Читать книгу Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы - Борис Поплавский, Борис Юлианович Поплавский - Страница 65

Рассматривали ль вы когда, друзья,

Те вещи, что лежат на дне ручья,

Который через город протекает.

Чего-чего в ручье том не бывает…

В ручье сидит чиновник и скелет,

На нём штаны и голубой жилет.

Кругом лежат как на диванах пары,

Слегка бренчат прозрачные гитары.

Убийца внемлет с раком на носу,

Он держит револьвер как колбасу.

А на камнях фигуры восковые

Молчат, вращая розовые выи;

Друг друга по лицу перчаткой бьют,

Смущаются и не узнают…

Офелия пошла, гуляя, в лес,

Но уж у ног её – ручей-подлец.

Её обвил, как горничную сонник,

Журча, увлёк на синий подоконник.

Она кружится, как письма листок,

Она взвывает, как любви свисток.

Офелия, ты фея иль афера?

Венок над головою Олоферна!

В воде стоит литературный ад,

Открытие и халтурный клад.

Там храбро рыбы стерегут солдаты

Стеклянный город, где живёшь всегда ты.

Там черепа воркуют над крылечком

И красный дым ползёт змеёй из печки.

Нырни туда, как воробей в окно.

Увидишь: под водой сияют лампы,

Поют скелеты под лучами рампы.

И кости новые идут на дно.

О водяное страшное веселье;

Чиновники спешат на новоселье,

Чета несёт от вывески колач,

Их жестяной сапог скрипит, хоть плачь.

Но вот валятся визитёры-кегли,

Вкатился в жёлтом фраке золотой,

Хозяева среди столов забегали,

И повара поплыли над плитой.

И вот несут чешуйчатые звери

Архитектурные сокровища-блюда.

И сказочное дефиле-еда

Едва проходит в золотые двери.

Варёные сирены с грудью женской,

Тритоны с перекошенным лицом.

Морские змеи бесконечной лентой

И дети, проданные их отцом.

И ты лежишь под соусом любови

С румяною картошкою вокруг,

На деревянном блюде, с изголовьем

Разваренных до пористости рук.

Стучит ножами разношёрстый ад.

Танцует сердце как лиловый заяц.

Я вижу, входит нож в блестящий зад.

Скрежещет вилка, в белу грудь втыкаясь.

Я отрезаю голову себе.

Покрыты салом девичии губы,

И в глаз с декоративностию грубой

Воткнут цветок покорности судьбе.

Вокруг власа висят как макароны,

На вилку завиваться не хотят.

Совсем не гнётся кожа из картона.

Глазные груши точат сока яд.

Я чувствую, проглоченная спаржа

Вращается, как штопор, в животе.

В кишках картофель странствует как баржа,

И щиплет рак клешнёю в темноте.

Я отравился, я плыву средь пены,

Я вверх своей нечистотой несом,

И подо мною гаснет постепенно

Зловещий уголёк – твой адский дом.

И в красном кубе фабрики над лужей

Поёт фальшиво дева средь колёс

О трудности найти по сердцу мужа,

О раннем выпадании волос.

А над ручьём, где мертвецы и залы,

Рычит гудка неистовый тромбон.

Пока штандарт заката бледно-алый

С мороза неба просится в альбом.

И в сумерках декабрьского лета

Из ядовитой и густой воды

Ползёт костяк огромного скелета,

Перерастая чахлые сады.