Читать книгу В твоих руках и Цепи станут Жемчугом - Beatrice Boije - Страница 8

***

– Сделай лицо попроще, старина! Будут у тебя в жизни еще победы, это не последние скачки в этом сезоне.

– Несомненно, дорогой дядюшка… несомненно. А-ну стоять!.. Что там за шум с утра со стороны реки, Эмма? – одернул он промелькнувшую в дверном проеме фигуру в пышном платье.

Как Алоис не старался сохранять ласковое и непринужденное настроение, с каждым годом это удавалось ему все трудней. Глядя на то, как растет без матери Аскель, как к своим детям относится старик Теодор, все сильней им овладевали мрачные думы о безрадостном будущем своих племянников. Эмма нашла радость, развлечение и отдушину в суете светской жизни. Что и говорить, безусловно, она была прекрасна, как ангел, изящна как виноградная лоза, умна и красноречива, но остра на язык, словно дьяволица. За табуном ее воздыхателей, поклонников и фаворитов вязким следом тянулся шлейф ее врагов. Но, поглощенная славой и блеском, который ей дарило ее положение и внешность, она предпочитала не замечать этого «маленького недоразумения».

– Не понимаю, о чем ты… – нехотя бросила девушка, обхватывая руками дверную створку, прижимаясь к ней грудью в усталом жесте. – Хотя, я где-то слышала, говорят, будто герр Вольф и герр Хартман что-то не поделили, и у них случилась… ссора.

– На шпагах или на пистолетах?.. – протер глаза ее брат, явно нисколько не удивленный ее словами. Это была далеко не первая дуэль за сомнительную честь его сестры в этом месяце, – И с кем из них ты идешь на сегодняшний прием?

– С Вернером конечно! – воскликнула та, будто глубоко оскорбившись его словами, – И, вероятней всего, я поеду с ним на охоту на следующей неделе.

– Только через мой труп… – процедил через зубы Аскель, в напряжении зажмурив глаза, – Ладно, отцу плевать на нас обоих, послушай хотя бы меня. Подобное поведение сведет тебя в могилу.

– Матушка очень любила приемы… – соврала Эмма, обиженно надув губы. Она не знала, что любила ее мать, но отлично знала, как избавиться от надоедливого братца.

– МАТЕРИ ЗДЕСЬ НЕТ! – ожидаемо прогремел на всю гостиную голос Аскеля, заставив задребезжать стекла в окнах, а Алоиса поморщиться, прочистив ухо, – НЕ БЫЛО И НЕ БУДЕТ. ПОШЛА ПРОЧЬ!

– …тебе не кажется, что ты слишком строг с ней? – саркастично ухмыльнулся он, глядя, как его собеседник рваными движениями набивает трубку.

– На самом деле я бы отправил ее на виселицу. Не ровен час, в наш дом явится инквизиция, ибо в свете уже шепчутся, будто Эмма продала душу Дьяволу за красоту и влияние. Сам знаешь, тут не только ее, весь наш дом сожгут дотла, а землю засыпят солью.

И хотя это вряд ли можно было назвать правдой, несмотря на то, что угрозы Аскеля и были неиллюзорны, Алоис на слова племянника лишь беззвучно хмыкнул, провожая задумчивым взглядом топот изящных туфелек по паркету где-то в другом конце коридора.

– Отец?..

Тихо, словно из пустоты, со стороны двери, где только что скрылась Эмма, появилась небольшая фигурка в изящном темно-синем сюртуке. Мальчик застыл в дверях, глядя на то, как его отец в раздражении рассыпает табак по столику.

– М… – нехотя откликнулся мужчина, не отвлекаясь от своего занятия.

Но после того, как Алоис многозначительно прочистил горло три раза подряд, Аскелю пришлось поднять голову на своего сына.

– А, Герман, малыш… Подойди сюда, садись, не бойся… – усадив сына на колени, мужчина отложил трубку в сторону.

– Почему ты опять кричал на тетю Эмму? – поинтересовался он.

– А почему ты бросил мать одну? Ты же знаешь, как ей сейчас необходима твоя поддержка…

– К ней пришла Грета, поменять компресс… велела погулять, ибо комнату нужно проветрить.

– Как себя чувствует Линда? – поднял бровь Алоис, отвлекшийся на разглядывание пуговиц на одежде внучатого племянника. Он о чем-то глубоко задумался, не сразу осознав, о ком идет речь.

На что Аскель лишь саркастично ухмыльнулся, то ли красноречиво заботясь о чувствах сына или же пренебрегая самочувствием жены.

Каждый раз очень трудно было уловить эту невидимую грань, но с каждым годом Алоис все больше склонялся ко второму варианту. Ибо только моральный урод может заставить своего малолетнего сына сидеть у ложа умирающей матери. Иногда, глядя на ее бледное лицо, глядя в с каждым днем гаснущие зеленые глаза, ему казалось, что он видит в этой женщине отражение своей давно пропавшей сестры. Та же доброта, та же нежность… с таким усердием втаптываемая в грязь усилиями ее мужа. Будто на этой женщине он хотел выместить всю ту боль и страдание, что причинила ему гибель матери. Будто хотел, чтобы его собственный сын прошел через то же самое, что и он в его возрасте, с той лишь разницей, что смерть своей матери хотя бы он сможет увидеть собственными глазами. Что ж… не через неделю, так через две, его старания дадут свои плоды. Он уже довел ее до депрессии и чахотки… и лучше ей, увы, не становилось.

Алоис уже давно не был молод. И родители присоединились к своей дочери в фамильном склепе. И каждый раз, принося цветы на крышки их саркофагов, он задумчиво глядел на выгравированное на крышке имя Беатрис. Вспоминая тот дождливый вечер тысяча пятьсот тринадцатого года, когда вместе с Виктором они вскрывали ее гробницу. Как дрожащей рукой он опускал внутрь реликвию, что должна была определить «ее будущее». Он часто размышлял о том, что бы это могло значить. Определенно, Виктор знал больше него, возможно, даже больше его сестры, но как это обычно бывало, подробностей от него добиться было невозможно. Легче было заставить Господа Бога спуститься с небес, чем вытрясти из Виктора Сперанского хоть слово. Проще было сдаться и ждать милости от судьбы, что когда-нибудь правда явит себя. И может быть даже никто не пострадает.

Кто был этот человек, которому предназначалось послание… он не знал. Даже ему, своему любимому брату, девушка не доверила этой тайны. Каждый раз при упоминании письма, ее глаза стекленели, а губы шептали невнятный бред о том, что ей не хочется об этом говорить. Только эти странные слова, сказанные матери перед свадьбой… и все. Семейные хлопоты казалось поглотили ее, было не до фантазий и грез. Хотя… кто знал, какой тяжкий груз кроется за внешней степенностью и спокойствием молодой матери.

Этого, конечно, Алоис знать не мог. Но, вспоминая слова своего наставника, внимательно следил за тем, как растут ее дети. Эмма отпадала сразу. В ее голове ветер, а на языке яд. Она даже не помнила лица своей матери, о том, чтобы доверить ей столь важное задание, не может идти и речи. Она росла, предоставленная сама себе во всем, ценности семьи для нее были далеко не на первом месте. Аскель… на него Виктор почему-то обратил особое внимание в ту ночь. Но гибель матери сильно его подкосила. Отец запил и совсем потерял из виду те ростки человечности, что успела взрастить Беатрис в своем сыне. Он озлобился, закрылся в себе. Ссоры с сестрой становились заместо ежедневных бесед за столом. Та совершенно не убивалась по тому, чему в ее жизни совсем не было места, и это злило Аскеля. Его злило пренебрежение той памятью, которая значила для него так много. И когда он встретил Линду, чьи блестящие глаза и смоляные локоны просто свели его с ума…

…

Ее похоронили спустя неделю. Как не старались несчастные лекари, они не смогли удержать на этом свете ту, что просто не хотела жить. Ей не хотелось мучить сына своими страданиями, ее измученное сердце обливалось кровью каждый раз, когда он выходил из ее комнаты, беспомощно бросая взгляд вслед. Ей не хотелось терпеть унижения мужа, одно радовало ее горящий рассудок, что может быть хотя бы после ее смерти ему станет легче. Она до последнего не понимала, что расплачивается за чужие грехи. Но на все воля Господа… пусть он позаботится о ее душе.

…

Держа внучатого племянника за руку, Алоис вел мальчика по мрачным коридорам. А тот тихо шел следом, лишь один раз, будто для галочки спросив, куда его ведут.

– Я хочу тебе кое-что показать, малыш.

Герман был воспитанным мальчиком. Для десяти лет на удивление взрослым, несмотря на то, как мало внимания ему уделял отец. В его глазах порой можно было заметить искры, которые Алоис думал, что не увидит больше никогда. Вместо того, чтобы играть с ровесниками или предаваться унынию уединенной жизни, он все больше посвящал внимания наукам. Учителя души в нем не чаяли и порой удивлялись, что им нечему его научить для его возраста. Книги заменили ему друзей. Гербарий и бабочки – деревянных солдатиков. И именно в то утро, когда на похоронах матери он, тайком срезав с клумбы алую розу, возложил ее поверх вороха белоснежных цветов, Алоис понял… что тогда имел в виду Виктор, когда предлагал внимательно следить за своим племянником. Дело было не в Аскеле… Доверить судьбу своей сестры он должен был ее внуку. Которого сейчас, мягко держа за прохладные пальцы, он вел через коридоры поместья на самый верх…

– Я люблю часто здесь бывать… – сказал Герман, оглядываясь по сторонам.

И действительно, в ворохе пыльного хлама на чердаке иногда можно было заметить следы человеческого влияния. Прибранные полки, расстеленные коврики, книги. Было видно, что он проводил здесь много времени и сделал немало. Но…

– Подойди сюда. – позвал его Алоис, кивая на пыльное покрывало, наброшенное на прислоненную к стене раму. В самом углу, потому неудивительно, что мальчик не обратил на нее внимания, – Твой отец снял его, едва понял, что деду плевать на то, висит он или нет. Однако это ценная реликвия, которую я хочу, чтобы ты сохранил…

Он сдернул с рамы ткань, открывая глазам мальчика портрет. Молодой женщины с ребенком на руках… мужем за спиной… и мальчиком у ее ног.

– Она так похожа на маму, – лишь смог выдохнуть Герман, завороженно разглядывая лицо двадцатичетырехлетней Беатрис. Лишь едва увидев ее черты, он уже мог поклясться, что не видел ничего прекраснее в своей пока еще столь короткой жизни.

– Тем не менее, это не она… – ухмыльнулся Алоис, сдувая с холста осевшую пыль, – Это твоя бабушка, Герман… Пропавшая без вести, когда твоему отцу еще не было и десяти, – он кивнул на ребенка, что сидел в ее ногах. – Здесь ему шесть. Этот портрет был написан за три года до ее гибели.

– А как это произошло? – вдруг спросил мальчик, оторвав глаза от картины, ошеломленно глядя в лицо своему двоюродному деду.

На что тот лишь задумчиво опустил взгляд. Ему самому хотелось бы знать, как это произошло…

– Она любила путешествовать по окрестной земле, дальние поездки она не любила… – сказал он, отвернувшись к окну, – Любила горы, леса… Порой сама стреляла мелкую дичь из лука, даже без собак. А однажды она просто не вернулась. Мы полгода искали ее по всей стране, но… она будто испарилась без следа. Даже ее лошадь не вернулась домой. Хотя уж этот жеребец был мудрее нас всех. – ухмыльнулся мужчина, предаваясь воспоминаниям.

Казалось, он целиком ушел в свои мысли, а Герман вновь обратил взор на портрет. И чем дольше он разглядывал черты этой женщины, такой удивительной и так сильно похожей на маму, что… ему казалось, будто он сделает все, чтобы только побольше узнать о ней.

– Ну… если ты этого так хочешь… – будто нехотя согласился Алоис, улыбаясь глазами.

Этим же летом он увез мальчика в поместье, где вырос. Где среди мшистых дубов и журчащих ручьев прошло его с Беатрис детство.