Читать книгу Что, если это мы - Adam Silvera, Adam Silvera, Бекки Алберталли - Страница 3
Часть первая
Что, если
Глава первая
АРТУР
Оглавление9 июля, понедельник
Я не ньюйоркец. И я хочу домой.
Этот город опутывает своих жителей паутиной негласных правил. Не застывать столбом посреди тротуара, не пялиться на небоскребы, не зависать у стены, чтобы почитать граффити. Никаких огромных складных карт, или забавных рюкзаков, или зрительного контакта. Упаси вас бог мурлыкать на улице песенки из «Дорогого Эвана Хэнсена»[1]. И уж тем более делать селфи на углу, даже если позади стоит тележка с хот-догами и целый ряд желтых такси – а это, между прочим, и есть самый типичный нью-йоркский пейзаж. Нет, вы, конечно, можете молча им полюбоваться, но не забывайте быть крутым. Судя по тому, что я успел узнать о Нью-Йорке, это здесь главная заповедь: быть крутым.
А я не крутой.
Взять хоть сегодняшнее утро. Ошибка за ошибкой. Сперва я посмотрел на небо – всего только на секунду – и как взглядом к нему приклеился. С такого ракурса кажется, будто весь мир приподнялся на цыпочках, чтобы дотянуться до огненного шара солнца. Красиво. Пожалуй, накину Нью-Йорку десяток очков. Да. Красиво и сюрреалистично, и совсем ничего общего с Джорджией. Я разворачиваю телефон, чтобы сделать снимок. Заметьте, не сторис в инстаграме. Даже без фильтров. Просто мгновенный снимок.
Одна маленькая быстрая фотка.
Что тут начинается! Пешеходы меня растерзать готовы. О боже. Двигайся уже. Ну давай. Гребаные туристы. То есть я остановился на две секунды ради фотографии – и уже зачислен в нарушители спокойствия. Теперь я буду виноват в каждой задержке метро, дорожной пробке, даже во встречном ветре.
Гребаные туристы.
Хотя я, строго говоря, не турист. Я здесь живу – по крайней мере этим летом. И уж точно не занимаюсь осмотром достопримечательностей в понедельник после полудня. Я вообще-то иду по делам. Ну хорошо, в «Старбакс» за кофе для коллег – но это ведь считается?
Может, я делаю крюк. Может, хочу еще пару минут побыть вдали от маминого офиса. Обычно стажировки – это скорее скучно, чем ужасно, но сегодняшний день побил все рекорды по дерьмовости. Знаете, бывают такие дни, когда в принтере заканчивается бумага, в подсобке тоже ни листочка, и ты пытаешься втихую стащить немножко из ксерокса, но лоток с бумагой заедает, ты умудряешься нажать не ту кнопку, и аппарат принимается пищать как резаный? А ты стоишь и думаешь: кто бы ни придумал ксероксы, этому человеку сейчас крайне не помешал бы поджопник. Скажем, от тебя. Или от другого милого еврейского мальчика ростом метр семьдесят, с СДВГ[2] и темпераментом торнадо. Знаете такие дни? Ну вот.
Так что все, чего мне сейчас хочется, – это излить душу Итану и Джесси, но я до сих пор не научился одновременно идти и печатать.
Поэтому я сворачиваю с тротуара на самую обочину, ко входу в почтовое отделение – и ух ты! – здешние почты совсем не похожи на те, что в Мильтоне, штат Джорджия. У этой – белый каменный фасад с колоннами и латунными украшениями, и выглядит она так изящно, что на ее фоне я чувствую себя слишком простецки одетым. А ведь я даже при галстуке!
Я отправляю Итану и Джесси снимок солнечной улицы. Нелегкий денек в офисе!
Ответ от Джесси приходит немедленно: Засранец. Хочу быть на твоем месте.
Понимаете, в чем штука: мы с Итаном и Джесси были лучшими друзьями примерно с сотворения мира, и с ними я всегда был Настоящим Артуром. То есть Одиноким Растяпой Артуром – в противоположность Жизнерадостному Инста-Артуру. Но по некоторым причинам мне нужно убедить их, что я просто тащусь от жизни в Нью-Йорке. Вот я и убеждаю. Неделями шлю сообщения в духе Жизнерадостного Инста-Артура. Не знаю, правда, насколько достоверно выходит.
А еще скучаю, – добавляет Джесси и разражается целой строчкой поцелуйных смайликов. Господи, она прямо как моя бабуля. Если бы моей бабуле было шестнадцать лет. Окажись Джесси здесь, она наверняка оставила бы у меня на щеке помадный отпечаток в форме губ. Главная странность в том, что у нас в жизни не было вот этой «уси-пусечной» дружбы – по крайней мере до вечера выпускного.
До вечера, когда я сказал Джесси и Итану, что я гей.
И я по вам скучаю, – признаюсь я.
ВОЗВРАЩАЙСЯ, АРТУР.
Еще четыре недели. – Не то чтобы я считал.
Итан наконец отвечает самым двусмысленным из смайликов – со стиснутыми зубами. Ну и как это понимать? Если Джесси после выпускного превратилась в мою бабулю, то Итан превратился в мима. В групповом чате все еще не так плохо, но в личном… Вот что случилось после выпускного: мой телефон перестал пиликать от его сообщений каждые пять секунд. И чего врать, это самое дерьмовое ощущение в моей жизни. Надо вывести Итана на откровенный разговор. Однажды. Да. Скоро. Может, даже сегодня. Может…
Но в эту секунду дверь почты распахивается, и на пороге появляются – я сейчас не шучу! – похожие, как две капли воды, близнецы в одинаковых комбинезонах и с закрученными усами. Итану бы такое понравилось. Эта мысль меня бесит. Вот в чем проблема с Итаном! Минуту назад я готов был надрать ему задницу за эти двусмысленные смайлики, а теперь просто хочу услышать, как он смеется. Эмоциональный разворот на сто восемьдесят градусов ровно за шестьдесят секунд.
Близнецы проходят мимо, и я вижу, что волосы у обоих собраны в пучки. Ну конечно, у них пучки! Должно быть, Нью-Йорк – отдельная планета, потому что никто даже глазом не ведет.
Кроме…
Кроме одного парня, который идет к почте с картонной коробкой в руках и едва не спотыкается при виде этой парочки. У него на лице написано такое замешательство, что я не могу сдержать смех.
И тут он смотрит на меня.
И улыбается.
Вот дерьмо.
Богородица, Иисус и все святые. Это самый симпатичный парень на свете. Может, дело в волосах, или веснушках, или румянце на щеках. Вообще-то я не из тех, кто будет пялиться на чьи-то щеки, но на такие не грех и попялиться. И на все остальное тоже. Идеально взлохмаченные светло-каштановые волосы. Облегающие джинсы, слегка стоптанные кеды, серая футболка с надписью Dream & Bean Coffee, которую едва видно над коробкой. Он выше меня (ладно, это как раз нормально, большинство парней выше).
И он смотрит на меня.
Но двадцать очков Гриффиндору, потому что мне удается улыбнуться в ответ.
– Спорим, их двухместный велосипед припаркован у барбершопа?
Он смеется немного растерянно, но очаровательно. У меня тут же голова идет кругом.
– Определенно у барбершопа. В крайнем случае у арт-галереи или крафтовой пивоварни.
Целую минуту мы просто смотрим друг на друга и ухмыляемся.
– Гм, ты заходишь? – спрашивает он наконец.
Я бросаю взгляд на дверь.
– А, да.
И захожу за ним на почту. Это даже не мое решение. Ну хорошо, не совсем мое – моего тела. Невидимого якоря у меня в груди. Я словно должен познакомиться с этим парнем. Как будто это неизбежно.
Так, ладно, пора кое в чем признаться. Возможно, после этого вас стошнит – если до сих пор не стошнило, – но я все равно скажу.
Я верю в любовь с первого взгляда. В судьбу, мироздание, все дела. Но не так, как вы думаете. Никаких там «наши души были разлучены, и теперь мы вместе отныне и навек». Я просто думаю, что нам суждено встретить некоторых людей. Что судьба сама сводит нас с ними.
Даже в совершенно заурядный июльский понедельник. Даже на почте.
Хотя ладно, будем честны: это не совсем обычная почта. Величиной с бальный зал, с блестящими полами, рядами пронумерованных абонентских ящиков и настоящими статуями, как в музее. Парень-с-коробкой подходит к столику у входа, опускает на него свою ношу и начинает заполнять почтовую наклейку.
Поэтому я беру с ближайшей стойки чистый конверт и направляюсь к тому же столику. Прогулочным шагом, ага. Сама обыденность. Теперь мне всего-то и нужно, что подобрать правильные слова для поддержания беседы. По правде говоря, обычно у меня не бывает проблем с незнакомцами. Уж не знаю, это фишка выходцев из Джорджии или просто людей по имени Артур – но если по магазину блуждает подслеповатый старичок, именно я буду взвешивать ему пакет с черносливом. Если в соседнем кресле самолета окажется беременная дама, к моменту приземления она поклянется назвать своего еще не рожденного ребенка в мою честь. Уж с чем, с чем, а с длинным языком мне повезло.
Ну, или везло до сегодняшнего дня. Не думаю, что я сумею выдавить хоть звук. Горло будто завалило камнями. Что ж, я просто обязан прокопать тоннель к своему внутреннему ньюйоркцу – крутому и невозмутимому.
Так что я адресую Парню-с-коробкой осторожную улыбку и делаю глубокий вдох.
– Большая у тебя штуковина.
Вот черт. Само вырвалось.
– Я, э-э, про коробку. Большая она. Коробка.
Я развожу руками, подкрепляя слова жестом. Разумеется, это лучший способ доказать, что я к нему не подкатываю, – выставить руки так, будто говорю о его члене.
Парень хмурится.
– Прости. Я не… Честное слово, обычно я не обсуждаю размеры чужих коробок.
Он бросает на меня взгляд и улыбается – самым краешком губ.
– Классный галстук.
Я опускаю глаза и заливаюсь краской. Ну конечно, нормальный-то нельзя было надеть. Надо было именно сегодня позаимствовать один из папиной коллекции – темно-синий и в сотнях крошечных хот-догов.
– Спасибо, что хоть не комбинезон.
– И то верно.
Он улыбается снова – и я наконец обращаю внимание на его губы. Формой в точности напоминающие губы Эммы Уотсон. Губы Эммы Уотсон – на лице у этого парня.
– Значит, ты не местный, – внезапно заявляет он.
Я поднимаю на него удивленный взгляд.
– С чего ты взял?
– Ну, ты продолжаешь со мной разговаривать. – Теперь уже он заливается румянцем. – Прости, это как-то странно прозвучало. Я имел в виду, что обычно только туристы завязывают беседы на улице.
– О.
– Но я не против.
– Я не турист.
– Правда?
– Ладно, теоретически я не отсюда, но сейчас живу здесь. Приехал на лето. А вообще-то я из Мильтона, штат Джорджия.
– Мильтон, штат Джорджия, – с улыбкой повторяет он.
Сходил за кофе, называется. Ноги будто резиновые, в голове вата. Наверное, теперь еще и красный, как неоновая вывеска. Даже знать не хочу. Нужно просто продолжать говорить.
– Звучит, да? Мильтон. Прямо не город, а имя еврейского двоюродного дедушки.
– Я не…
– Вообще-то у меня правда есть еврейский двоюродный дедушка по имени Мильтон. Собственно, мы сейчас у него и живем.
– Кто «мы»?
– Тебя интересует, с кем я живу у своего еврейского двоюродного дедушки по имени Мильтон?
Он кивает, и я на секунду задумываюсь. Интересно, какого ответа он ждет? С бойфрендом? С двадцативосьмилетним обжигающе горячим бойфрендом с зияющими тоннелями в ушах, пирсингом в языке и моим именем, вытатуированным на левом бицепсе? На обоих бицепсах?
– С родителями, – быстро сознаюсь я. – Моя мама – адвокат, у ее фирмы здесь офис, и она в конце апреля приехала сюда поработать над одним делом. Я хотел сразу за ней увязаться, но она такая: «Хорошая попытка, Артур, только вот до конца учебного года еще месяц». Но в итоге я даже рад, что так получилось, потому что я представлял себе Нью-Йорк одним, а он оказался совсем другим, и теперь я здесь типа как застрял и ужасно скучаю по своим друзьям, машине и «Ваффл Хаусу»[3].
– В таком порядке?
– В основном по машине. – Я усмехаюсь. – Пришлось оставить ее у Ба в Нью-Хейвене. Она живет прямо возле Йельского университета, где я, скрестим пальцы, буду учиться. – Господи, да когда же я заткнусь. – Ладно, ты вроде не спрашивал мою биографию.
– Да я не возражаю, – отвечает он, балансируя с коробкой на бедре. – Займем очередь?
Я киваю и пристраиваюсь следом. В очереди он разворачивается ко мне лицом, но между нами продолжает маячить коробка. Он еще не приклеил почтовую наклейку – она так и лежит сверху. Я незаметно скашиваю глаза, пытаясь разобрать адрес, но этот парень пишет как курица лапой. И к тому же я все равно не умею читать вверх ногами.
Он перехватывает мой взгляд.
– А ты любопытный, да?
Теперь он смотрит на меня с прищуром.
– О. – Я с трудом сглатываю. – Ага. Типа того.
Это признание вызывает у него улыбку.
– Там ничего интересного. Просто барахло, оставшееся после расставания.
– Барахло?
– Книги, сувениры, палочка Гарри Поттера. Все, на что мне не хочется больше смотреть.
– Тебе не хочется смотреть на палочку Гарри Поттера?!
– Мне не хочется смотреть ни на что, оставленное бывшим.
Бывшим.
А это значит, что Парень-с-коробкой встречается с парнями.
Ох. Это что, серьезно со мной происходит? Наверное, мироздание в Нью-Йорке работает как-то по-другому. Может, у него тут более щедрый филиал.
Парень-с-коробкой встречается с парнями. А Я КАК РАЗ ПАРЕНЬ.
– Круто, – выпаливаю я. Но затем натыкаюсь на его озадаченный взгляд, и рука сама взлетает ко рту. – В смысле… Боже, нет. Расставания – это не круто. Искренне сочувствую твоей утрате.
– Он не умер.
– М-м, да. Точно. Просто… – Я выдыхаю и хватаюсь за стойку в поисках поддержки.
Парень-с-коробкой натянуто улыбается.
– А, ясно. Ты один из тех парней, которые при виде геев переходят на другую сторону улицы.
– Что?.. Нет! Конечно, нет.
– Ну да. – Он закатывает глаза и смотрит куда-то поверх моего плеча.
– Нет, серьезно, – торопливо заверяю его я. – Слушай, я сам гей.
Весь мир на секунду останавливает свое вращение. Распухший язык прилипает к нёбу.
Не то чтобы я часто произносил эти слова вслух. Я гей. Родители знают, Итан и Джесси знают. Может, еще парочка временных коллег из маминого офиса – которым я случайно признался. Но я совершенно точно не из тех, кто будет рассказывать о своей ориентации всяким незнакомцам на почте.
Не из тех, ага.
– О. Правда? – спрашивает Парень-с-коробкой.
– Правда, – отвечаю я быстро. Странно, но теперь я чувствую потребность это доказать. Сейчас мне пригодилось бы какое-нибудь гейское удостоверение, чтобы эффектно достать его на манер полицейского значка. Хотя, дай мне волю, я бы и другим способом это продемонстрировал. Ух, как бы я продемонстрировал.
Парень-с-коробкой улыбается и чуть расслабляет плечи.
– Круто.
Иисус, Мария и все святые. Это действительно происходит со мной. У меня перехватывает дыхание. Кажется, нас и правда свело само мироздание.
А затем из-за стойки раздается недовольный голос:
– Вы в очереди или как?
Операционистка с пирсингом в губе смотрит на нас как на мешки дерьма. Судя по всему, планы мироздания ей до лампочки.
– Давай, Веснушка.
Парень-с-коробкой задерживает на мне взгляд, прежде чем шагнуть к окну. Пока мы болтали, сзади вырос приличный хвост. И нет, я не подслушиваю. Не совсем. Просто мои уши настроены на голос Парня-с-коробкой, будто локаторы. Он снова напрягается и скрещивает руки на груди.
– Двадцать шесть пятьдесят за срочность, – говорит Кольцо-в-губе.
– Двадцать шесть пятьдесят? В смысле двадцать шесть долларов?!
– Нет. В смысле – двадцать шесть пятьдесят.
Парень-с-коробкой качает головой.
– Ну и цены.
– Какие есть. Платите или уходите.
Парень-с-коробкой мгновение колеблется, а затем забирает свой груз со стойки и прижимает к груди.
– Извините.
– Следующий, – обрубает Кольцо-в-губе и готовится меня слушать, но я уже выхожу из очереди.
Парень-с-коробкой растерянно моргает.
– Как такая посылка может стоить двадцать шесть долларов?
– Не знаю. Бред какой-то.
– Видимо, само мироздание хочет, чтобы я ее пока оставил.
Мироздание.
Чтоб меня.
Он тоже в это верит! Не хочу торопиться с выводами, но Парень-с-коробкой, верящий в мироздание, – определенно знак от мироздания.
Я чувствую, как ускоряется пульс.
– А что, если мироздание наоборот говорит тебе ее выкинуть?
– Это так не работает.
– Да ну?
– Сам подумай. Избавиться от коробки было планом А. Вряд ли бы мироздание стало ему препятствовать только затем, чтобы я перешел к другому варианту плана А. Нет, здесь явно требуется план Б.
– А план Б…
– В том, чтобы смириться и признать: мироздание – та еще сволочь.
– Мироздание не сволочь!
– Именно так. Поверь.
– Откуда тебе знать?
– Ну, у него явно какие-то мутные планы на эту коробку.
– Но в том и суть! – Я так и сверлю его взглядом. – Ты не можешь знать наверняка. Ты даже представления не имеешь, что задумало мироздание. Может, ты вообще зашел на почту, только чтобы встретить здесь меня и получить совет выкинуть коробку.
Он улыбается.
– Думаешь, мироздание хотело, чтобы мы встретились?
– Что? Нет! В смысле я не знаю. В том-то и дело. Мы никогда этого не узнаем.
– Ладно. Видимо, нужно подождать и посмотреть. – Он мгновение разглядывает почтовую наклейку, а затем рвет ее пополам, комкает и бросает в урну. По крайней мере, целился он туда, но обрывки приземляются на пол. – Гм, а ты…
– Добрый день, – внезапно прерывает его искаженный динамиком голос. – Попрошу минуту вашего внимания.
Я искоса смотрю на Парня-с-коробкой.
– Это…
И тут нас заглушают восторженный визг и бодрое фортепьянное вступление. За которым в буквальном смысле следует марширующий оркестр.
Оркестр, я не шучу.
Почту заполняют люди с гигантскими барабанами, флейтами и трубами, фальшиво, но с энтузиазмом наигрывающие «Marry You» Бруно Марса. Дюжина старичков, которые вроде бы стояли в очереди за марками, дружно пускаются в пляс: вскидывают коленки, покачивают бедрами и размахивают руками. Те, кто не танцуют, снимают происходящее со всех возможных ракурсов, но я слишком оглушен, чтобы даже потянуться за телефоном. Честно, не хочу спешить с выводами, но сами посудите: я знакомлюсь на улице с симпатичным парнем, а через пять секунд мы оказываемся в гуще свадебного флешмоба… Если и это не намек от мироздания, то как вообще выглядят намеки?!
Внезапно толпа расступается, и парень в татуировках лихо подкатывает на скейтборде прямо к приемному окну. В руках у него бархатная коробочка, но, вместо того чтобы упасть на колени, он облокачивается на стойку и ослепительно улыбается Кольцу-в-губе.
– Келси, детка. Ты выйдешь за меня?
Черные дорожки потекшей туши доползли уже до самого ее кольца.
– Да!
Она влепляет ему слезливый поцелуй, и толпа разражается восторженными криками.
Вся сцена пробирает меня до печенок. Это то самое, присущее именно Нью-Йорку чувство, о котором постоянно поют в мюзиклах, – безоговорочная, сияющая, выкрученная на полную мощность радость. Я с начала лета уныло бродил по городу и тосковал по Джорджии, но теперь у меня в голове будто щелкнул тумблер.
Интересно, чувствует ли то же самое Парень-с-коробкой. Я оборачиваюсь к нему, все еще продолжая улыбаться, с прижатой к сердцу рукой…
Но его нет.
Рука безвольно падает. Нигде ни парня, ни его коробки. Я кручу головой, лихорадочно выискивая в толпе единственное лицо. Может, его просто оттеснило в сторону флешмобом. А может, он был частью флешмоба. Или ему пришлось отлучиться по какому-то срочному делу – такому срочному, что он не успел взять у меня номер телефона… Не успел даже попрощаться.
Черт, поверить не могу, что он не попрощался.
Я думал… Глупо, конечно, но на минуту мне показалось, будто мы и вправду настроились на одну волну. Мироздание буквально взяло нас за шиворот и столкнуло друг с другом. Все так и было, верно? Не знаю, как еще это можно трактовать.
Только вот он исчез, словно Золушка с двенадцатым ударом часов. Как если бы его и не существовало. И теперь я никогда не узнаю его имени и не услышу, как он произносит мое. Никогда не докажу ему, что мироздание вовсе не сволочь.
Разочарование обрушивается на меня с такой силой, что я чуть не складываюсь пополам.
А потом замечаю урну.
Нет, я не собираюсь в ней рыться. Может, я и с приветом, но не настолько с приветом.
Но, вероятно, Парень-с-коробкой прав. Вероятно, мироздание требует плана Б.
А теперь вопрос залу: если некий мусор – допустим, клочок порванной пополам почтовой наклейки – так и не угодил в мусорную корзину, можно ли считать его мусором?
Что, если это хрустальная туфелька?
1
Американский мюзикл про старшеклассника Эвана Хэнсена, страдающего от социального тревожного расстройства, которое мешает ему контактировать с людьми и заводить друзей. – Здесь и далее примеч. пер.
2
Синдром дефицита внимания и гиперактивности.
3
Waffle House – американская сеть закусочных.