится, что на него навели порчу, он идет прямиком к старухе-ведунье и просит о помощи. Но таким образом он призывает в наш мир дьявола, Вельзевула[35]. Только и исключительно священник или экзорцист действительно могут помочь тому, на кого навели черные чары.

– Экзорцист? Так значит, вы как духовное лицо тоже верите в ведовство, как и простые люди? – тихо спросила я.

– Что за вопросы! Такие злодеяния, в конце концов, совершаются каждый день. Я сам знал одного доброго цехового мастера, который прошлой осенью вышел с одним благородным господином за городские ворота Шпайера прогуляться. По дороге им встретилась травница, и спутник предупредил мастера, что тому надлежит осенить себя крестным знамением, чтобы защититься от злого взгляда этой женщины. Но мастер лишь посмеялся, когда травница прошла мимо. А потом у него разболелась левая нога, да так сильно, что мастер больше не мог ходить. И что сделал этот глупец? Он нашел какую-то сведущую в магии целительницу, возомнившую, что она сильнее самого Господа. И хотя потом мастеру стало чуть лучше, он хромает и по сей день. Что я хочу сказать этим: не только ведьмы и колдуны, но и все самоназванные целительницы заключают договор с Сатаной и становятся орудием в его руках. Всех их надлежит неуклонно преследовать и карать смертью через сожжение на костре. Ибо в книге «Исход» сказано: «Ворожеи не оставляй в живых».

У меня холодок побежал по спине. Я еще никогда не размышляла над такими вопросами.

– Но если ворожея – только орудие демона, – выдавила я, – и действует не по своей собственной воле, то и карать ее, выходит, нельзя?

– Ни в коем случае. Невзирая ни на что, они сохраняют душу и свободу воли, хоть и становятся орудиями дьявола. И не в последнюю очередь по своему выбору они заключают договор с демонами.

– А почему Господь вообще допускает существование демонов? Он ведь всемогущ.

– Вот это тебе следовало бы уже знать, Сюзанна. Господь сам посылает демонов, чтобы испытать людей и наказать проклятых.

В итоге я задала столько вопросов, что, когда приор отправился обратно в монастырь, отец отругал меня. И вообще, он счел, что в этот раз настоятель зашел слишком далеко со своими проповедями, да и дом наш не церковь, а обеденный стол – не церковная кафедра.

– Ты в своем уме? – Возмущенный голос Грегора, ворвавшегося в кухню, отвлек меня от воспоминаний. – Колбаса почти сгорела!

– Ну так обрежь то, что пригорело! – взвилась я.

Меня тревожило то, что незадолго до маминой смерти я ходила к жене палача, чтобы она погадала мне по руке. Я хотела узнать, действительно ли мне однажды придется выйти замуж за этого ужасного Аберлина. Чтобы рассчитаться за гадание, я утащила из дома маленький деревянный горшочек с крышкой, который точно пригодится целительнице для хранения лекарственных мазей. Но Тощая Агнес только посмеялась и отправила меня домой, сказав, чтобы я пришла к ней, когда насобираю два пфеннига. И я тайком вернула горшочек на место тем же вечером.

Мне вдруг стало страшно от содеянного: мало того, что я едва не впала в явный грех кощунства, так еще и хотела обокрасть нашу лавку, а значит, своего отца. Я решила как можно скорее исповедаться в этом отцу Оберлину. Тощую Агнес мне упоминать на исповеди необязательно, пусть приор и дал нам понять, что каждому из нас надлежит сообщать ему, если мы заметим что-то подозрительное. Может, брат Генрих и прав и там, где бесчинствуют ведьмы и колдуны, с ними надлежит бороться. О жене палача говорили, что она знается с демонами и может призывать души мертвых. Ходили слухи, что в новолуние она касается кольца на церковных воротах и произносит: «Братья и сестры, встаньте!», а затем в кромешной темноте трижды обходит церковь задом наперед. Не знаю, правда это или нет, но в одном уверена: Агнес еще никому не причинила зла, ни человеку, ни зверю. Напротив, она всем помогала, а ее мази и амулеты действительно исцеляли. А это, сочла я, главное.