Читать книгу В твоих руках и Цепи станут Жемчугом - Beatrice Boije - Страница 9

***

Аскеля было нетрудно убедить отпустить своего сына на лето с дядюшкой. После смерти жены ему не стало лучше. Будто потеряв отдушину для изъявления своего гнева, он потерял ориентиры, впав в депрессию. И даже спустя годы, когда его сестру, заигравшуюся в светскую львицу и сердцеедку, насадят на кинжал на очередном балу, от него будет трудно добиться хоть слова.

Шли годы, рос его сын, и однажды Алоис просто перевез вещи Германа в дом своих родителей в Лейпциге. Там Герман чувствовал себя дома гораздо больше, чем в месте, где родился и вырос. Там он был в большей безопасности, чем рядом с психопатом отцом и пьяницей дедом. Алоис тогда твердо решил для себя, что не позволит племяннику загубить в сыне то, что когда-то так бессмысленно отверг в себе сам. Изничтожить старания своей жены, вложенную в Германа любовь и заботу. Среди вещей своей бабушки он будто находил смысл своей жизни. И в канун его шестнадцатилетия…

Он застал племянника в склепе своей сестры. Очередная годовщина со дня ее гибели и каждый год они вместе приходили, чтобы возложить цветы на крышку ее саркофага. Они стояли, убирали рассыпавшиеся от времени прошлогодние лепестки и размышляли. Философию Герман любил наверно не меньше своей бабушки. Точной даты ее гибели никто не знал, потому в день Поминовения Усопших в начале ноября по традиции близкие приходили, чтобы поухаживать за последним приютом ее памяти. Осень в этом году была теплая, будто весной. Листья густым золотом укрывали кладбищенские дороги и солнце играло искрами на влажной от росы высохшей траве. От духа скорби здесь со временем будто не осталось и следа. Лишь чувство светлого ожидания…

– Ты уже совсем взрослый, Герман… – отметил мужчина, вынося на улицу очередной ворох цветов, – и очень умный. А еще я вижу, как ты любишь свою бабушку… пусть никогда ее и не видел.

– Это не обязательно. – улыбнулся юноша, щеткой счищая разводы на мраморной крышке, – Пусть я не знал ее лично, но мне кажется… что мы очень близки. Мне кажется, они бы очень подружились с мамой…

– Все может быть. – пожал плечами Алоис, вновь берясь за метлу. – Она бы очень гордилась тобой.

– Дедушка… – голос Германа вдруг стал серьезным, резко оборвав теплую беседу. – Можно я кое-что спрошу?

– Ну… ну конечно, спрашивай.

– Когда я читал книги в комнате бабушки… – начал Герман, окуная щетку в мыльную воду и снова возвращаясь к чистке, – я нашел некоторые ее личные записи… Я знаю, нехорошо так делать… но…

– Ты их прочел?.. – с тенью надежды в голосе поинтересовался Алоис.

– Да… немного. – смущенно признался юноша, – Бабушка была удивительной женщиной, я всегда это знал, но в последние дни перед тем, как она уехала к дедушке в Гамбург… с ней что-то случилось. Что-то нехорошее…

– О чем ты? – нахмурился мужчина, облокотившись на метлу.

Он никогда не решался трогать дневники своей сестры, лишь спасал их от праведного гнева отца, когда тот сметал все на своем пути. А теперь… он будто чувствовал, как из-под тяжелого занавеса тайны ее гибели начинает дуть легкий ветерок. И боялся его вспугнуть…

– Трудно разобрать… До этого записи четкие, аккуратные, но потом… там лишь какие-то обрывки, почерк рваный, дерганый… Что-то про Францию и Баварию, какие-то замки, обитель демонов… Она всегда была лаконична, когда писала о магии, но там… там какое-то безумие…

– А еще… – кивнул головой Алоис, нахмурившись пуще прежнего. Он, как и все в доме, слышал, как она кричала по ночам, как шуршала бумагой при свете дня, но, как и все, не мог разобрать ни слова, кроме…

– Кто такой Исаак? – вдруг спросил юноша, склонив голову на бок, будто убежденный, что Алоис наверняка должен знать ответ на этот вопрос.

– Понятия не имею, дружок… – усмехнулся он в ответ, пожав плечами. – Она писала что-нибудь об этом?

На что Герман лишь достал из кармана сюртука записную книгу, раскрыв ее на заложенной странице, развернув в сторону двоюродного деда.

– Господи Боже…

«Айзек… Айзек… Прошу, Господи… Где ты… Айзек… Исаак… Нет… Нет… Помоги ему, Господи… помилуй… Айзек… Айзек… Прошу, Господи… Где ты… Айзек… Исаак… Нет… Нет… Помоги ему, Господи… помилуй… Айзек… Айзек… Прошу, Господи… Где ты… Айзек… Исаак… Нет… Нет… Помоги ему, Господи… помилуй…»

– И так до последней страницы… – вздернул бровь Герман, убирая дневник на место, – Признаться, я никогда не был суеверен, но… от этого у меня волосы дыбом встали. Потому я и решил… спросить, может ты что-нибудь об этом знаешь…

– Хм… – Алоис закрыл глаза, обдумывая сказанное племянником.

Он знал, что этот день рано или поздно наступит, но даже в самом бредовом сне не мог представить, что все будет именно так. И глядя в горящие от жажды истины глаза Германа, он понял, что на этот раз ему не сбежать, скрывая рваные обрывки нитей, ведущих в никуда. Тянуть дальше смысла просто не было.

– Знаешь, малыш… кое-что, наверно, знаю. Иногда все бывает совсем не так, как нам кажется. Тогда нам всем было нелегко, и мы всерьез опасались за ее здоровье. Эта тема была запретной для нас долгие годы, мы даже не знаем, как прошли ее последние дни и было ли это причиной ее внезапному исчезновению. Я не знаю, как именно это связано с ее смертью, но почему-то уверен, что беда не приходит одна… Отложи щетку…

Обойдя саркофаг кругом и встав в изголовье, Алоис обхватил крышку по краям, пытаясь сдвинуть в сторону. Много раз до этого он пытался повторить проделанное Виктором в ту ночь, но не мог и ума приложить, каким образом он смог так легко поднять мраморную плиту, когда, чтобы только сдвинуть ее, Алоису приходилось надрывать спину в тщетных попытках. Но в этот раз на помощь ему подоспел Герман.

– Как холодно… – вздрогнул юноша, вскользь заглядывая внутрь, как смотрит вниз канатоходец, стоящий над бездной.

– Я тоже тогда так подумал… – ухмыльнулся мужчина, тяжело дыша облокотившийся на чуть сдвинутую крышку. – Ты читал о Викторе, полагаю?..

– О да. – закивал Герман, прижав руку к груди, где хранился дневник, – Она невероятно любила его.

– А что еще она о нем писала?.. – как бы между прочим поинтересовался Алоис.

Личность его наставника всегда вызывала у него больше вопросов, чем побуждала к ответам, он видел, как близка с ним была его сестра, пусть причин этому он так и не выяснил. Потому, пытаясь выехать на чувстве ностальгии и сопричастности, он решил выведать у Германа хоть немного из того, что составляло суть тайн его детства.

– Много всего… – уклончиво ответил Герман, – Как он обучал ее наукам, сопровождал на приемы…

Хотя конечно помимо этого он знал то, что Беатрис столь легкомысленно доверила бумаге. Пусть она умела шифровать свои записи, Герман чутьем догадывался до скрытого смысла ее слов, что, наполненные эмоциями, не могли не быть доверенными ее дневнику. И безусловно, из сказанного ею в воспоминаниях о самом ценном существе всей своей жизни, он догадался… кем был Виктор на самом деле. Что же действительно могло произойти в итоге той вереницы событий, что начала своим побегом Беатрис. И что он не расскажет об этом никому. Это та информация, что должна уйти в могилу вместе с ним… Почему-то при мыслях об этом ему вспоминалось окровавленное и истерзанное тело его тетушки Эммы…

– Понятно… – задумчиво ухмыльнулся Алоис, выслушав долгую и извилистую речь племянника о похождениях русского фехтовальщика в Саксонии и Гамбурге. – Так вот… после похорон твоей бабушки, он навестил нас в последний раз. И передал кое-что. То… что теперь я должен буду передать тебе. – он запустил руку в щель, долго что-то выискивая там.

С замиранием сердца Герман следил за его действиями, готовый в любую минуту защитить деда, если на него «нападут призраки». Но вскоре тот выпрямился, держа в руках покрытую изморозью бумагу. Развернув ее лицевой стороной в сторону Германа. Показав ему белесый росчерк имени, от которого его душа упала в самые пятки.

– Совпадает, правда?..