Читать книгу Как я копал в Белизе. Записки археолога-волонтера - Б. Кош - Страница 5

С чего начать? «В молодые годы Кош копал древний греческий город под Ростовом…» Хммм.. красиво, но… почти все – не так! Не в молодые, а было Кошу уже четверть века. Не студенческий возраст. Не под Ростовым, а в сорока километрах от него – как раз посередине между Ростовым и Таганрогом, на хуторе (станице) Недвиговка (фото I)2. Танаис3 – был не очень древний, да и не совсем греческий.

Но копать – копал.

I Станция Танаис в 1977 году (архив Чеснока-Феди, далее – АЧФ)

Танаис был самым северным форпостом греческой цивилизации, он стоял на месте впадения тогдашнего Дона, а нынешнего Мертвого Донца, в Меотское озеро (ныне Танаис – самый северный форпост греческой цивилизации на месте впадения тогдашнего Дона, а нынешнего Мертвого Донца, в Меотское озеро (ныне Азовское море). Потому и назывался «Танаис» – от греческого «тана», вода. (Отсюда, кстати, якобы и название самого Дона.) Его упоминал сам Страбон!

Греки основали Танаис в третьем веке до н.э. как центральный рыночный пункт для обменов со «степью». Донец был глубже, и Танаис был портовым городом, к нему подходили галеры, идущие из Крыма, из Черного моря. В третьем веке н.э., его разрушили готы (местные люди, тоже), и вот эти-то, поздние слои третьего века, копал Кош в составе экспедиции МГУ. Подвалы города были засыпаны остатками горящих крыш и стен при пожаре во время штурма и разграбления, и там сохранилось значительное количество артефактов. Обычно артефакты находят в могильниках, а в городищах их не так много, они давно подчищены. Но не в Танаисе. Кто-то из археологов назвал Танаис «одним огромным складом», так что вещей было много, пусть даже город и разграбили. Впоследствии город восстановили, но подвалы так и не разгребли.

Этот сгоревший город был не очень древним, третий век н. э. В это время он был уже и не очень-то греческим, греческой в нем была только элита, а населяли его танаиты – потомки греков и меотов, сарматов и прочих.

В то время Танаис уже давно был археологическим музеем-заповедником (первый такой в СССР!), и возглавлял его бессмертный директор Чеснок. Чеснок был «гением» этого места. Он, фактически, спас Танаис от окончательного разрушения местными жителями (они издавна добывали там кирпич, используя развалины как каменоломню) и превратил его во впечатляющий региональный аттракцион.4

На вид Чеснок был «крепким местным мужичком» себе на уме. Он явно не был интеллектуалом (хотя и произвел вполне приличные воспоминания). У него определенно были организаторские способности, но он не производил впечатления харизматического лидера. Скорее, он производил впечатление крепкого хозяйственника.

Задача у Чеснока была не простая. Не просто Танаис был первым археологическим музеем-заповедником в СССР, но и местом активных археологических раскопок. Чесноку не только приходилось обороняться от местных жителей, растаскивающих даровые древние кирпичи на свои хаты, не только поддерживать музей в достойной форме для приема посетителей, не только вести работы по консервации и реставрации памятников, не толькоу регулировать скандалы с пригретой им в заповеднике местной творческой богемой, но еще как-то кооперировать с археологами5.

Копали в заповеднике летом, и рабочая сила состояла из студентов-практикантов и добровольцев. Здесь работали Нижне-Донская экспедиция Института Археологии АН, а также разные университеты. Прежде всего, разумеется, ростовский (пед и РГУ), затем владимирский пед, но была и многолетняя делегация МГУ, возглавляемая профессором-историком Дэгой, поставлявшим студентов-практикантов.

Сейчас трудно восстановить истину в отношении московского отряда. О нем почти нет мемуарно-архивных материалов. Подобно тому, как мы игнорировали Чеснока, Чеснок игнорировал нас. В его довольно обширных воспоминаниях он много говорит о Шелове, Арсеньевой, РГУ, и даже поляках и немцах – но ни слова о Дэге и МГУ. Как будто их и не было.

Мы находились как бы в слепом пятне исторического восприятия руководства заповедника, и еще одно доказательство – недавняя публикация фотоархивов Чеснока, во многом – дело рук его пресс-секретаря Ольги («Феди»).6 Тысячи фотографий, восходящих еще к 1960-м года, сотни фотографий личного круга самого Чеснока, ростовской богемы в заповеднике, отцов-основателей и «великих» (вроде Арсеньевой), работы ростовских реставраторов и архелогов, владимирского отряда – и, может быть, два-три десятка фото «москвичей» (в том числе, конечно, несколько фото Дэги и его «лейтенантов»).

«Камера заповедника» нами не интересовалась. Она нас не видела.

Во многочисленных мемуарах поэтов «заозерной школы» и литературе о них также трудно найти что-то об археологах вообще, а тем более о москвчиах. Сейчас Танаис достаточно (и заслуженно) популярен, в сети немало мемуарных материалов о сотрудниках Нижне-Донской экспедиции и РГУ. Есть записки польских археологов, работавших во второй половине 90-х годов. Есть даже записки современных студентов МГУ о сезонах 2000-х годов. Но практически ничего о 70-х и 80-х годах. Почти ничего об этом периоде жизни руководителя студенческой практики МГУ Дэги (ныне солидного профессора-востоковеда).

II Молодой автор на пороге своей палатки с лагерным котенком в руках

Настоящие записки, разумеется, не о Дэге. Кош не ставит задачи восполнения какого-то «пробела». Эти записки – о том, как автор попал в археологию и что он там увидел. Но Дэгу не обойти на этом пути. Он, и такие, как он, играли важную роль в формировании микроклимата экспедиций и тем самым, их волонтерской компоненты.

Конечно, ни сам историк-востоковед Дэга, ни тем более, его студенты, не были профессиональными археологами, но они копали. Дэга, не будучи формально археологом, не имел раскопочного «открытого листа»7, и он, скорее всего, работал «под Арсеньевой», руководителем Донской экспедиции. То есть, формально, она была «генералом», а он был ее «полковником»8.

Как правило, профессора руководят экспедицией в целом. Экспедиция может состоять из нескольких подразделений: разведки, камералки (лаборатории), съемки, бригады местных рабочих, и наконец (самое главное) нескольких раскопов. Раскопами командуют «лейтенанты». (А на хозяйстве сидит завхоз.) В данном случае, Дэга командовал несколькими начальниками раскопов и камералкой, так что был скорее «полковником».

Зачем все это было нужно Дэге? То есть, почему именно Танаис и греки? Копаясь в интернете, Кош обнаружил, что Дэга и его коллега в начале 1970-х внедряли статистические методы в историческую науку, в частности, анализ керамики. Танаис, большой портовый город, где подвалы еще хранили склады древних амфор, был важным российским источником греческой керамики (не забудем, что Крым тогда был уже украинским). Ее можно было пощупать и описать детально. Вероятно из этого и родилась экспедиция МГУ, возглавляемая Дэгой9.

Не было бы Дэги – не попал бы Кош в археологию.

К экспедиции Дэги Кош присоседился «по знакомству». Его приятель и соученик, молодой тогда вьетнамист, и (что немаловажно) ученик Дэги, рассказывал ему об экспедиции. На робкое высказывание Коша о том, что неплохо было бы ему тоже что-нибудь «покопать», воскликнул,

– За чем же дело стало! Это же проще простого. Вот и поезжай этим летом, я тебя порекомендую! Кош знает много таких историй. «Вербовка волонтеров» шла обычно через личные контакты (студентов посылали просто так).

Сейчас даже трудно понять, что торкнуло Коша на эту авантюру. Романтика? Интерес к археологии? Хоть убей, не помню. Выпало из памяти совершенно. Кош совершенно не представлял, что его ожидает в Танаисе. Отпуска в советское время были большие, днеге особо не было. А, да! В те поры за это даже платили деньги. Небольшие, это же не стройотряд. Но поездка окупалась. Ясно одно – весь предыдущий образ жизни и интересы подготовили его к тому, чтобы вступить на этот путь.

Вот так, одним июльским днем, Кош оказался на одном из московских вокзале (кажется, Казанском) в окружении совершенно незнакомых людей. Ужас! Хорошо, что Кош тут же ввязался в архитектурный спор с самим Дэгой (и кстати, вышел из него с честью), так что время прошло незаметно и Кош даже почувствовал себя в своей тарелке (Кош не умел тогда, да и не особо умеет сейчас, делать смоллток, зато охотно спорил). Дэга, впрочем, это ему запомнил. Он не любил противоречий.

Так Кош впервые стал археологом-волонтером.10 Впрочем, слова волонтер тогда никто не произносил. Не то, что его не было, но как-то в русском менталитете отсутствует вот эта западная идея на все наклеить ярлычки. Если бы кто-то спросил тогда, «а вот этот, Кош, он у вас кто?» то ему бы наверно ответили, «ну, это такой Кош, программист из Москвы, он тут у нас». Вряд ли бы кто-то ответил, «а это наш волонтер».

Никаких ведомостей, страховок и всего такого прочего тогда не существовало (для студентов, они, наверно, были, им практику зачитывали, или, по современному, кредит). Никаких документов при зачислении в экспедицию не спросили. И таких, как Кош, было несколько. В основном, впрочем, это были старички – бывшие студенты, которые теперь ездили как волонтеры. По расспросам, подход везде был один – никаких бумаг, покупай билет и приезжай. Деньги платили наличкой.

Дэга, безусловно, был (и остается, надеюсь) человеком, не лишенным харизмы, лидером, который объединял вокруг себя людей, просто потому, что рядом с ним хотелось быть. (Впрочем, не всем.) Он постоянно генерил клевый контент. То, что многие приезжали в экспедицию не один год, было не столько следствием интереса к позднеантичным древностям, а следствием атмосферы, созданной Дэгой в экспедииции.

Как выразился один коллега Коша, «я слышал, что в этих экспедициях заводилась компанейщина». Это было именно оно! Это верно и во всемирном масштабе. Успех многолетней археологической школы базируется прежде всего на личности ее «профессора», и как правило, эта личность – харизматическая, способная «развести компанейщину».

III Группа Дэги отдыхает от раскопок на фоне реконструированного дома при воротах Танаиса

Отсюда мораль юноше, обдумывающему житье – если есть выбор между равнозначными в академическом смысле экспедициями (или академкредит не важен вообще) – не заморачивайтесь тем, что и где придется копать. «Выбирайте континент», как сказано в эпиграфе. Наведите справки о «профессоре». Окупится сторицей.

Кошу было сказано, что жить придется в палатках, и палатки нужно привозить свои. В те времена палатки стоили прилично, и были только у походников. Своей палатки у непоходного Коша, разумеется, не было, ее пришлось одалживать у знакомых. Палатка оказалась семейная, так что, по приезде, злопамятный Дэга немедленно уплотнил Коша, вселив в нему в палатку одного из аспирантов, тюрколога Олега. Кош безропотно это принял.

Вот так Кош прожил месяц в брезентовой палатке, вдвоем с совершенно ему тогда незнакомой личностью (впоследствии известного специалиста по кочевникам Средней Азии, вот этим самым пресловутым печенегам и половцам), без воды, света и прочих удобств (одно хорошо, палатки ставились на предустановленные деревянные щиты-платформы, а не прямо на землю (II).

Тогда это было норм. Такие были времена.

О, если бы в них вернуться!

Так как Кош ничего не умел, то его поставили просто копать, вместе со студентами-практикантами (III).

Копка в Танаисе была, как минимум, двух видов: вскрытие внешнего слоя и углубленная копка в подвале. Кош был задействован в основном на первом виде работ. Культурный слой Танаиса был прикрыт примерно двумя метрами сухой плотной степной почвы, и в нее приходилось врываться, слой за слоем, под палящим июньским солнцем. Сначала вкапываешься на штык, потом совковой лопатой выбрасываешь землю на бортик, а когда он переполняется, выгребаешь землю на носилки, и носишь вдвоем в отвалы (XVII). Поэтому копали в двойках.

Проходишь участок «квадрата», потом поворачиваешь, от вскрываешь новый слой. Отметки «от и до» устанавливались визуально, Кош не припомнит (и их не видно на снимках, см. ниже), чтобы квадраты огораживались бечевкой (и где ее столько наберешься?)

Этот верхний слой, насколько помнит Кош, даже не просеивался. Сразу стоит отметить одну деталь – Кош не припомнит, чтобы на раскопах вообще были установлены стандартные археологические просевочные сита. Их не видно и на снимках (разве что, они были переносные). Нужно было просто тщательно следить за выброшенной землей, нет ли там артефактов, и о находках сразу сообщать начальству.

У нас не было, как в современных западных экспедициях, специальных пластиковых пакетов для находок с данными квадрата. Для каждого типа артифактов (керамики, литиков и стекла) там есть отдельный пакет, и часто начальник раскопа назначает специальные пакеты для отдельных, особо интересных мест квадрата (например, очага). Роль этих пакетов, как можно видеть на снимках АЧФ, выполняли досчатые ящички из-под фруктов. Один такой ящик, судя по всему, приходился на несколько квадратов раскопа. Такой ящик виден, например, на (XIX) в левом нижнем углу. Иногда керамику (а ее бывало много) складывали просто на бортик, а потом относили в камералку на носилках.

IV На фото 1972 года видно, что отвалы и бортик раскопа разделяет узкая тропка (источник – АЧФ)

Отвалы, как правило, находились тут же, далеко землю не носили (IV), а то и просто выбрасывали на бортик. В то время, как, по западным нормам, между отвалами и кромкой раскопа должно быть не менее двух метров, чтобы предотвратить оползни. (Время от времени, раз в месяц примерно, впрочем, приезжал скрепер и сдвигал отвал в сторону.) Эта практика, судя по современному снимку (V), сохранилась и посейчас. Кстати, в старых руководствах так и говорится о 50 сантиметрах бровки, так что это норм.

На этом участке копал только «мальчики». Тогда было много гендерных заморочек. Не было и речи, чтобы наши студентки-москвички, студентки МГУ, орудовали столь грубыми предметами как совковая или штыковая лопата, не говоря уже о ломе или кайле, под палящим степным солнцем. Они не носили носилки с землей. Что, если они повредят нежные внутренние органы, а ведь им же рожать? Никакой бы руководитель на это не пошел. Совсем не то в наше просвещенное время! Девушки с лопатами фигурируют на снимках на современных российских раскопах везде и во всех ролях.

V Современное фото раскопа в районе Танаиса. Хотя раскоп аккуратно расчищен (для съемки), земля так и лежит на краю (источник – карта Яндекса)

Справедливости ради надо сказать. что это была действительно тяжелая работа, требовавшая больших физических усилий, к тому же, как правило, под палящим степным солнцем. Но тем она и нравилась Кошу, для него она заменяла то, чем впоследствии стали для народа тренажерные залы. За несколько недель копки он сбрасывал килограммы, накопившиеся за месяцы сидения у компьютера. Копка не лишена, к тому же, медитативного аспекта.

Это не значит, что девочки совсем не копали. Когда снимался верхний слой, обнажались фундаменты зданий и их подвалы. Пространство квадрата было очень ограниченным (к тому же на нем топталось несколько человек), и к тому же заглубенным. Здесь нельзя было просто выкидывать землю на бортик. Нужно было копать «от угла», оставляя подъем, по которому земля выносилась на носилках.

Если сравнить с западными экспедициями, то разница в том, что на западе в таких местах вообще не используют лопаты (кстати, это не рекомендовано даже в тогдашних советских инструкциях). Самый верхний слой, на штык, еще могут снять лопатой, но потом копают кельмами, почва выносится ведрами. Люди делятся на тех кто копает, и тех, кто относит. и материал просеивается. Почва собирается мусорным совком и сбрасывается в ведро, а ведро выставляется на бортик. Тут его подхватывают носильщики и относят (подальше) в отвалы.

VI Археологическая амазонка на отвале, 1975 год (источник – АЧФ)

Отвалы в западных экспедициях устраиваются не рядом с раскопом, а чаще всего метрах в двадцати от него. Там же стоит качающееся сито (или грохот). Вот тут преимущество ведер – их легче опрокидывать на сито, чем носилки. Переноска не требует двух человек. Начальник раскопа говорит, как просеивать – поначалу, каждое третье ведро, потом каждое второе, и в конце- все ведра. Накапливающаяся под ситом земля время от времени отгребается каким-нибудь доброхотом.

В западных экспедициях нет «закрепленных ролей», типа, одни копают лопатами, другие кельмами, третьи относят ведра. Время от времени люди меняются, ротируются. Иногда это делается по просьбе студента, иногда тебя спрашивают (намекая на то, что – пора), иногда начальник раскопа дает приказ поменяться. Бывают исключения – например, какой-нибудь волонтер хочет монополизировать относку ведер и сито. Решается на индивидуальной основе.

Важное замечание. Когда автор говорит о «западных экспедициях», имеются в виду только пара летних археологических полевых школ, в работе которых он принимал участие. Рабочей силой в этих школах выступают студенты, которые «берут кредит», то есть, участие в школе записывается в их куррикулум, и они получают за нее оценку или зачет. Эти школы (как и раскопки) проводятся в самых разных странах, западного в них только то, что они организуются западными (американскими) университетами в соответствии с их стандартами. Именно эти школы и есть смысл сравнивать с экспедициями в Танаисе.

На западе есть, разумеется, и обычные экспедиции, когда археологи отправляются на раскопки, и нанимают грубую рабочую силу на месте, из местных жителей. В таких экспедициях автор, не будучи профессиональным археологом или местным жителем, участия не принимал и судить о них не может. Заметим, что и полевые школы, проводимые в третьих странах (Белизе и Перу, в случае автора), нанимают местную рабочую силу. Как правило, ее используют на грубых работах (но не обязательно и не только), таких, как снятие верхнего слоя, вынос камней, расчистку джунглей. Кроме того, наем этих людей важен в политическом аспекте, так как создает дружественные связи с местным обществом (идут деньги), и местное общество, чьими ушами и глазами являются эти рабочие, убеждается, что «эти гринго» не делают ничего плохого. Не находят золото (больной вопрос!).

Вероятно, ничего такого в советское время экспедиция РАН не могла позволить – не было резерва свободной поденной рабочей силы на местах. Все ведь где-то работали. Вот и приходилось использовать студентов. В мемуарах богемы, жившей на территории заповедника, упоминается, что они иногда «помогали археологам» и им за это платил Чеснок. Однако же, они все уже состояли при музее на каких-то фиктивных должностях (типа электрика или сторожа), так что это было не трудно. Но нанять целую бригаду местных рабочих на сезон, вероятно. было бы проблемой.11

Копкой в подвалах Танаиса тоже занимались поначалу мальчики. Но уже в конце, когда приближались к дну подвала, в раскоп запускались девочки для тонкой работы – копки собственно культурного слоя.12 Здесь они могли уже, в ограниченном объеме, орудовать лопатами (см. (VII), а (VI) – это раннее постановочное фото для несуществующей еще инсты.). К тому же, почем-то все сезоны, на которых приезжал Кош, московской экспедиции не доверяли копать подвалы – их копали владимирцы и ростовчане, а там были совсем другие девочки, с еще крестьянскими корнями.

VII Девушки-археологи копают культурный слой, 1975 год (источник – АЧФ)

Заметим, что температура в степи в июле достигала даже в тени 30 градусов, а в те годы с одеждой было еще туго, мало кто мог себе позволить портить «нормальную» одежду на раскопках, даже девочки. Так что часто в жаркие дни копали – девочки в купальниках (VI), мальчики в плавках (и стирки меньше), благо днем комаров и прочего гнуса не было. Скромный Кош все же всегда копал минимум в трениках, разве что подворачивая их (24). Шорты у него были, но как парадная одежда, не для работы. Смешно было бы вазюкать их в раскопе. Впрочем, богатые студенты были и в те времена.

Копка в купальном костюме имела еще одно важное преимущество, которого был лишен Кош. В лагере не было душевых кабин (для студентов). Помывка после работы производилась под холодным душем, подсоединенным к одной из цистерн (отчасти нагревавшихся на слонце), в уединенном уголке лагеря, но все же на открытом месте. Студенты в купальных костюмах могли в конце рабочего дня мыться совместно (и поймать теплую воду!), и затем просто развесить купальники на веревках, а утром надеть их снова. В степи они высыхали быстро. Таким же, как Кош, приходилось дожидаться, пока девочки уйдут (то есть, теплой воды уже не было), и потом еще стирать вещи. Немудрено, что, по свидетельству одной из участниц ниже, девочки использовали поездки в Таганрог, чтобы посетить настоящую баню.

VIII Российский археолог с прикрепленным на талии мобильным сидением

Забегая вперед, следует сказать, что, несмотря на прогресс с изделиями текстильной продукции в постсоветской России, копка в купальных костюмах и с голыми торсами никуда не ушла. Если посмотреть на яндекс-фотки, мы обнаружим немало таких археологов на современных российских раскопах (тем, где соответствующий климат).

Просмотр этих снимков позволил, кстати, определить новый элемент чисто российской археологической моды – щитки для сиденья, носимые на талии на резинке (VIII). Кажется, они пришли от туристов и стоят прилично, несколько сотен. Выглядит смешно, но, похоже, удобная вещь. Таких вроде больше нигде нет, судя по фоткам.

Так как Яндекс подбрасывает картинки из западных и российских экспедиций вперемешку, то Кош даже наловчился определять, западная картинка или русская, не глядя на надпись – «купальники-голые_торсы-садовые_совки-ножи-сиденья_на_резинках-отсутствие_сит-металлические_ведра» – русские; «закрытые торсы-кельмы_штукатура-сита-веники-совки – кайло-пластиковые_ведра» – иностранцы. Ошибки были редки.

Еще один момент связанный с жарой. Люди должны много пить. В современных западных экспедициях этот вопрос решается ежедневной доставкой на раскоп стандартных двадцатилитровых пластиковых бутылей с водой. Начальник раскопа время от времени напоминает всем о гидратации. Как решался этот вопрос в те времена? Хоть убей не помню. Кажется, было нечто вроде термосов и бутылок. Тут помогало то, что мы работали совсем рядом с «цивилизацией», с музеем – рядом был, кажется, кран с питьевой водой, откуда наполнялись бутылки. Но эти бутылки, скорее всего, лежали где-то далеко, где мы складывали личные вещи в начале дня – скорее всего, ближе к городским воротам.

IX Две архелогические кельмы: вверху, классическая американская заостренная кельма фирмы Маршалтон, внизу – кустарная кельма с клеймом перуанского мастера на рукоятке, произведенная специально для экспедиции в Хуанчако, Перу

Пили, вероятно, только во время «перекуров» – на снимках 70-х и 80-х годов видно, что, в отличие от современности, ни у кого из археологов нет поблизости бутылки с водой. Никогда начальники раскопов не напоминали копальщикам, что надо не забывать о гидратации. И как то же мы обходились.

Наконец, момент, о котором у Коша не осталось абсолютно никаких воспоминаний – столовая. Как и положено в экспедициях, нас кормили три раза в день. Скорее всего, на обед мы уходили в лагерь и ели в столовой. Осталось даже смутное воспоминание о длинной фиесте (одна из участниц, ниже, вспоминает о том, что в самое жаркое время дня делался перерыв). Но никаких воспоминаний о том, как выглядела столовая и чем в ней кормили, у Коша не осталось.

X Автор в камералке Танаиса за склейкой сосуда

Итак, гендерно девочкам отводилась роль расчистки культурного слоя и извлечения артефактов. Если они и брались там иногда за лопату, то уж таскать носилки с землей им приходилось разве что в исключительных случаях. А в те времена, средством массового перемещения почвы были почти исключительно носилки. В западных экспедициях это были в основном пластиковые бадейки из-под краски или масла, а также тачки (в Перу, где сухой климат). В Танаисе, если и были тачки, то не в массовом применении (сейчас уже да), это был дорогой инструмент.

Ведра представляются Кошу гораздо более «точным» инструментом, так как носилки слишком громоздки и неповоротливы для некоторых узких и глубоких участков, и требуют двух человек. Ведра, напомним, удобнее и для опрокидывания в сито одним человеком. В 1999 году (XVI), не только появились западные кельмы, но и оцинкованные ведра уже заменили (но только отчасти) носилки. В обоих западных экспедициях, где работал Кош, использовались пластиковые ведра из-под краски или кормовых витаминов (в Белизе), они практически ничего не стоили. Но в советское время такого не было.

Так как Кош культурный слой не копал, у него не осталось и зрительных впечатлений, чем же орудовали девочки в раскопах. Он долго мучился в поисках русский перевода английского обозначения стандартного инструмента западного археолога (IX) – trowel. Вероятно, более всего подходит перевод «кельма штукатура с заостренным острием». Он такого инструмента никогда не видел.

.

XI Архелог ведет расчистку объекта с помощью мастерка, 1972 (источник АЧФ)

Сейчас, на фотографиях АЧФ (XI, XIII, XV), видно, что девочки орудуют чем-то вроде плоских садовых совков, но не заостренными, как на западе (особенно хорошо видно на (XIII), слева). Такими мы в пионерах окучивали клумбы на парадной линейке. Для расчистки им приходится пользоваться другим острым инструментом – специальным ножом (XII, XIV). Иногда использовалась плоская длинная лопатка (XIII), похожая на расшивку. Хотя малярные кисти, какими пользуются и на Западе, и были в ходу (XV, справа), все же чаще использовались большие редкие щетки (XII, XIII). При этом практически не были в ходу жестяные мусорные совки для сбора земли, и не было коротких плоских сорговых веников (такие тогда вроде и не продавалось в магазинах).

В западных экспедициях заостренная «археологическая» кельма штукатура выполняет функции и ножа, и совка. Ее удлиненное острие эффективно, почти как нож, а изогнутая шейка позволяет использовать во множестве положений. Для особо упорных участков используют небольшое кайло. Для деликатных зачисток (например, костей) там пользуются скальпелем. В джунглях дополнительно используются садовые ножницы и ножовки для корней.

Только на снимках этого тысячелетия видно, что российские археологи частично перешли на западную археологическую кельму (XVI, внизу), но и не отказались от ножей и садовых совков (XXII). Не появились и жестяные мусорные совки (именно это и является одним из оснований для первичной визаульной дифференциации культурной принадлежности снимков на интернете).

XII Археолог проводит расчистку артефактов с помощью щетки и ножа, 1982 (источник – АЧФ)

Кош отправился в Танаис, не прочитав ни одного учебника по археологии (скукота!), полагая, что с археологией «и так все ясно». Он наивно представлял археологию, как деятельность, направленную прежде всего на добывание артефактов, и, таким образом, получению знаний о древних культурах. Хорошо еще, что он не придерживался типичной идеи hoi polloi, что археологи копаются в земле, чтобы найти золото (в худшем случае, серебро). Он знал о керамических комплексах и важности датировок. Даже знал о методе углеродной датировки и почему важны органические останки. Но это все были представления, свойственные еще прошлому (девятнадцатому) веку.

Он не думал тогда, что археология – это скорее о реконструкции пространственно-временной модели жизни предков, в которой артефакты играют роль только в том случае, когда они прочно привязаны к одному из слоев этой модели. Что здесь чрезвычайно важно выявление внутренней структуры постройки – идентификация пола, как идет стена, где меняется цвет грунта, и так далее. Ничему такому в Танаисе не учили.

Не то, чтобы об этом читали лекции в западных полевых школах (предполагается, что студенты усвоили это на лекциях еще в университете), но вся практика копки там проникнута этой идеей. Об этом говорил начальник раскопки, давая конкретные задания на копку. Некоторые делятся со студентами своими теоретическими соображениями. Вся деятельность начальника раскопа построена вокруг разгадки этой «структуры» и ее описания. Как она идет? Где пол? Как не снести стенку или перегородку? Артефакты же это премиальный контент.

XIII Археолог на объекте с инструментами – в руках, плоская лопатка и щетка, слева лежит совковый мастерок, 1980 (источник – АЧФ)

На западном раскопе практически всегда можно видеть фигуру, сидящую на стульчике в стороне от копающих и склоненную над планшетом и тетрадями, куда заносятся планы и события (а часто у него есть и отдельный стол, на котором разложены миллиметровки). Это и есть начальник раскопа. Он также может заниматься съемкой профилей, рисованием, и фотографированием слоев. Время от времени он дает указание расчистить и размести тот или иной участок для фотографирования. Вся эта деятельность протекает на глазах студентов, и они вольны ей интересоваться и копировать (на самом деле, они обязаны вести свои дневники раскопок, хотя мало кто это делает на практике).

Ничего этого Кош не припомнит в Танаисе. Из примера со столовой ясно, если человек чего-то не помнит, это не значит, что этого не было. Однако, рассматривая фото тех лет теперь, Кош не видит этого «человека с планшетом» (он появляется на новейших российских фото). Иногда начальники раскопа присутствуют на фото, но они не заняты бумажным процессом. Они либо сами копают, либо дают указания. Нигде не видно и стола, на котором они могли бы разложить план и где хранились бы различные археологические параферналии (возможно, это потому, что лагерь был рядом, но…).

Разумеется, какое-то начальство на раскопе в Танаисе было, как без него. Кто-то же давал указания, кому, где и сколько копать, и откуда докуда. Но не осталось никаких впечатлений об этой личности и ее роли в истории. Скорее всего, потому, что здесь не было реальной коммуникации. Этим отличается ростовская и владимирские экспедиции – если начальник раскопок и не сидят у его края с бумагами, они часто присутствуют на фото. И более того, Кош помнит, по редким посещениям этих раскопов, что их начальники были весьма активны и в гуще народа. Возможно, это объясняется тем, что никто из лейтенантов Дэги не был настоящим археологом? К сожалению, как уже замечено, камера Феди «не видела» москвичей, и не с чем сравнить. Беда!

Осталось впечатление, что копать на ростовских и владимирских раскопах было интереснее. Но нашему отряду не досталось подвалов (во всяком случае, в первый раз… или не досталось интересных подвалов – во всяком случае, за давностью лет, у Коша не осталось воспоминаний о копке в подвале, расчистке стенок и так далее – но сколько времени прошло!) Поэтому, по сохранившимся воспоминаниям, нашим девочкам пришлось работать только на камералке, сокращенно для камеральная лаборатория, а на западе просто лаб. Как уже говорилось, собранные артефакты складировались в специальные ящики на раскопе. На нашем раскопе их практически не было. А вот в подвалах находили столько амфор, что в конце дня приходилось транспортировать эту керамику в камералку на носилках.

Девочки в камералке мыли, сортировали и шифровали черепки. Шифровали – означает, снабжали их соответствующим кодом в зависимости от происхождения. Амфоры были большие, так что шифры писали прямо на них черной краской. Это был особый птичий язык, на эти иероглифы Кош взирал с уважением. Девочек учили классифицировать керамику, с ними работали непосредственно Дэга и Серега (а может и сама Арсеньева – кто знает, ведь Кош там не присутствовал). У них был (по воспоминаниям участницы, приведенным ниже) продленный обеденный перерыв.

Автору было интересно в камералке и хотелось там пробыть дольше. Но мальчиков туда особо «не допускали». (Снимок (X) – постановочный. А уж тем более не допускали в хранилище – Кош там ни разу не был.) Это тоже была женская работа. Если приглядеться даже сейчас к фото с раскопок – если кто-то в раскопе орудует кисточкой и пинцетом, и если это не профессор, как часто это мальчик?13 А также на фото из камералок – мальчики там только начальники.

За все три сезона, Кош не припомнит, чтобы его запустили в культурный слой и дали расчистить какую-нибудь амфору. То же относится и к остальным парням из московской экспедиции. Мы только копали, и так и думали, что в этом и заключается наша работа как «археологов». Хотя в западных экспедициях гендерный состав в лаборатириях примерно такой же, как и в России, бывают и исключения.

В одной из поездок в Белиз Кош обратил внимание на постоянно работавшего в камералке мужчину средних лет. Он занимался реставрацией блюда. Это должен был быть один из специалистов по керамике, подумал Кош, но, почему-то он не был частью «командного состава». И только в конце сезоня оказалось, что это был такой же волонтер, как и Кош, просто в самом начале сезона он подвернул ногу, начал работать в камералке, и так ему понравилось, что он там и остался после того, как нога выздоровела. Так, оказывается, можно, надо только себя заявить!

Здесь палка о двух концах. Времени ведь не бесконечно, а всего две недели. Если заявляться камеральным рабочим, то придется там так и сидеть. То есть, не придется поработать на земле, в джунглях! Не придется копать! Не любит Кош эти джунгли, но любит и работу на земле, с народом. А тут так и просидишь две недели в камералке, как этот… Вот проблема!

В Танаисе никогда не проводилось настоящих экскурсий по камералке (конечно, ее просто показывали), и студентам не излагались основы периодизации и шифрования керамики. Не было обзора хранилища. (Музей тогда не был таким роскошным, как сейчас. Не помню точно, возможно, посетили его один раз.)

Копальщики и камеральщицы представляли, конечно, низший уровень в экспедиционной иерархии. Над ним возвышались специалисты. Например, аспирант Серега, де-факто начальник камералки (впоследствии известный кореист и монархист). Он не копал, а командовал девочками, отмывавшими черепки, а потом их классифицировал, и даже реставрировал кое-какие сосуды. Кош подружился с Серегой, и тот по блату позволял ему помацать античные сосуды (X).

Cпециалистами были также архитекторши. Они занимались геодезической съемкой и составлением профилей раскопов, а также зарисовками. Это были настоящие архитекторши, девушки примерно кошьего возраста. Они также были волонтерами, и пребывали тут в отпуску, как и Кош, но им, например, оплачивали билеты.

В то время это казалось естественным – разве простой человек может нанести раскоп на план и составить профиль? Это ведь такая сложная деятельность, требующая профессиональных умений. Однако в западных экспедициях (полевых школах) этому учат всех студентов и волонтеров. Большинство начальников раскопов просто обязано самостоятельно провести съемку и чертежи, а также сделать профили и разрезы своих раскопов. Никаких архитекторш там нет. Они привлекают к этому студентов и заставляют практически каждого это проделать. Это часть куррикулума. Верно, студентам, которые, как правило, не ладят с математикой (как правило, они не понимают, что такое масштаб и как его вычислять и наносить на миллиметровку), приходится попыхтеть. Большинство проходит это для галочки, но кто-то и начинает специализироваться на этом. Это определенно одно из умений, которым должен обладать будущий аспирант и начальник раскопа.

Начальники раскопа на западе постоянно занимаются «рисованием», постоянно расчищают слои и делают фотоснимки. Хотя это и требуется советскими инструкциями тех лет, Кош не припомнит, чтобы начальники раскопов в Танаисе этим занимались. Это, безусловно, делалось (на некоторых снимках видны люди с фотокамерами), но не составляло важной части дня.

Правда, съемка в Танаисе вообще производилась чаще всего после окончания рабочего дня, когда все покидали раскопы, поэтому архитекторши часто появлялись только на ужине. Тем самым они, как и камеральщицы, избегали палящего солнца в середине дня (XVII).

Кажется, иногда в Танаисе были даже свои художницы (как правило, девушки). Тогда это казалось непонятно (есть же фотоаппараты?), но зарисовки объектов очень важны. Как правило, керамика зарисовывается. Фотография не передает все тонкости поверхности артефактов. Вот здесь, конечно, нужен специалист. Для рисования профилей керамики достаточно элементарного знания начертательной геометрии («начерталки»), в объеме первого курса любого инженерного ВУЗа, но ей историков не обучают.

Еще один момент связанный со съемкой. Когда Кош впервые увидел рабочий археологический раскоп в Перу (о чем ниже), он был поражен обилием веревок, протянутых буквально всюду. Они образовывали над поверхностью раскопа сетку. Ничего подобного не было в Танаисе, да и на современных российских фото этого не заметно. На архивных снимках квадраты раскопов Танаиса кажутся теперь Кошу «голыми».

XIV Археологи ведут расчистку артефактов с помощью ножей, 1979 (источник – АЧФ)

Веревки или бечевки (обычно пластиковые) натягиваются между колышками – вторичными реперами, или опорными точками. Каждый геодезический план строится от так называемого нулевого репера городища. Обычно это солидная, бетонированая конструкция со штырем. Упаси бог ее сдвинуть или повредить! Базируясь на нем, устанавливают вторичные реперы для раскопов, и далее для квадратов. Между ними могут поставить промежуточные колышки.

Все это, разумеется, было и в Танаисе. Но западники еще и любят натянуть между колышками веревку, чтобы визуально обозначить границы квадратов, и упростить правильную отработку склонов. На это уходит приличное количество бечевки (которая в советское время, возможно, была дефицитом). Ее западники не жалеют.

Конечно, можно сделать ровные стенки и «на глазок», но с бечевкой удобнее. Поэтому у западников и раскопы выглядят как-то ровнее. Первый западный начальник раскопа Коша был просто одержим идеей неприкосновенности колышков и веревок. Так что и Кош ей проникся. Не то у перуанцев. Эти парни не особо парились насчет колышков. Если колышек случайно сбили, а место его затоптали, то могли просто вбить обратно на глазок, не отмеряя заново от вторичного репера. Но веревки, конечно, у них были (это и впечатлило Коша когда-то в Лиме на хуаке Эль-Параисо.) А вот в современной России, хотя кое-где на фотках яндекса можно видеть веревки, они так и не привились пока (XXI, XXII).

Кроме камеральщиков и архитекторш к отряду специалистов относились старички-волонтеры и пара аспирантов профессора. Они как бы играли роль лейтенантов, и, наверно, были начальниками раскопов. Даже основательно порывшись в памяти, Кош не может припомнить, чтобы рядом с ним кто-то (помимо архитекторш) занимался описанием раскопа (XVIII, XIX, XX). Как уже замечено, если посмотреть на снимки Феди (АЧФ), практически нигде не видно, чтобы рядом с копающими находился человек с блокнотом, постоянно фиксирущий процесс, как на западных снимках. Не было на раскопках в Танаисе и стола начальника раскопа, с соответствующими причиндалами (а прежде всего, схемами раскопа). Все это появляется, похоже, только в этом тысячелетии.

Днем Кош копал вместе со студентами, но, по завершении рабочего дня, приняв холодный душ (разумеется) Кош, по своему статусу, проводил вечера не с ними, а со старшими – в кают-компании домика профессора. Там собирались аспиранты, волонтеры, архитекторши…

XV Археологи ведут расчистку объектов с помощью плоских мастерков. Справа видна кисточка маляра, 1982 (источник – АЧФ)

Формально, Кош был на самом низу полевой иерархии. В те времена, не было классовых различий, но зато были социально-культурные. Так как Кош к тому времени «давно» кончил университет, работал, и даже публиковался, все эти двадцатилетние сопляки-студенты были не его карасса. С ними он только копал, а так – нэээт.

О, эти вечера! Вот тут-то и развивалась так называемая компанейщина (XXIII). В палатку Кош приходил только спать.

Отряд Дэги насчитывал примерно 15—20 человек. Помимо нас, было еще человек пятьдесят студентов владимирского педа и ростовского университета. Как теперь понимает Кош, много красивых и сравнительно (по тем временам) раскованных девушек. Однако социальное дистанцирование было таково, что даже наши студенты не общались с ростовскими. Понятное дело, москвичи-студенты ИСАА были непростого происхождения, и иметь дело с ростовскими, возможно, имели желания. За все время, кажется, Кош наблюдал только один кросс-бридинговый роман.

Впрочем, что это только теперь Кош рефлексирует о социальном происхождении студентов-исаашников – тогда это как-то не приходило в его наивную голову, хотя они все были, как это теперь называется, мажоры. Но было в воздухе нечто, что даже он никак не сомневался, что негоже нашим студентам общаться с ростовскими. Мы все существовали в параллельных мирах, в своих пузырях, как теперь говорится.

XVI В 1999 году археологи Танаиса ведут расчистку объектов с помощью ножей. Внизу видна археологическая кельма западного типа (источник – АЧФ)

Задним числом, Кош подозревает, что масквичам тут отводилась маргинальная роль, они были, скорее всего, просто «протеже Арсеньевой». Себя же ростовчане считали главными на раскопках (и скорее всего, так оно и было). Во всяком случае, им доставалась наиболее вкусная и квалифицированная работа, оставляя нам разве что снятие верхнего слоя почвы.

Впрочем, собственно археологов там не всегда было много, значительную часть ростовчан составлял строительный отряд «Реставратор», осуществлявщий, на коммерческой основе, консервацию и реставрацию построек по заказу заповедника. Кстати, тут тоже была разница с типичными экспедициями. В типичной экспедиции, последние два-три дня отводятся под «консервацию». Это означает, что раскоп (то, что осталось от постройки) засыпают землей и камнями из отвалов (именно поэтому их держат поближе, чтобы потом далеко не таскать землю). В Танаисе этого не надо было делать, так как отрытые постройки подвергались музеефикации – ребята из «Реставратора» их приводили в более-менее сносное состояние, и они использовались как экспонаты в экспозиции музея под открытым небом.

«Ростовскими» археологами командовала из года в год археологиня лет тридцати пяти – по нашим меркам, «среднего возраста», солидная дама Света. О владимирских память совершенно стерлась. При экспедиции был еще и заморский гость – заграничный профессор-археолог из самой ГДР, по имени Буркхард (20). Кажется, Света и Буркхард работали вместе, и ходили по лагерю слухи, что у них роман. Кош не мог в это поверить. Как же можно советской преподавательнице позволить себе роман с иностранцем?! Да еще и в их возрасте. Это был бы запредел.

Примечательно, что никогда, никогда эта парочка не посещала наши посиделки в кают-компании, хотя жили в одном лагере. Как бы коллеги. Типа, археологи. Такая социальная дистанция. Мы не посещали их тоже.

XVII Архитекторы ведут профилирование объекта в Танаисе, 1980-е годы

Ростовчане ставили «московских» в полный игнор и наоборот. Мы никогда не посещали (как группа) их лагерь, не припомню даже, как они жили (скорее всего, тоже в палатках). Точно помню, что никогда не общались с немецким профессором, не посещали их посиделок и они не посещали наши. Возможно, общалось руководство – но это осталось за кадром видения волонтера. Также Кош не видел того, что происходило в лагере днем.

Единственно, с кем мы общались иногда из ростовских, была богема. Это были молодые ростовские поэты и художники, некоторые из которых, с благословления Чеснока, жили на территории лагеря в построенном ими же бунгало. Для вдохновения. Они тут создавали творения, которые обращали на пользу заповеднику. Одним из их творений, а именно Гены Жукова, является нынешний аттракцион реконструированной крепостной башни. Он, вдвоем с таким же поэтом, начал строить ее почти в одиночку, при благосклонном отношении Чеснока и ироническом – москвичей («ох уж эти поэты… все возятся со своей башней!») (Но, кстати, неплохо получилось!)

Разумеется, мы, москвичи, воспринимали их как провинциальную богему. Чем они, конечно, и были. Но эта богема была нашим окном в мир Ростова, который (как и Таганрог) мы посещали по выходным на электричке. Месячный проездной билет от Ростова до Таганрога стоил что-то порядка пяти рублей, Кош покупал его первым делом по приезде в Танаис. От самого Ростова запомнилась немного – острый запах правого притока Дона, Темерника, протекавшего прямо рядом с вокзалом (как пишут в Википедии, «имеет неприятный запах в пределах Змиёвской балки»), собор с рынком на площади, главная улица (Садовая?). Бани мы там не посещали.

XVIII Археологи на расчситке культурного слоя в Танаисе, 1975 (источник АЧФ)

Среди богемы была, кстати, пара сравнительно известных впоследствии региональных поэтов, приезжавших и в Москву (тот же Жуков). Однако у Коша от них остались в памяти только анекдоты о тупости преподавателей местного университета. Например, как якобы кто-то из поэтов дерзнул спросить тупого препода КПСС, можно ли считать героем войны камикадзе? Препод, якобы, надолго задумался, а потом изрек – «среди грузин тоже были герои!»

Сейчас именно об этих поэтах и их «заозерной школе» известно довольно много. Похоже, это было уникальное и центральное явление в культурной жизни Ростова. В то время, как мы, москвичи, воспринимали их, как провинциальных эксцентриков, на самом деле, это мы были просто «приезжие москвичи», а они тут жили, это была их земля, их история. О них написаны книги. Мы же из их истории выпали14.

В Танаисе Кош встретил вторую из немногочисленных харизматических персон в его жизни – Татьяну Тамбиеву-Бабушкину (Тиви), она руководила детским клубом ЭТО в Ростове (это потом назвали «катакомбной педагогикой»), а в Танаисе проводила что-то вроде художественной школы. В то время ей было уже в районе сорока. Тиви хорошо знала о своей харизме и активно ей пользовалась. Она активно шла на контакт и «собирала людей» (XXIV).15

XIX Археологи-ростовчане ведут расчистку двух подвалов в Танаисе. В левом нижнем углу – ящик с артефактами. Планшет в центре принадлежит архитектору, ведущему съемку, 1980 (источник АЧФ)

Таким образом немудрено, что мы с ней познакомились, и даже приезжали к ней в гости в Ростов в какой-то фантастический деревянный дом. Пожалуй, это был наиболее магический момент ростовской жизни. С ней не могли сравниться богемные поэты. (Впрочем, Кош и вечеринок «у Феди» не посещал.) Тиви, кстати, оставила приличное педагогическое наследство, и о ней самоймного написано.

Харизма Тиви была какого-то скорее «животно-магнетического», чем интеллектуального типа (как у Дэги). Была какая-то магия в том, как она «строила» людей. В интеллектуальном же смысле, у нее в голове была какая-то каша, так что никакая содержательная дискуссия с ней не была возможной. Похоже, таким же был и Джобс. Если Дэга был интересен интеллектуальным контентом, который он генерировал, то Тиви, примерно как Стив Джобс, просто искривляла вокруг себя пространство. В сущности, Кош и видел-то эту Тиви всего раза три. Но она запомнилась на всю жизнь. Таких людей достаточно увидеть один раз, увидеть этот феномен искривленного пространства. Кошу повезло, благодаря Танаису.

XX Археологи ведут работы на раскопе в Танаисе под руководством археолога из ГДР, 1981 (источник – АЧФ)

Таким образом немудрено, что мы с ней познакомились, и даже приезжали к ней в гости в Ростов в какой-то фантастический деревянный дом. Пожалуй, это был наиболее магический момент ростовской жизни. С ней не могли сравниться богемные поэты. (Впрочем, Кош и вечеринок «у Феди» не посещал.) Тиви, кстати, оставила приличное педагогическое наследство, и о ней самой много написано.

Харизма Тиви была какого-то скорее «животно-магнетического», чем интеллектуального типа (как у Дэги). Была какая-то магия в том, как она «строила» людей. В интеллектуальном же смысле, у нее в голове была какая-то каша, так что никакая содержательная дискуссия с ней не была возможной. Похоже, таким же был и Джобс. Если Дэга был интересен интеллектуальным контентом, который он генерировал, то Тиви, примерно как Стив Джобс, просто искривляла вокруг себя пространство. В сущности, Кош и видел-то эту Тиви всего раза три. Но она запомнилась на всю жизнь. Таких людей достаточно увидеть один раз, увидеть этот феномен искривленного пространства. Кошу повезло, благодаря Танаису.

Иногда мы выезжали «на природу» – брали лодку и ехали купаться на Мертвом Донце. Не понятно уже, почему он так назывался. Вроде когда-то он считался Доном. Водные пути тут сильно изменились за две тысячи лет. Ведь и Танаис стоял на самом берегу Меотского озера, в устье Дона. К третьему веку, это была уже не столько греческая колония, сколько сарматский торговый город. Прямо за нашими палатками было поле, и в нем там и сям стояли – до сих пор! – настоящие каменные бабы (XXV).

XXI Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999 (источник – АЧФ)

Впрочем, бабы были и не скифские вроде, да и вообще не местные, а привезенные сюда парой ростовских студентов-археологов. После скифов-сарматов тут были готы, а уже после них – печенеги и половцы. Те самые, которые, как известно, были врагами русского народа, сравнимыми с коронавирусом. Именно половцы и прославились своими бабами в южнорусских степях. Так что бабы эти были, возможно, половецкие, и не такие уж древние – XII – XIV век. На тысячу лет моложе Танаиса.

Обычно их ставили на курганах, и кажется, там были и курганы, но никогда этот вопрос в архелогическом аспекте не поднимался (нас не водили на экскурсии и не говорили – «а вот это, дети, и есть так называемый половецкий курган!»).

Недавно Кош глянул на Танаис на яндекс-карте. Маленький заповедник превратился в огромный археологическо-индустриальный комплекс. Чего там только нет! И такой музей, и сякой музей. И даже половецкое святилище! Одна из тех самых баб теперь поставлена на месте настоящего (реконструированного) святилища. Безумная затея ростовских поэтов – реконструированный донжон – это как бы самый цимес. Чеснок провел потрясающую работу. Он был дальновиден, Чеснок. Даром что пилил под собой сук. Но не свалился на землю – похоже, что его просто аккуратно съели, когда в музей пошли, наконец, нормальные деньги в начале 2000-х.16

После половцев эти земли захватили Тамерлан и разные другие тюрки (и тут рядом была ставка Орды), а уже потом, ближе к XV веку, итальянцы – венецианцы и генуэзцы. Они восстановили Танаис (на другом месте, река сместилась, и на новом месте, к югу, он стал называться Азов; Танаис – это предтеча Азова), и тут были даже католические диоцезы (об этом нам тоже, кажется, тогда не говорили). Торговали они, надо понимать, славянскими рабами. Их сменили турки-османы, у которых эти земли отбила уже Российская империя (которой в геополитическом смысле как раз пригодились греческие корни колонии, как аргумент против претензий на эту землю чужеверных турков).

XXII Археологи ведут работы в подвале здания, Танаис, 1999. Внизу в центре – оцинкованное ведро, заменившее носилки (источник – АЧФ)

Иногда мы доезжали до Таганрога (он был ближе) и даже посещали пляж на Азовском море. Кстати, именно с Таганрогом с его улочками с одноэтажными домиками можно сравнить американские городки! Это такая же провинция. Кош посетил, кстати, дом-музей Чехова. Ростов по сравнению с Таганрогом был столицей. Мы ездили в Ростов чаще, вероятно, потому, что были мальчики – как выясняется, девочкам Таганрог был более притягателен пляжами, баней и ресторанами (ну, это, наверно, уже в 90-е).

В общем, время проходило нескучно.

Подведем итоги. Как теперь, с опытом западных экспедиций, должен автор воспринимать Танаис? Чем он был? В те годы, у Коша не было сомнений. В СССР студентам не давали расслабиться летом. Как правило, посылали в стройотряды. Мажорам и девушкам со слабыми организмами, но приличными средствами родителей, удавалось от них отбояриться и поехать куда-нибудь в Крым или даже на Златы Пясцы. Ну, или на деревню к дедушке. А кому-то стройтотряды нравились (можно было заработать за два месяца годовую стипендию!) Были и другие отмазки, в виде летних курсов или практик. Некоторые практики были обязательны, как стройотряды. Одной из них (с начала 70-х годов) была археологическая практика после первого курса исторического факультета.

XXIII Молодые московские археологи и архитекторы проводят свободное время в Танаисе совместно с представителями ростовской художественной элиты

Именно с ней, судя по всему, и пришлось столкнуться Кошу. Все эти Дэгины студенты были девятнадцатилетние второкурсники МГУ, и это была их обязательная археологическая практика. Ее естественным аналогом является западная полевая школа археологии (archaeological field school), но она не обязательна. Обе формы служат практическим завершением теоретического курса археологии и надлежащим образом матрикулируются. Обе формы строятся, как правило, на базе многолетней археологической экспедиции и студенты принимают участие в раскопках.

Разница в том, что на западе в полевую школу едут, как правило, уже осмысленные люди с определенными целями. Им всем, скорее, к 25 годам. Хотя они могут быть биологами, все же они имеют какой-то интерес к археологии. Исаашников же загнали копать после первого курса практически насильно (вместо Крыма), когда им было по девятнадцать-двадцать лет. Никто из них не собирался стать археологов или вообще идти в науку. Им было важно просто отбыть это время и получить зачет. Поэтому их не расстраивало то, что их ничему не учат.

Кроме того, в данном отряде, руководители тоже не были профессиональными археологами. Тут, как говорится, низы не хотели, а верхи не могли. (Вероятно, у ростовцев было по-другому.) Никаких отношений с этими мажорами-малолетками у Коша не завелось. (Впрочем, с американскими студентами тоже, но там совсем другое.) Поэтому, глядя трезво назад, Кош думает, что не стоит их винить в том, что они ничему не научили. Но вот какие-то экскурсии они все же могли проводить для желающих.

XXIV Автор и Татьяна Тамбиева-Бабушкина (Тиви) на раскопе Танаиса

Увы, почему-то ни разу за несколько сезонов наше начальство не организовало ни одной экскурсии на расположенные неподалеку палеолитические стоянки, ту же знаменитую Каменную Балку, где царила Леонова17. Причем сам Дега, кстати, туда ходил и даже переходил туда копать – но не водил студентов. Это было как бы его приватное дело. То же и с курганами. Сейчас в заповеднике соорудили какое-то «Половецкое святилище» – в те времена никто об этом и не заговаривал. О том, что совсем рядом были половецкие курганы, тоже не упоминалось. А ведь это так легко было сделать! Ну и что уж говорить про вечерние лекции. Могли бы того же Буркхарда пригласить, рассказать об античности. Увы! (Вообще эта идея- пригласить прочесть лекцию – была чужда тогдашнему менталитету.)

Следующий элемент, который стоит отметить – это отсутствие «начальства», а именно «профессора». Все три сезона, который Кош проработал в Танаисе, он наивно полагал, что главный археологический начальник тут – это Дэга. Кош знал о существовании Арсеньевой, и она даже пару раз показывалась на раскопе. Но по прошествии стольких лет, Кошу казалось, что Арсеньева работала в каком-то другом месте, а в Танаис только заезжала. Как же он был удивлен, когда узнал, что все это время Арсеньева пребывала в лагере у себя в отдельном доме! Просто не показывалась. А ведь она была самым опытным и профессиональным археологом в Танаисе.

Всегда витала в воздухе типичная советская статусная дискриминация – ну ты типа еще салабон, ты еще дорасти до того, чтобы я с тобой поделился чем-то.

Этим советская практика резко отличалась от настоящей американской, с которой Кош столкнулся потом в Белизе. Западные летние школы предполагают, что к ним едут студенты, заинтересованные в этой практие (по разным причинам, конечно – кому нужен зачет, кому референс), студенты и волонтеры платят за свое обучение (это определяется как обычный университетский course tuition, только они более дорогие, так как туда входит оплата проживания и питания за месяц или две недели – цена колеблется от двух до пяти тысяч долларов). Начальниками раскопов работают, как правило, аспиранты «профессора», специализирующиеся в археологии. Тут, конечно, на кого попадешь, но обычно они охотно делятся секретами ремесла. В этом смысле не делается различия между студентами и волонтерами.

XXV Кош спрятался за половецкой каменной бабой неподалеку от лагеря (теперь ее перенесли, кажется, в Половецкое святилище)

Самое главное, у этих школ есть устоявшаяся практика и стандарты. Студентов пропускают через своеобразный конвейер, чтобы они хотя бы получили представление о всех важнейших моментах профессии. Начальники раскопов смотрят за тем, чтобы не образовалось групповщины, и каждый студент получил возможность и ведра поносить, и покопать, и просеивать, и принять участие в съемке и профилировании раскопа. Ротируют людей. Учат, как делать полевые записи. Один день в неделю посвящен камералке. Учат мыть, шифровать, классифировать. Если человек хочет специализироваться в чем-то, ему предоставляют такую возможность. Проходят дополнительные семинары внутри школы – например, по биоархелогии или трехмерному моделированию.

Вечера стараются занять лекциями поместным культурам и памятникам. В Белизе это был каждый второй вечер. Как правильно указано еще в советской инструкции по полевой практике, полевая практика – это место, где стираются ранги. Студенты получают возможность вечером что-то обсудить с самим профессором за бутылкой пива. По выходным, как правило, вывозят на обзорные экскурсии по близлежащим архелогическим памятникам.

В общем, это другой мир. Но, так как Кош в годы Танаиса не знал ничего другого, то воспринимал то, что было, как должное. А зря! Сколько можно было бы узнать на практике. Даже технике расчистки артефактов мальчиков не обучали, не говоря уже о стратификации амфор. Но, в общем и целом, это было золотое время! Увы, оно прошло, и Кош о нем практически позабыл.

* * *

Птицей на -дцать лет вперед!

* * *

Случайный путешественник, Кош и в Белизе оказался случайно. В 2014 году Кош посетил пирамиду Эль-Параисо в Лиме, одно из древнейших сооружений в Америке18. Эль-Параисо не числится в списке туристских достопримечательностей. Там не принимают туристов. Не продают входных билетов, и все такое. Для праздношатающихся посетителей объект закрыт, пока идут раскопки. Вдобавок находится она в одном из тех районов города, которые называются фавелами, и турагентства не любят возить туда экскурсии.

Кош приехал туда наугад, на такси. В Лиме много древних пирамид находится в фавелах, и, чаще всего, они выглядят как мусорные свалки19. Вот и с Эль-Параисо, Кош подумал, раз пирамида в фавеле, можно просто подъехать, пробежаться быстренько по развалам мусора. пощелкать камерой. Не тут-то было. Оказалось, что это – объект в состоянии многолетних планомерных государственных раскопок. Везде работали археологи, и просто так пробежаться по раскопу не получилась бы. Хорошо, что вообще пустили.

Местные зауважали Коша, видимо, впечатлившись его комплекцией, ростом и иностранностью (в Перу еще уважают иностранцев), а также прибытием на хорошем такси, и разрешили осмотреть раскоп и пирамиды. Бесплатно. Попросили только записаться в журнал посетителей. Посетители посещали это – вероятно, самое древнее – американское городище примерно раз в два-три дня и в основном это были все профессора-археологи, а не какие-нибудь инженеры. С Кошем поздоровалась вся археологическая команда (молодые археологи из Лимы, подъезжавшие к раскопу на мопедах). Ему выделили завхоза-сопровождающего, который его (вместе с любопытным таксистом, которого в журнал не записали) провел по городищу. Там была не только та пирамида, о которой столько написано в Википедии20, но и еще несколько сооружений на довольно большой территории. В этих местах, похоже, куда ни копни, везде – древнее городище. Окинешь взором окружающие холмы, и голубеют охранные доски министерства культуры, маркирующие исторические объекты. Кошу элементарно повезло – его могли не пустить на археологический объект в стадии активной разработки. Добрые люди.

Завхоз заметил, между делом, что копали там не только настоящие археологи, но и добровольцы, волонтёры. И тут Коша торкнуло – хмм… А ведь и он когда-то! Неужели тут тоже есть археологи-волонтеры?

Кош любит покопать. Не огород, само собой, а, что-нибудь, для науки. К тому же, это полезное физическое упражнение. Кош тогда подустал от туризма. В Перу уже было отсмотрено практически все из стандартного туристского набора, а Кош по крови своей – даже не турист21. Что за идея – платить деньги и ехать «смотреть красоты», не «по делу»22? Даже бесплатно, автостопом, Кош бы не поехал. Даже и на исторические объекты. Ну, ладно, съездили на Мачу-Пикчу, это была, так сказать, голубая детская мечта. Галочка поставлена. Что дальше, маленький человек? Ведь само Перу – страна интересная. Тут хорошая практика в испанском.

– Вот, если бы сюда приехать, – подумал Кош, – не туристом? А, например, помочь местному населению в смысле культурки? Например, покопать?

Состояние большинства памятников в Перу производило плачевное впечатление23. Ибо средств у перуанского государства на все эти раскопки и охрану памятников нет. Неужели оно не будет радо волонтеру-экстранхеросу?

Наивные мысли! Дома Кош погуглил, и выяснилось, что конь уже давно повалялся в этих палестинах. На специальных вебсайтах есть список археологических экспедиций24 и там можно себе выбрать страну, время и место. Это такой свой мирок. Маленькая вселенная. Экспедиции, как правило – многолетние «летние полевые школы» для студентов. То есть, это – археологическая практика. Некоторые из них берут и добровольцев. Не все. Но если берут, то в том числе и великовозрастных, вроде Коша. Они им нужны для денег. Деньги нужны профессорам на их частные проекты. Профессора-археологи так погрязают в местной среде, что начинают что-то спасать, негоциировать с местной общиной, и организуют для этого чарити (благотворительную организацию). Не отходя от основного профессорского промысла. Как-то так Кош это понял.

Для проектов нужны деньги, которые непросто выбить из фондов или университетов. Деньги берут, например, из чарити. Волонтерство практикуют не все школы, а в основном те, что хотят заработать, и, как правило – для поддержки своей чарити. Потому, что волонтеры платят за это деньги, те же, что и студенты (но те хоть кредиты за это имеют, плюс, эти деньги наверно идут университету, а не самой чарити). А вот деньги от волонтеров поступают, похоже, в пользование самой чарити, а не оприходуются университетом. Хотя, что Кош в этом понимает?

Навскидку, порядка трети экспедиций, представленных на вебсайте Пастхорайзон, берут добровольцев. Выбор для не-студентов не такой уж и большой. Например, если ехать в Перу в июне-июле, то там всего три экспедиции берут волонтеров, из них одна – биоархеологическая, в горах – не представляла интереса. Еще одна, впрочем, расположена в курортном местечке Хуанчако (произносится Уанчако) под Трухийо25, где расположены главные города культур Моче и Чиму. Туда-то Кош и решил направить стопы. Не потому, что местечко курортное, а потому, что там пирамиды.

Пирамиды в пустыне.

Из интернета Кош узнал, что подаваться на летний сезон лучше всего до марта, так как якобы может не остаться мест. Якобы. Как ни нереалистично это не казалось (вот так вот прямо народ и повалит толпами поработать в пыли и грязюке за свои денежки?), но кто же знает? (И даже щас Кош колеблется – кто их знает.) Кош начал писать в феврале некой Анне в университет. Однако, ничего не получил в ответ. Написал аж самому профессору! И тоже ни гу-гу. Кош заволновался. Что делать, делать то что?! Куда еще писать? В Спортлото?

Оставшиеся две экспедиции особенного интереса не вызывали. Расстроенный Кош решил заново исследовать вопрос, расширив круг стран – нам что, только в Перу или покопать для науки? Кош взял шире по Латинской Америке. Обнаружилось несколько интересных вариантов, один из которых и был в Белизе. В Белизе, кстати, полно западных университетских экспедиций, в отличие от столь же богатой на памятники Гватемалы26.

В итоге, был выбран некий «проект по спасению майя», ведомый некиим профессором Томом. С очень удобным и гибким расписанием и доступными ценами. Обычно проекты идут месяц – три недели, а этот был разбит на заезды по две недели, четыре заезда. Можно выбирать, как угодно. Профессор немедленно – и лично! редкость для профессоров – откликнулся на письмо и вообще был весьма не по-профессорски коммуникативен и эффективен.

Вот так, неожиданно для себя самого, Кош и подписался на две недели на проект в Блю-Крике. Так называется это местечко в Белизе, где базируется экспедиция27. Такой белизский хутор Недвиговка… Потребовалось собрать некую документацию и даже рекомендации. Мелочи, но, наверно, какая-то фильтрация идет. Платить попросили, как раз на эту благотворительную организацию по пейпалу – а не университету. Это как-то сначала напрягло, но потом оказалось, что это ничего, это норм. Даже потом выдали справку для списания с налогов, но оказалось, что в свете последних изменений местного налогового законодательства фигу это спишешь, только если у тебя есть американские же доходы. А у кого они есть, доходы-то, еще и американские? Ну, да неважно!

Кошу было сообщено, что жить придется в бараках кабаньях по два человека. Что ни электричества, ни воды в этих кабаньях (по-русски – будках) нету, а все полотенца-простыни и прочую обстановку нужно привозить с собой. Сурово. Электричество же и прочие удобства будут доступны круглосуточно в главном здании. Впрочем, горячей воды не будет и там. Ну, советского человека этим не испугаешь. В Танаисе тоже жили в палатках и ничего. И тоже горячей воды не было.

Билеты туда-обратно были закуплены почти на четыре недели. Хоть Кош и не турист, но, раз уж придется в кои-то веки попасть в края майя, то уж, наверно, есть смысл посетить там все значимые пирамиды и тем самым закрыть вопрос о майя навсегда. Потому, что никогда не знаешь, попадешь ли снова в это место, да и будешь ли жив вообще?

Тут возник смешной вопрос. Какие же это значимые пирамиды майя? Какие у майя вообще есть пирамиды, и какие из них наиболее значительные? Например, про ацтеков Кошу было известно, у тех пирамиды были, Теночтитлан там, всякий, и вообще. Кортес их разрушал лично. А про майя Кош как-то никогда и не думал в рассуждении пирамид. К стыду. Конечно, он просматривал в молодости Кнорозова и все такое, но почему-то это никак не ассоциировалось с пирамидами, в отличие от ацтеков. Письменность у майя была, да (кстати, практически у них одних на американском континенте). Правда, было еще на слуху было слово «Чичен-итца», потому, что народ ездил туда на курорты28. И там осматривали какие-то пирамиды. Здесь у Коша получилось полное культурное фиаско, как с до-инскими цивилизациями в Перу. Ничего-то он не знал! Двойка!

Но не удивительно, что Кош не знал про пирамиды майя, и майя как бы сливались с ацтеками. Штука в паблисити. К моменту прибытия испанцев у майя фактически не было никаких больших центров, они были дальней провинцией на окраине империи ацтеков. Так что, несмотря на то, что впервые испанцы высадились на материке именно в районе Юкатана, и там вступили в контакт именно с майя, дальше дело особенно не пошло, так как грабить было особо нечего, да и политических центров там не было. И, соответственно, не было и исторической традиции описания культуры. Пирамиды стали открывать в конце 19 века, и преимущественно в достаточно опасных и нетуристических районах, так что и тут большой паблисити не было, разве что отдельные описания путешествий произвели впечатление на Западе. До того момента, когда начал отуристиваться Канкун, и тогда прославилась Чичен-Ица, и мексиканское правительство, наконец, обратило внимание на подножные туристские ресурсы, и тогда оно пошло-поехало. Тут стало издаваться много популярных книжек. Но это не успело докатиться до русскоязычной литературы, которую читал Кош в 70-80-е. А потом уж было не до этой литературы29.

Та же история получилась у Коша с инками и предыдущими цивилизациями. Инки, как и ацтеки, несмотря на свою историческую свежесть, создали мощную империю, с которой столкнулись испанцы. Это было раскручено в истории. А гораздо более старые, важные и мощные культуры, вроде тех же моче и чиму, открытые примерно в то же время, оказались в тени и нераскрученными в популярной прессе. Потому, что их представители не дрались с испанцами, да и вообще, находились в упадке…

Когда Кош начал читать литературу, то остатки волос встали дыбом, как и при узнавании, в свое время, о существовании культур моче и чиму в Перу. Этих пирамид – то есть городов, где есть значительные пирамиды – оказалось просто немерено, порядка ста только наиболее известных, объектов высшей категории!

Пирамиды в джунглях.

Куда же ехать после экспедиции, что смотреть? Кош обратился к источнику знаний – к доброму профессору Тому.

– Вот, если выбрать десять мест для бакет-листа30, то какие посетить?

Профессор тут же прислал список из семи-восьми мест, которые надо посетить обязательно: Чичен-Ица, Паленке, Тикаль, Копан, Караколь, Ламанай, и еще что-то. Два места оказались в Мексике, два в Белизе, два в Гватемале и одно в Гондурасе. Опа. Задачка. Как же все это объехать дней за десять, остающихся после раскопок?

В назначенный срок Кош погрузился в самолет и вылетел через Флориду – американские линии оказались самыми выгодными – в Белиз. На этот раз почему-то даже никаких вопросов не возникло на границе31, и Кош высадился сначала в Майами, а через несколько часов он уже был в Белиз-сити. Кошу было написано начальством по емейлу, ты, типа, выгрузись в аэропорту, и ищи наших людей в синих футболках с надписью: «Блю-Крик», и будешь встречен. «Не боись, у нас никто не пропадал!»

Подлетая к Белиз-сити, ничего особенного не видишь. Городишко как городишко. Аэропортик крошечный. Пограничный контроль чисто формальный. Единственно, вышла накладка со сроками визы. Пограничник зачем-то спросил, на сколько месяцев нужна виза. Месяцев, Карл! Наверно, он принял Коша за потенциального пенсионера, увы. Нет, чтобы просто штампануть на три месяца, как всем. Tак как Кош собирался совершать сложные пертурбации с въездом и выездом, он не был готов к такому заковыристому вопросу, и не знал, что и сказать. Сказать ему сразу, что будет выезжать и возвращаться? Кош ужасно боится пограничников, это с советских времен такой рефлекс. Видя, что Кош затруднился с формулировкой цели посещения этой благословенной тропической страны, погранец спросил,

– Ну, а что ты делать-то у нас будешь?

– Еду в Блю-Крик. Волонтирствовать. – Кош честно сказал, но ответ был неправильный. Кош сказал буквально – «работать волонтером». Правильный ответ был – учиться. Это – лингвистический диссонанс. В русском, семантика глагола «работать» во многом стерлась. А на пограничников, на английском или испанском, это слово действует, как красная тряпка32.

Погранец, наверно, все это не очень понял, но шлепнул визу на месяц. На всякий случай. Кош с багажом выкатился в зал.

Читая на трипадвизоре про гостиницы в Белиз-сити (была сначала такая идея там переночевать, чтобы посмотреть местный музей), Коша удивляли повсеместные предупреждения, что надо, мол, сильно беречься. Что кругом криминал. Как в Лиме. Как это совмещалось с изображением Белиза как пенсионного рая для америкосов? Но преступность оказалось правдой, и подтверждается простой статистикой убийств и грабежей, где Белиз обычно в первой десятке. С одной стороны, в Белиз заманивают пенсионеров, а с другой – он же занимает по криминальным убийствам первые места. Говорят, что Москва – город контрастов, а вот Белиз ей даст сто очков вперед. Хотя бы по убийствам.

Белиз был основан английскими пиратами, выковырявшими нишу в теле испанских колоний. Сначала они тихо себе пиратствовали, окопавшись на островах и использовали берег только для прокорма. Потом стали рубить лес и продавать древесину – это оказалось выгоднее, чем пиратствовать! Всякие там махагониевые деревья и прочую ценную древесину. Сами-то они, конечно, не рубили. Благородные белые люди, аглицкие буканеры. Индейцы местные, в основном майя, тоже к этому как-то не очень позитивно отнеслись. Пришлось, как в Америку, завозить рабов из Африки. Как бы теперь сказали, осуществляли инсорсинг дешевой рабочей силы. Вот эти рубили.

Испанцы пытались, конечно, нишу отбить, но супротив настоящих английских пиратов силами местной милиции не потянули. В решающей морской битве англичане, как водится, разделали испанцев под орех. Это им не футбол. Белиз получил статус английской колонии, а с Ее Величеством, как потом узнала даже Аргентина, шутить не стоит. В итоге, образовалось единственное в центральной Америке государство с государственным английским языком и большим процентом черного населения. Особенно в Белиз-сити33.

Когда испанская империя развалилась, и образовались на севере Белиза – Мексика, а на западе – Гватемала, последняя пыталась как-то выйти к восточному морю – но проход ей перекрывали с севера Мексика, с востока Белиз, с юга Гондурас34. Не столько даже сам Белиз, как его территориальные воды – территориальные воды составляют большую часть территории Белиза, сам-то он очень маленький. Пытались на Белиз наезжать военным путем, но там – английские пираты вместе с черными лесорубами. Черные лесорубы объединились со своими бывшими поработителями. Оказалось, что на них не очень-то наедешь силами испано-индейцев. Гватемальцы очень обижались. На их картах Белиз был еще совсем недавно показан как провинция Гватемалы. Нету, мол, такого государства, «Белиз». Что это, мол, за новообразования какие-то? Потом – совсем недавно, лет двадцать назад – удалось достичь компромисса. Попался умный гватемальский президент, который признал Белиз в обмен на часть территориальных вод, который отдали им белизцы – так что Гватемала заимела полноценный выход в Атлантический океан. Рядовые гватемальцы, впрочем, до сих пор считают это предательством национальных интересов.

5 Карта странствий Коша летом 2015 года

На карте \5\ обозначены основные узлы дальнейших кошьих странствий. Белиз сидит прямо на юг от Юкатана и всякого Канкуна, и на восток от Гватемалы. Пункт номер 1 – это главный город Белиз сити, где аэропорт. Пункт номер 2 – это место лагеря Блю-Крик, на стыке Мексики, Белиза и Гватемалы. Пункт номер 3 – это место пирамид Тикаля и города Флорес. Пункт номер 4 – это Паленке в Мексике, куда Кош съездил из Гватемалы. Вернувшись в пункт номер 3, он передвинулся в пункт номер 5 (Антигуа), откуда попал в Копан – пункт номер 6 – в Гондурасе. И уже оттуда – назад в Белиз, с остановкой в Сан-Игнасио (пункт номер 7).

Пара слов о реалиях. Этот текст – не совсем травелог, а его художественная версия. Оригинальный текст простого, безыскусного травелога прошел художественную обработку. А, значит, не во всем соответствует документальной реальности. И, прямо скажем – далеко не соответствует. Большинство настоящих имен было заменено, а фотографии участников, присутствующие в оригинальном травелоге, отсутствуют, за исключением пары фото самого автора (отсюда пробелы в нумерации). Так что, можно считать, что все дальнейшее основано на реальной истории, но имена и детали не имеют никакого отношения к реальным лицам. И вообще, все поменяно. Язык текста будет – разговорный, но не уличный. Будет много солецизмов, американизмов, олбанизмов и прочего идиолекта. Чтобы отвлечь читателя от серьезных материй. Грамматика тоже будет не совсем литературная. Ссылки будут в основном на Википедию, а, если нет статьи на русском, будут даваться на оригинальных языках. В конце прилагается список ключевых слов. Это не индекс. Это просто список слов, которые можно искать в тексте. Они там скорее для поощрения любопытства. Что до реальных деталей, каждый, не забаненный в гугле, и имеющий интерес и время, легко может их восстановить, а для всех остальных есть Коший емейл – whitekosh9@gmail.com35.