Читать книгу Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде - Борис Георгиевич Деревенский, Борис Деревенский, Б. Г. Деревенский - Страница 27

Прежде чем войти, Дюперре постучал в дверь. Он ничуть не удивился, встретив столь нереспектабельную обстановку. Маленькая комнатка в плохонькой гостинице была воспринята им как своего рода походная суровость, вполне подходящая духу приезжей, предки которой были воинственными нормандцами. Мария не могла предложить гостю ни кофе, ни прохладительного напитка; однако пригласила его присесть. Она уже была вполне одета и готова к выходу, и это приглашение прозвучала как чистая формальность, дать гостеприимству. Тем не менее Дюперре сел и завёл речь о предстоящем деле. По его словам, он уже размыслил над ним и находит, что шансы на успех невелики. Если гражданка Форбен лишилась пенсии по закону об эмигрантах от 9 ноября 1791 года, то восстановить её будет очень и очень трудно. Но даже если её и восстановят, то кто её станет получать? Сама Форбен, остающаяся за границей? Кто же будет возить туда деньги, и как всё это будет выглядеть? «Как помощь соотечественнице, терпящей нужду, – сказала Мария. – Разве это может выглядеть как-то иначе?» Дюперре рассмеялся и перевёл разговор на общие темы.

– Как вы нашли Париж? Не слишком ли он изменился?

– Мне трудно судить, – молвила Корде. – Я здесь раньше никогда не бывала.

– Никогда не бывали? – развеселился депутат. – Вы впервые в Париже?! Что же вы не сказали мне об этом ещё вчера? Это многое меняет. В таком случае вы обратились по адресу. Без меня вы рискуете потеряться в этом безбрежном море. Ведь Париж – это море. Боле того: океан. Я стану вашим провожатым.

– Буду очень признательна вам, – отвечала она с улыбкой.

Эта её улыбка, бесхитростная и доверительная, подействовала на него ободряюще. Он увидел перед собой хорошенькую провинциальную барышню, правда, с характером, но всё же достаточно неискушённую.

– Что же мы сидим? – спохватился он. – Пойдёмте скорее; ведь солнце уже высоко, и сейчас самое время рассмотреть этот город вблизи.

Выводя Марию из гостиницы, Дюперре проявил всю свою галантность, что тотчас же бросилось в глаза встречным постояльцам. Они таращили глаза на грациозную пару и расступались, освобождая дорогу. Гарсон Фейяр, поднимавшийся по лестнице с подносом в руках, так загляделся, что запнулся на ступеньках и едва удержался на ногах.

Дюперре был одет в тёмно-жёлтый фрак с золочёной вышивкой, из под которого выглядывали белый жилет с поджилетником; на голове его красовалась английская шляпа с широкими загнутыми краями; правой рукой он поддерживал даму, а левой опирался на длинную трость с изящным серебряным набалдашником. Депутатского значка[57]он не носил, и вообще избегал всевозможных трёхцветных эмблем, которыми обильно украшались революционеры и радикалы. Только на отвороте фрака у него имелась предписанная законом кокарда[58], но такая малюсенькая, что казалась не кокардой, а лишней пуговицей.

При виде изысканно одетого господина Луи Брюно поспешно бросился открывать входную дверь. Стоявшая за конторкой матушка Гролье, которую четверть часа назад Дюперре спрашивал, в каком номере проживает гражданка Корде из Кана, вновь расплылась в лучезарной улыбке. Мария сдала ей ключ от комнаты, также улыбаясь и стараясь не вспоминать вчерашнюю неприятную сцену с узлом белья. «Гулять пойти изволите? – заискивающе спросила хозяйка. – В добрый час!» – «Нет, – ответила постоялица. – Мы идём по делу».

Из гостиницы парочка вышла под руку, как кавалер с дамой прогуливались по бульвару в прежние времена – а l'ancien régime, когда ещё правил король и дамам полагалось целовать ручку. Потом, в грохоте великих свершений всё это стало непатриотично и даже как-то неприлично.

«Давайте пройдёмся до министерства пешком, – предложил Дюперре. – Вы не пожалеете, потому что по пути нас ожидают несколько замечательных памятников». – «Если вы имеете в виду Пале-Рояль или площадь Равенства, то я уже проходила их вчера», – заметила Мария. «Считайте, что вы их не видели, – улыбнулся бывший виконт. – Чтобы действительно увидеть Париж, требуется знаток-провожатый. Впрочем, сейчас наш путь лежит в другую сторону, по улице Нёв-де-Пети-Шам».

Для начала добровольный гид сообщил, что город Кан со всеми предместьями составляет только ничтожную часть такого великана, как Париж. Чтобы пройти Париж из конца в конец, надобно потратить целый день, а то и больше; даже верхом на коне галопом через него надо скакать два часа. Народу живёт в Париже столько же, сколько во всём Кальвадосе в придачу с департаментом Эр. Дворцов в нём такое множество, что один только их перечень утомит самого выносливого чтеца. Прекрасные сооружения встречаются на каждом шагу. Но это не хаотическое нагромождение памятников, как в иных городах, а гармоничный архитектурный ансамбль.

Париж можно изучать годами. Но считайте, что вы вовсе не были в нём, если не прогулялись по набережным Сены, не прокатились в лодке от острова Сен-Луи до пристани Каменщиков, не посидели в тени каштанов на бульваре Капуцинов и не испили чудесной воды Гренельского фонтана. И уже в обязательном порядке (иначе просто свинство) следует посетить величественный Нотр-Дам на острове Сите, а также Пантеон и Дом Инвалидов – самые высокие здания в Париже, пройтись по Елисейским полям, заглянуть в картинную галерею Лувра (сейчас там, кажется, выставка Фрагонара), сходить в Оперу и хотя бы пару раз побывать в театре.

– А здесь ещё дают представления? – прервала Мария пространный экскурс своего гида.

– О, и ещё какие! – воскликнул Дюперре. – Билеты нарасхват! Возможно, направляясь сюда, вы полагали, что в Париже царит полная анархия, люди прячутся по подвалам, а по улицам бродят дикие звери. Как видите, ничего подобного. Всё идёт своим чередом: газеты печатаются, выставки открыты, библиотеки посещаются, в театрах рукоплещут, а в церквях служат мессу. Впрочем, Гора наводит свой порядок повсюду. С девятнадцатого июня все наши театры обязаны раз в неделю ставить патриотические трагедии «Брут», «Гай Гракх» или «Осада Тионвиля». Комедия также не забыта. В Варьете с успехом идёт хлёсткая пьеса «Бюзо, король Кальвадоса». По слухам, в театре на улице Фавар готовится реприза на вашего канского друга. Хотите, сходим на премьеру? Очень любопытно, кто будет в роли Барбару. Быть может, мы и меня увидим на сцене. В самом деле: ведь я не последний человек в этой шайке.

– Вы расхваливаете мне столицу, – молвила Мария, заглядывая в глаза своему спутнику, – но в ваших словах чувствуется горькая ирония. На самом деле вы не любите Париж.

– На самом деле я люблю Париж! – мягко возразил Дюперре. – Да и как мне его не любить, если добрая половина моей жизни прошла в этом городе? Посудите сами. С семнадцати лет я здесь, сначала как университетский школяр, потом как поверенный в делах отца, затем как представитель торговой палаты моего родного Апта; наконец как депутат от Буш-дю-Рон. Я уже давно парижанин. Могу показать вам сотню антресолей и мансард, в которых я обитал, прежде чем снять приличное жильё. Могу показать те харчевни, в которых я питался, прежде чем смог заказать себе обед от Мео[59]. Здесь я встретил свою первую любовь и здесь впервые бился на дуэли. И вы говорите, что я не люблю Парижа… Да я окропил этот город своей кровью, милая Корде! Первая любовь, как и первая схватка не забываются… Кстати, вы замужем? Нет? Значит, у вас ещё всё впереди: любовь, замужество, дети. Вы ещё обретёте свой Париж.

– Но ведь вы развелись со своей женой, – заметила Мария.

– Откуда вы об этом знаете? – удивился Дюперре. – Впрочем, это тоже часть парижской жизни, мадемуазель. Париж сводит и разводит…

– Как вы меня назвали? – улыбнулась она.

– «Мадемуазель», – повторил он и наклонился к уху собеседницы. – Позвольте мне хотя бы между нами обращаться к вам: «мадемуазель». А то, честно сказать, меня уже тошнит от этих «гражданок» и «гражданинов». Вы же называйте меня: «мсье». Просто «мсье Дюперре». Или «мсье Клод». Договорились?

За всеми этими разговорами дошли до пересечения с улицей Святой Анны, переименованной в улицу Гельвеция. Тут наперерез нашим спутникам стремительно вышел и прошагал по направлению ко дворцу Тюильри рослый молодой человек в распахнутом тёмно-синем рединготе, без головного убора, с блестящей серьгой в левом ухе и с развевающимися от быстрой ходьбы пепельно-серыми волосами.