Читать книгу Мастерская: Галерея спящих - Бахор Рафиков - Страница 3

Ночь. Тьма вновь взяла город в свою власть, окутав его окрестности черной бархатной шалью. Звезды были небрежно разбросаны на ночном небе, изредка отрываясь со своего места и падая вниз, в мир людей, и исчезая там же. Хрустальный полумесяц робко освещал крышу пятиэтажного дома, на которой в неспешном вальсе кружилась молодая пара. Подолы их плащей развевались на ветру и тщетно стремились слиться во мраке, терявшем свою силу при свете луны. Неподалеку от них стоял граммофон, откуда доносилась чудесная музыка, смешивающаяся иногда со звонким смехом Вероники. Когда мелодия, наконец, канула в объятия ночной тишины, Франц поклонился своей партнерше и поцеловал ее ладонь. Девушка в ответ просто обняла его. Так они и простояли несколько минут, не говоря друг другу ни слова. Затем оба сели на выступающий край крыши, обратив взоры на огни ночного города.

– Преподаватель точно меня убьет, если узнает, что я стащила эту штуку, – весело прошептала Вероника, кивнув на граммофон позади них.

– Поэтому тебе нужно перестать ее брать.

– Как же? Я думала, что тебе понравился наш небольшой ночной бал… Мы можем устраивать подобное каждый день…

Франц повернулся к девушке и взял ее за плечи.

– Послушай, Вероника… я ценю все, что ты для меня делаешь… но пора тебе уже перестать вести себя так, будто я в любую минуту могу упасть в обморок и не очнуться.

– Франц…

– Нет, выслушай меня. Я знаю, что эта жизнь не для тебя. Знаю, что все это ты делаешь для того, чтобы я чувствовал себя здесь так же, как в своем воображении. Но прошел уже год с тех пор, как я очнулся. У меня не было ни одного приступа и тем более никаких видений. И, если ты, конечно, действительно сидишь сейчас здесь, рядом со мной, а не являешься плодом моего воображения, то я могу с уверенностью сказать, что со мной все в полном порядке.

Вероника улыбнулась.

– Поэтому, я хочу попросить тебя не искажать свою жизнь попытками изменить мою. Я выбрал этот мир. Я выбрал тебя.

– О, Франц, – прошептала девушка, обнимая юношу. – Хорошо… я буду такой, какая я есть.

Она подняла голову и хитро посмотрела на него.

– Но, хочу предупредить, что тебе это не понравится!

– А это уже мне решать, – рассмеялся Франц, потрепав ее по волосам. – И, кстати, раз уж мы договорились жить без притворств, то… я бы хотел пойти с тобой на твою выпускную вечеринку.

– Франц… ты ведь понимаешь, что там…

– Да, да, я знаю, что будет много народу, громкая музыка, алкоголь и прочее. Коротко говоря, совсем не место для писателя. Но… я ведь теперь таковым не являюсь, верно? Значит, небольшая смена обстановки будет очень даже кстати.

– Брось, я не думаю, что твой творческий перерыв растянется на всю жизнь. Просто ты еще не пришел в себя после… после комы.

– Вероника, пора взглянуть правде в глаза. Я давно пришел в себя. Честно говоря, я еще никогда не чувствовал себя настолько живым. Но за этот год я не написал ни строчки. Все издательства порвали со мной контракты, а выпущенные две книги были похожи на праздничный фейерверк: громко прогремели и тихо растворились в воздухе, забытые всеми, кто их видел. Нужно признать, что моя карьера писателя закончена. Они не нужны этому миру. Зато нужен…

Он достал из внутреннего кармана плаща визитку.

– …курьер Федор!

Вероника удивленно взяла в руки визитку, вперившись взглядом в маленькую фотографию Франца.

– Что за бред? Ты устроился курьером?

– Завтра мой первый рабочий день.

– Но почему Федор?

– Ну… мое имя посчитали чересчур экзотическим для такой должности… Да-да, у меня была похожая реакция, – поспешно добавил парень, заметив отвращение на лице Вероники при чтении имени на визитке, – но что поделать, иногда приходиться играть по чужим правилам.

– Боже, Франц, ну это же совсем не твое! Какой курьер? В книжных магазинах до сих пор продаются твои книги, а ты собираешься колесить по городу и раздавать посылки кому ни попадя?

– У меня будет свой велосипед, – гордо заметил Франц.

– А будешь ли ты счастлив на своем велосипеде? Будешь ли ты испытывать те же чувства, что и при написании книги?

– Вероника, ты не понимаешь. Я не могу вернуться к писательству. Работа над книгой подразумевает работу со своим воображением. А я не хочу больше иметь с ним каких-либо дел.

– Вот! Ты боишься вновь погрузиться в него! Этот страх и подавляет твой творческий потенциал! Но как ты собираешься жить без воображения? Оно есть даже у самых «пустых» людей!

– Оно у них не такое, как у меня!

– Посмотрите на него! Обладатель «неповторимого» воображения! Может быть, ты вообще единственный писатель в этом мире? А остальные так, играются? Почему они могут использовать свой внутренний мир в случае необходимости и не «падать» в него, а ты нет?

Франц сузил глаза. Его бесило и в то же время восхищало, что Вероника умела дерзко его отчитывать с улыбкой на лице. И, самое главное, с ней действительно невозможно было спорить.

Девушка встала и с наигранной высокомерностью посмотрела на Франца свысока.

– Так что, курьер Федор, мы еще вернемся к этому разговору. А теперь извольте проследовать со мной в мастерскую и испить чаю с нашим все еще творческим – в отличие от некоторых – общим другом Александэром.

Вероника развернулась на каблуках и направилась к люку, ведущему вниз, на пятый этаж. Франц усмехнулся и, взяв в руки граммофон, последовал за девушкой.

***

Холодное, безжизненное тело мужчины обмякло на стуле, освещаемое настольной лампой. В кабинете было много народу, в основном криминалисты, которые осматривали пространство в поисках каких-либо улик. Один из них внимательно изучал жидкость в стакане, оставшемся на столе.

– Ну что, Константин, какие предположения? – устало произнес полный мужчина, подходя к столу, над которым склонился молодой парень.

– Нужно отправить на анализ оставшееся содержимое стакана и сделать вскрытие тела, чтобы знать наверняка, но… все признаки аконита на лицо.

Мужчина выругался. Константин внимательно посмотрел на него.

– Вы же понимаете, что этим же ядом отравили Владислава Развро полгода назад?

– Ох, вот только не надо опять… Я все прекрасно помню.

– И в том преступлении обвинили…

– Я знаю, к чему ты клонишь! Но парень признал свою вину, и нам это было только на руку! Убийство сына такого влиятельного человека… дело нужно было закрывать поскорее.

– Предоставив настоящему преступнику свободу для дальнейших действий?

Мужчина угрожающе приблизил к нему свое багровое лицо.

– Попридержи язык. В моей работе нужно делать не то, что правильно, а то, что необходимо. А в твоей? Каковы твои обязанности?

Константин сжал губы, словно подавляя желание продолжить спор.

– Находить улики, – прошептал он.

– Что-что? Я плохо тебя расслышал.

– Находить улики!

– Верно. Так что упрись носом в этот стол и ищи дальше.

Мужчина отошел от парня. Константин взглянул на стакан в своей руке, в котором переливалась прозрачная смертоносная жидкость, и на его лбу залегла глубокая морщина.

***

Франц поднимался по грязной лестнице в сопровождении надзирателя тюрьмы. Знакомый узкий коридор без окон тянулся вдаль, к железной двери. Однако в этот раз что-то явно было по-другому.

– Вы включаете для заключенных музыку? – спросил у надзирателя Франц, когда его ухо перехватило мелодичные нотки.

– О, нет. Они сами играют ее.

Франц опешил.

– Что?

– Это происходит уже давно… вы просто раньше приходили в другое время и не слышали… ваш друг… в общем, сами увидите, – усмехнулся надзиратель, открывая парню дверь. Франц перешагнул порог и оказался в следующем коридоре, по обе стороны которого располагались тюремные камеры. Но что это… за решетками сидели заключенные в своей невзрачной серой одежде, собравшись в кучки и сжимая в руках различные музыкальные инструменты. Кто-то перебирал пальцами по струнам гитары, кто-то дул в саксофон, были и те, кто издавал знакомые Францу визгливые мелодии скрипки. Отличился от всех, разумеется, Антуан: почти все пространство его камеры занимало большое пианино, а сам маэстро сидел за ним в окружении десятка заключенных и неистово проносился пальцами по клавишам, выдавая на удивление недурную музыкальную композицию. Недурную, но настолько неоднозначную и странную, что точно можно было понять, что ее автор слегка не в себе. Впрочем, Антуана это мало волновало: каким-то образом он заставил всех этих людей замереть возле него и зачарованно смотреть, как его пальцы прыгают по белому и черному.

– Антуан, на выход, – громко окликнул его надзиратель, на лице которого, тем не менее, застыло умиление. Музыкант поднял на него голову, увидел рядом Франца и улыбнулся.

– Практикуемся, практикуемся! – прикрикнул Антуан на заключенных, следуя за надзирателем и Францем по коридору. Через минуту он уже сидел в небольшой комнатке за столом напротив своего друга.

– Пятнадцать минут, – сказал им надзиратель и вышел за дверь.

Франц посмотрел на Антуана и развел руками.

– Что это такое?

– Тебе понравился мой маленький оркестр? Знаю, над ними еще работать и работать, но темпы их овладения игрой меня радуют.

– Антуан, но как?

– О, брось, ты же меня знаешь… я сразу понял, что нужно что-то менять в этом месте, как только перешагнул его порог. К сожалению, некоторые вещи изменить я не в силах, – он с досадой посмотрел на свою серую форму, – как же я скучаю по своей черной одежде, своему плащу…

– Антуан! У нас пятнадцать минут!

– Да, да, точно… в общем, мою идею начальник тюрьмы принял довольно тепло. Старые музыкальные инструменты было несложно найти, а пианино уже было в тюремном подвале. Чем еще здесь заниматься, если не музыкой? Смотреть в стену? Я предложил идею получше, и ее охотно подхватили. Только представь – у тебя есть двадцать четыре часа в сутки, чтобы практиковаться в игре на музыкальном инструменте. Неудивительно, что большинство из них уже довольно сносно бренчат…

– Я не верю, что им это действительно интересно.

– А зря. Если перед тобой встанет выбор, как провести следующий день, то что ты выберешь? Пролежать до вечера на койке или сделать себя чуточку лучше? Пребывать под гнетом тюремной тишины и проходящей мимо жизни или же окунуться в сладостные звуки…

– Все, все, не начинай, я тебя понял, – поспешно проговорил Франц, улыбнувшись. – Просто все это как-то… невероятно.

– О, нет, друг мой, невероятно то, что, в случае успеха, наш тюремный оркестр даст свой первый концерт в одном из домов для детей-сирот. Да-да, не смотри на меня так… я знаю, что эта идея встретит волну критики со стороны большинства людей. Но, только подумай… если все-таки у нас все получится… люди поймут, что и среди заключенных есть добрые люди, заслуживающие того, чтобы иметь возможность подарить хорошее другим. Путь к искуплению начинается с первого доброго дела.

– Антуан, я все понимаю. Но там, за этой дверью, сидят убийцы, насильники и воры. Это безумие – позволить им покинуть тюрьму даже на несколько часов, чтобы провести какой-то сомнительный концерт! А если что-то пойдет не так?

– А ты представил, что мы будем бегать в толпе детей без наручников и играть с ними в прятки? Франц, там будет куча охраны. И, раз на то пошло, я один из них. Я – убийца. Но ты прекрасно знаешь, что я никогда не причиню вреда маленьким беззащитным детям.

Франц потупился.

– Конечно, знаю. Ты вообще не должен был оказаться здесь. Это все моя вина.

– Ты опять за свое…

– Я никогда не прощу себя! Развро нужен был я, а не ты. Из-за меня ты совершил убийство и сидишь теперь здесь.

– Франц, я уже неоднократно говорил тебе это и скажу снова: это был мой выбор. Ты здесь ни при чем. Я должен нести ответственность за свои деяния.

Франц хотел было возразить, но Антуан прервал его:

– У нас мало времени, помнишь? Лучше скажи мне, как там Александэр.

– Весь в заботах о своей предстоящей выставке. Смазывает чем-то свои картины, чтобы лучше блестели, рисует новые. В мастерской уже нет свободного места: все стены обвешаны его работами, посередине комнаты стоит стремянка, чтобы он мог рисовать на потолке – так, видите ли, у него открывается новое видение на свои рисунки…

– Представляю, как он волнуется, – с улыбкой покачал головой Антуан. – Про Веронику спрашивать не буду – она была здесь всего день назад. И, знаешь, то, что она мне рассказала, заставило меня серьезно волноваться за тебя.

– О, нет, и ты знаешь об этом…

– Курьер Федор? Знаешь, за всю свою жизнь я еще так не хохотал. Меня даже хотели увести в медпункт и дать успокоительного. Но теперь я не знаю, продолжать ли смеяться над твоей креативностью, или начать плакать от твоего безумия.

– Знаешь, кто бы тут говорил насчет безумия, – пригрозил ему пальцем Франц, указывая на стену, из-за которой доносились хаотичные звуки музыки. – И, кстати, мне непонятно одно: почему пианино? Я думал, ты верен скрипке до конца жизни.

– О, скрипка всегда останется для меня нечто большим, чем просто инструментом. Но пора идти дальше. Я использую каждый предмет, человека или ситуацию до того момента, пока тот себя не исчерпает. Когда я понимаю, что познал всю красоту определенной вещи и большего получить от нее я не в силах, то ищу что-то новое.

– И, как обычно, ты далеко готов зайти в поисках новых ощущений.

Антуан улыбнулся.

– Ты даже не представляешь, насколько.