Читать книгу Жаворонки. Повести - Берта Рокавилли - Страница 5

***

Директор салона-парикмахерской «Шарм» Арам Айрапетович когда-то, еще на излете эпохи Брежнева, защитил кандидатскую по научному коммунизму, что не помешало ему при Андропове огрести срок за фарцовку. При Горби его выпустили с извинениями, сказали: «Обогащайтесь», и тогда он открыл этот самый салон. Он верил, что знание – сила, а потому говорил о своей ученой степени так, как иные говорят о черном поясе по каратэ, хотя внешне был больше похож на штопаный в трех местах носок, чем на достойного кавалера. Он хищно набрасывался на кроссворды, которые находил в комнате отдыха у своих мастериц, и не понимал, как смешно со стороны выглядит его желание продемонстрировать недюжинный интеллект среди перезрелых теток с восьмилетним образованием.

Закон велит принимать обратно на работу женщин, возвращающихся из декретного отпуска. Однако на момент рождения ребенка Лима не была официально трудоустроена в этом заведении – она лишь подменяла штатных мастеров летом, когда они уезжали на юг. В среднем она работала пять месяцев в году, а оставшиеся семь жила на накопленные средства. Однако с младенцем на руках эта схема оказалась вовсе не такой удобной. Чтобы получить постоянное место в салоне, надо было стать частью директорского гарема. А ей, сказочной русской красавице, этот обладающий антихаризмой недоносок, злоупотребляющий служебным положением, был противен до тошноты. А потому возвращаться ей было совершенно некуда. И когда она увидела на Тушинском рынке листок «Требуется продавец», она ухватилась за него, как утопающий за соломинку.

Хозяином точки, где ей предстояло продавать турецкие наряды, был двухметровый, похожий на гризли азербайджанец Мага – один из самых уважаемых людей местного бомонда. Сам-то он, конечно, давно не торговал – для этого есть продавцы. Да и челноком тоже почти не ездил – для этого нанимались расторопные женщины с украинским гражданством и спорной национальной самоидентификацией. Он лишь направлял финансовые потоки. С момента своего появления на новом рабочем месте Лима попала в плен его ухаживаний. Он действовал, словно торнадо, что унес Элли из Техаса в Страну Оз, – мощно и решительно, сопротивление было бесполезно.

Торговцы из мясного ряда несли ему лучший кусок баранины:

– Возьми, – говорил Мага Лиме, – тебе надо, твоему ребенку надо.

Земляки привозили ему фрукты, он отдавал их Лиме, не принимая никаких отказов:

– Глупая! Думаешь, сын обрадуется, узнав, от каких персиков ты отказалась?

Лиме очень хотелось показать средний палец всем тем, кто утверждал, что ничего она в жизни не добьется – с ребенком, словно каторжник с прикованным к щиколотке ядром. А Мага был как раз тот, «кто поможет взлететь, а не валяться в пыли», как поется в одной песне.

Когда Янек начал не только ходить, но и внятно разговаривать, Мага и его сделал инструментом ухаживаний:

– Хочешь, я вас с ребенком в зоопарк свожу? Хочешь карусели в парке Горького? Хочешь, в Звенигород на выходные поедем?

На Звенигороде она смирилась. «Царица обязана в монастырь уйти, если у нее семейная жизнь не сложилась. А я не царица, я живу ту жизнь, что мне досталась – другой нет», – думала она, надевая новенькое турецкое неглиже в сияющей, как пасхальное яичко, ванной комнате турками же отделанного подмосковного отеля. Мага во всей своей волосатой красе валялся на широкой постели и игриво шевелил монобровью. Янек уже спал в отдельной, оборудованной шторками кроватке.

Всё было по-семейному. Утром, когда им в номер принесли завтрак, и Мага, сидя в постели, протянул руку за чашкой кофе, Лима испытала ни с чем не сравнимое омерзение от его дряблой груди, отвислой, как у кормящей суки. Волевым усилием она заставила себя отогнать этот образ, запретила себе даже думать на тему каких-то там эстетических идеалов.

– Это теперь твой мужик, и для собственного же счастья ты обязана думать, что он – лучший, – приказала она себе.

Проснулся Янек, заставил включить телевизор. Они сидели, обнявшись, на неубранной постели, смотрели кино про поросенка – «Бейб». В особо трогательных местах Янек плакал. Мага тоже. И Олимпиаду это так умилило, что на ближайшие пять лет она позабыла тот неприятный момент, что вызвал у нее отвращение. Всё-таки сентиментальность – большая сила, скрепляющая семьи.

Конечно, у него уже была семья в Баку – секрета он из этого не делал. Лима думала, что нужна ему как отдушина. В романах всегда так: если женатый человек заводит любовницу, значит, ему не хватает эмоций, страсти. Она где-то читала, что быть женой – это работа, а любовницей – праздник, вот и решила попробовать. Однако Мага был правоверный мусульманин и считал Лиму своей второй женой. Это было производственной необходимостью – иметь бабу поближе. Он строил их отношения так же, как и законную семью: он работал, она вела хозяйство (с торговой точки он ее сразу же снял). Они въехали в новый высокий дом с видом на канал, где была улучшенная планировка, мраморный подъезд и подземный гараж, и можно пешком дойти до парка с аттракционами, да и до квартиры деда недалеко. Лима, занимаясь домашними делами, могла из кухонного окна видеть шпиль речного вокзала и белые теплоходы у причала. По вечерам Мага лежал на диване, дроча телевизионным пультом, а по праздникам дарил добротные вещи (шубу, сапоги, полкило золота, многотомную детскую энциклопедию) и бытовую технику (микроволновку, утюг, пылесос). Не забывал делать подарки и своему московскому тестю (про то, что Лима всего лишь вице-жена, папе благоразумно не сказали).

Он не пил и не курил, не шлялся по бабам.

– Роди мне такого же классного пацана! У меня в Баку одни девки.

Он был мудр в вопросах воспитания, что неудивительно для отца троих детей. Подсказывал ей, как развлечь ребенка, чтобы он не превратил жизнь в ад, например, в долгой дороге:

– Если ты всерьез надеешься, что он сможет два часа сидеть смирно, ничего не делая, то это ты глупая, а не он. Ты обязана позаботиться о книжках с картинками или хотя бы игрушках, которые не жалко ломать, пока мы едем.

Он никогда ничего не запрещал ребенку:

– Пусть всё смотрит, трогает, пробует – ему надо, он мир познаёт. Твоя задача – следить, чтобы он не убился.

Он водил Янека на художественные выставки, поучая при этом:

– Вот когда научишься так рисовать, тогда и будешь в носу ковыряться.

Смотрел с ним кино:

– Хороший ужастик должен помогать работе кишечника.

Однако патриархальность лезла у него изо всех пор. Если бы у него спросили, зачем ты, гад, подавляешь свою любимую женщину, он бы не понял, что имеется в виду. Например, в компании он за Лиму отвечал, не давая ей раскрыть рот:

– Она у меня чудачка, – эдак снисходительно, извиняющимся тоном. Даже цитировал лорда Байрона: «Женщина должна быть достаточно умна, чтобы понимать мои мысли, но не настолько, чтобы производить собственные».

Одна героиня в какой-то скучной, насквозь советской повести сказала: «если кто-то надо мной волю будет выказывать, я и убить могу». Повесть позабылась напрочь, а вот эти слова, словно молния, осветили самые глубины Лиминой души. Он всё говорил и делал правильно, но от всего этого за версту несло домостроем, и Лима постоянно чувствовала себя униженной. Да и отпуска он всегда проводил со старшей женой, это угнетало.

Однажды вечером они все вместе с большим удовольствием посмотрели комедию «Данди по прозвищу Крокодил». Главный герой угостил свою подругу какой-то экзотикой, а когда она, давясь, это доела, объяснил:

– Есть, конечно, можно, но на вкус – дерьмо.

После эта фраза прочно вошла в семейный обиход. Янек так оценивал детсадовскую, а затем и школьную еду, Лима – некоторые фильмы и книги, а Мага даже нескольких своих знакомых. «Можно, но на вкус – дерьмо». Настал день, когда для нее стало очевидно, что и вся эта ситуация – этот полубрак – подпадает под принцип Данди. Лучше что угодно, чем вечная полулюбовь, как завывал один немолодой бард.

Янек перешел во второй класс, когда Лиме позвонил Арам Айрапетович – ее бывший начальник. С прискорбием он сообщил, что несколько старых мастеров как-то синхронно покинули этот мир, а еще несколько готовятся покинуть в ближайшее время. Он помнил Лиму как надежного профессионала и предпочел бы работать с ней, а не с кем-то малознакомым. О своих прежних притязаниях он больше не заикался.

Продолжать сидеть дома, когда ребенок уже стал самостоятельным и даже отчасти дерзким («Не провожайте меня в школу, не позорьтесь и меня не позорьте!»), казалось Лиме совершенно излишним. Она истосковалась по работе, по тому непрерывному потоку общения, которое ей гарантировало само ее появление в салоне – клиенты ее любили и баловали. Ведение домашнего хозяйства даже при самых благоприятных условиях никогда не даст женщине столько положительных эмоций, сколько дадут восхищенные взгляды совершенно посторонних мужчин. И Лима, даже не сознавая этого, изголодалась по таким взглядам.

– Опять к этому армяшке? Соскучилась? – вопил Мага, услышав о ее решении вернуться в салон. И, конечно, он не верил, что у нее с предприимчивым старикашкой, покрытым пигментными пятнами, никогда ничего не было и быть не могло. Работающая жена, да еще на такой работе! Это противоречило его моральному кодексу, они разругались вдрызг, что и требовалось, чтобы окончательно расстаться. Лима снова вернулась в отцовскую хрущобу.

Однако и спустя много лет после расставания отвергнутый домостроевец продолжал переводить деньги Лиме «на хозяйство». Более того, Янек скрывал от матери, что Мага навещает его в Воронеже в дни рожденья – всегда с подарками и уверениями в самых родственных чувствах. Бакинская жена так и не родила ему сына.