Читать книгу Инферно - Айлин Майлз - Страница 6

Я должна была встретиться с Евой Нельсон в ее кабинете. Это было здорово, мои друзья, Арлин например, все время заглядывали к ней – поздороваться. Я тоже один раз попробовала, вместе с Арлин, но внутрь не зашла, осталась стоять снаружи со скучающим видом. Миссис Нельсон помахала мне: привет, Айлин. Я звала ее миссис Нельсон. Арлин звала ее Ева. Лина, зайдешь. Ага, и я вошла. Заметно было, что Арлин заговорила быстрее, когда предлагала мне пойти с ней, она тоже была в восторге от миссис Нельсон, но эта певучесть в ее голосе говорила о другом: миссис Нельсон, Ева, была своей. Арлин могла шутить с ней; они были одной крови. Не в том смысле, что евреи, просто как люди. В доме Арлин постоянно были гости, одни уходили, другие приходили. Те, кто дружил с ней, вливались в этот поток, и миссис Нельсон, Ева, чувствовала это, ей это нравилось, напоминало о доме. Она всегда радовалась Арлин. Сразу было видно.

Я была мрачной, что-то со мной было не так, а теперь, из-за моего «Ада», я должна была оказаться наедине с Евой, должна была, но я боялась, что сойду с ума. Не в том смысле, что начну кричать или что-то такое, но я боялась ее тела, его близости. Она была такой нормальной. Привет, сказала она, когда я показалась в дверях. Привет, сказала она так, как будто говорила это всю мою жизнь, но я была слишком мрачной, чтобы быть дружелюбной, мне нужно было пройти внутрь. Я даже в лицо ей смотреть не могла, но должна была, потому что если бы я не смотрела ей в лицо, то смотрела бы на ее грудь, а я не могла туда посмотреть. Что тогда было бы.

Это как когда я перестала рисовать. Долгие годы я могла рисовать только мужчин, маленьких безупречных человечков, которых я очень любила. Их галстуки, волосы, лица. Их большие мужские носы. Но рисовать девушек – от этого я чувствовала себя какой-то извращенкой. Рисовать девушку казалось чем-то неправильным, как будто мне это слишком нравилось, так что я просто перестала рисовать, вообще. Иногда я рисовала и рвала рисунки. Девушки получались такими сексуальными. Я не могла смотреть на грудь Евы Нельсон.

Понимала ли она это. Я не знала. Тебе нравится писать, Айлин? Откуда я должна была знать. Стены у нее в кабинете были желтые. Я увидела на полках все книги, которые мы уже прочитали и еще прочтем. Такие же, как у меня, только старые. Просто она их много читала. Снова и снова. Все снова будет как раньше. Она поймет, что ошиблась, когда из-за этого моего стихотворения решила, что я особенная. Это была просто случайность.

Кто-нибудь из твоих друзей пишет? Не знаю. Я смотрела на ее пальцы, ее руки на книге, которую она читала, когда сказала мне привет, когда я остановилась в дверях. «Колыбель для кошки». Я ее еще не читала. Читала эту книгу? Нет. О, думаю, тебе понравится.

Мне понравилось. Мне нравилось все, что она с нами читала. Мне понравился «Мизантроп». Понравилась «Одиссея». Понравилась «Душа во льду». Понравилась «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока». Я написала ее имя, миссис Нельсон, на внутренней стороне обложки своей фиолетовой «Антологии английской и американской поэзии». Это она рассказала нам о ней, и это всегда будет ее книга. Даже спустя годы, в Нью-Йорке, когда я обменяю ее на пиво.

Может, нам лучше в другой раз поговорить, Айлин. Мне очень понравилось то, что ты написала. Я посмотрела на нее. Серьезно. Мне закрыть дверь, спросила я. Я посмотрела на ее лицо, всего секунду, не на грудь, только на лицо. Неуверенно улыбнулась. Нет, оставь открытой. Она улыбнулась в ответ.

Я не предупредила вас о нашей сегодняшней гостье, потому что боялась, что она не придет. Две женщины переглянулись и засмеялись, как будто над чем-то понятным только им двоим. Меня это почти разозлило. Она была из Нью-Йорка. Похожа на еврейку. Они вместе учились в «Хантере». Ее звали Мардж Пирси, и она была поэтесса. Она выглядела расстроенной. Даже не расстроенной, а чуть ли не гневной, как старая статуя. Ее густые непослушные волосы торчали во все стороны. Она пришла читать нам стихи. Я никогда раньше не видела поэта. А кто видел? Кажется, я даже не думала, что поэты все еще бывают. И вот, живая поэтесса, Ева Нельсон знает ее с колледжа, она активистка, у нее друзья в движении, и все это нагоняет на меня скуку и угнетает. Одежда на ней была из мягкой ткани, наподобие индийской, темно-красного цвета, многослойная, и еще у нее была большая сумка, в которой она носила свои стихи. Она читала из книги. Из своей книги, которую издали в Нью-Йорке, где, кажется, она жила, но книга была старая и из нее торчали страницы, или, может, это были закладки на стихотворениях, которые она выбрала для нас, потому что каждый раз, начиная читать, она вынимала листочек. Наверное, ей было трудно. Откуда она знала, какие стихотворения нам читать. Может, миссис Нельсон рассказала ей что-то о нас. Она казалась такой серьезной, но когда они говорили друг с другом, они улыбались и смеялись.

Ну, то есть мы такого еще не видели, она стояла перед нами и читала настоящие стихи. У нее было немного китайское лицо. Монгольское. Она чем-то напоминала собаку. Знаете, бывают такие маленькие собачки. Наверное, тем, как волосы обрамляли ее лицо, и своими большими очками, и это маленькое личико читает, и ее голос становится глубоким. Похоже было, что она привыкла им пользоваться. Не для того, чтобы говорить, не для того, чтобы преподавать. Она читала нараспев. Как будто она была маленькой некрасивой церковкой. Мне казалось, что она некрасивая. Женщина может быть такой неряшливой, такой мрачной. Но это было здорово. Вот, это поэт. Одно ее стихотворение было о Нью-Йорке, о зданиях и о том, как несчастна она там была. «Между многоквартирными домами Нижнего Ист-Сайда небо как платок, в который высморкались». Облака полны соплей. Что за мысль. Стихи некрасивой женщины.

Тебе она нравится, Лина, спросила Арлин. Я изобразила голос Мардж: «Между многоквартирными домами Нижнего Ист-Сайда небо как платок, в который высморкались».

Ой, я совсем забыла, что ты поэт, сказала Арлин. Да, так и есть.