Читать книгу Старый владелец времени - Борис Алексеев - Страница 5

С того дня прошло шестьдесят лет (?), но я отлично помню ужас, охвативший меня от внезапной перемены декораций. Однако самым ужасным оказалось не это. Увлечённый игрой в преследование, я не стал ломать голову над очевидным смещением пространства, но беспечно (о, молодость!) вновь поспешил за стариком.

Мы подошли к пирсу. «Провожатый» махнул кому-то рукой, и через пару минут напротив нас причалила старенькая двухмачтовая яхта. Судя по облупившейся покраске и канатным скруткам, время службы этой старой посудины давно подошло к концу. Я не большой знаток бригантин, но даже мне показалось, что в послужном списке причалившей яхты значится не одна сотня бедовых океанических лет. Её допотопное убранство напомнило мне картинки про пиратов, которые я любил в детстве рассматривать, сидя у отца на коленях.

Вкруг корпуса яхты трепетало странное уплотнение в виде полупрозрачного молочно-белого облака. Оно скрывало судно от посторонних глаз, в то же время для тех, кто находился на самой яхте (в этом свойстве «облака» я вскоре убедился сам), окрестная видимость никак не менялась. Сейчас же я видел одновременно и яхту, и облако.

* * *

Читатель наверняка удивится, прочитав фразу: «С того дня прошло шестьдесят лет». Какие шестьдесят, когда герою, если верить всезнайке Холмсу, двадцать, не более! Однако вот какое обстоятельство: события, описанные выше, произошли (судя по названию первой главы романа) двенадцатого апреля 1991 года. То есть сегодня. В то же время я вглядываюсь в календарь и вижу: нынешний день значится… вторым февраля 1971 года. Как так? Я человек верующий и готов засвидетельствовать перед читателем крестное знамение: обе даты верны и относятся ко мне – главному герою этой книги! Скажу более, мне, вернее, моему герою, коренному испанцу с французским именем Огюст (что значит Август, Августин), через три с половиной месяца предстоит родиться, и ему же (увы, это обстоятельство касается нас обоих) не далее чем через три с половиной месяца или раньше предстоит… закончить земную жизнь. Так в романе складываются биографические обстоятельства. Согласитесь, кем бы ни был главный герой, он не может пережить свой собственный день рождения!

Читатель усмехнётся: «Не много ли загадок для небольшой книги?» Что тут скажешь? Вооружимся терпением и снисходительностью к превратностям текста. Быть может, в конце книги нам откроется смысл заявленного противоречия – читаем дальше!

* * *

Старик обогнул парапет и по откинутому трапу перешёл на палубу.

– Ты идёшь? – обратился ко мне матрос, заканчивая скручивать канат с оголовка пирса.

Я перепрыгнул через ограждение и ступил на дощатый трап вслед за стариком. Происходящее всё более начинало диктовать мне условия игры. Оказавшись на палубе, я присел на кормовую поперечину и стал ждать, когда меня вежливо попросят сойти на берег или ткнут шваброй в спину и прогонят восвояси парой солёных морских прибауток. Однако никто на меня не обращал внимания. Капитан высматривал что-то в бинокль, матросы совершали последние приготовления к отплытию. «Ладно, покатаемся!» – решил я, подбадривая себя образом великого сыщика…

Судно отчалило от пирса, подхватило парусами ветер и уверенно легло на курс. Лёгкие покачивания корпуса яхты пришлись мне по душе. Я осмелел, «отчалил» от кормовой поперечины и принялся разгуливать по палубе, наблюдая за действиями команды и их статного седого капитана. Все участники плавания деловито выполняли обыкновенную морскую работу, и то, что на меня никто не обращал внимания, я объяснил элементарной флотской дисциплиной. Мне давно не случалось бывать на корабле. Я вглядывался в исчезающий берег и «деловито» вдыхал грудью сырой моросящий бриз.

Моя беспутная эйфория продолжалась недолго. Невнимание команды породило тоскливое чувство одиночества. Я вернулся на кормовое возвышение и принялся разглядывать мускулистые тела матросов, чтобы хоть как-то убить время. Их нарочитое, как мне показалось, безразличие заставило задуматься над собственным положением. Я ощутил неясный страх. Как комок бумаги, брошенный стариком в корзину возле стойки ресепшн, страх стал частью моего сознания. Сменив роль сыщика на положение беспомощного статиста, я впервые ощутил тревогу за собственное будущее. Как странно оборачивается порой безделье души…

* * *

– Куда направляется наша яхта? – спросил я матроса, занятого креплением каната на оголовок кнехта.

Матрос равнодушно взглянул на меня, собрал к переносице густые чёрные брови и, не ответив, продолжил наматывать канат.

– Любезный, скажите: куда направляется наша яхта? – обратился я к другому матросу, который ловко орудовал шваброй и разгонял по палубе пенистый следок перекатившейся через борт волны.

Матрос выпрямился, опёрся рукой о древко швабры и крикнул товарищу:

– Васса, ты чё пузырь дуешь? (О чём спрашиваешь? – догадался я).

– Топи, Филя (отстань)! Крысиная ты голова…

Васса хотел ещё что-то прибавить для убедительности, но в этот миг первая серьёзная волна сшиблась с носовой частью яхты и задрала палубу. Я упал, покатился куда-то вниз, меня развернуло на мокрых и скользких, как стекло, палубных досках. Я совершенно потерял ориентацию, ударился головой обо что-то твердое (угол металлического ящика) и на время потерял сознание.

Разодранная в клочья волна взлетела над корпусом яхты и крупными водяными комьями «просыпалась» на палубу. Один ком пришёлся мне в голову. Огромная шапка морской пены вспучилась надо мной. Пена лопалась и стекала по щекам солёными струйками. Несмотря на тошноту, вызванную повторным сотрясением головы, я приподнялся. Хотелось увидеть, куда попа́дали матросы, ведь устоять при такой качке невозможно. К моему величайшему удивлению, оба моряка спокойно продолжали свои занятия и не обращали ни на волну, ни на меня никакого внимания.

Что происходит? А вдруг яхта пойдёт ко дну, кто будет меня спасать, если я для них не существую? И вообще, как это – не существую?! Впервые я ощутил среди людей собственное одиночество.

* * *

Тем временем погода улучшилась. Яхта, как барышня, засидевшаяся за рукоделием, резво бежала в открытое море, посверкивая в лучах заходящего солнца начищенным судовым металликом. А я вглядывался в берег, который плющился и превращался в узкую, едва различимую полоску суши, готовую вот-вот исчезнуть вместе с моей двадцатилетней биографией…

Тёплый морской бриз просушил одежду. Я вернулся на корму и вновь расположился на кормовой поперечине. Моим сознанием овладела задумчивость. Я опустил голову на грудь и вскоре уснул, обласканный попутным ветром и мерными покачиваниями моего нового пристанища.