Читать книгу Последний рейс «Фултона» - Борис Михайлович Сударушкин, Борис Сударушкин - Страница 15

По Стрелецкой улице, мимо разгромленного, с выбитыми окнами, штаба Красной гвардии, возле которого стояли зеваки из обывателей, заволжских рабочих провели к гимназии Корсунской, загнали в класс на третьем этаже.

Окна класса выходили на Которосль. Там, возле реки, шла бесперебойная стрельба – хлопали винтовки, полосовали пулеметы. Шальные пули ударялись в стену. Несколько пуль через окна попали в потолок, арестованных осыпало штукатуркой.

Столы были вынесены из класса, сидели на полу. Рискуя жизнью, подползали к окнам, чтобы полюбоваться на красный флаг на башне ткацкой фабрики. Этот флаг и близкий бой вселяли в измученных людей надежду, что советская власть в городе удержится, выстоит.

К вечеру класс набили битком. Ночью стали вызывать на допросы. Одни больше не возвращались. Может, переводили в другое место, может, выпускали тех, кто не представлял интереса. Других вталкивали в класс избитыми. Таким вернулся Степан Коркин – на щеке кровоточит царапина, под левым глазом синяк.

– Кто тебя? – спросил Резов.

– Сурепов, начальник контрразведки. Лично представился… А потом сапогами в живот. Все нутро отбил, гад…

Тихон постелил ему пиджак. Степан, морщась, осторожно лег, закрыл глаза и притих.

Вызвали и Тихона.

– Не горячись. Прежде чем слово сказать – подумай, – напутствовал Резов, в глазах – тревога.

В длинном коридоре, где совсем недавно под присмотром классных дам прогуливались на переменках гимназистки, шныряли прокуренные, проспиртованные, провонявшие порохом офицеры. Где-то дробно стучала машинка. Кто-то пронзительно кричал в телефон.

У стены стояли парусиновые носилки в крови. Рядом, привалившись к стене, разговаривали двое офицеров с тупыми от усталости лицами.

– Не знаешь, что с Лозинским?

– Красные их у артсклада штыками перекололи.

– Жалко Вальку! Храбрец!

– В картишки нечист был на руку…

Конвоир задержался возле офицеров, попросил закурить. Вдруг отпихнул Тихона к стене, спрятал папироску за спину. Офицеры щелкнули каблуками.

Коридором шагал плотный полковник в сверкающих сапогах, стеком похлопывал по твердому голенищу. Рядом – женщина в косынке сестры милосердия. Лицо ее Тихон не успел разглядеть, уставился на полковника. Тот козырнул офицерам и скользнул по Тихону черными, словно бы без зрачков, безжалостными глазами. Взгляд их был такой неприятный, что Тихону захотелось заслониться от него рукой.

Полковник с сестрой милосердия прошли мимо.

– И чего ее командующий за собой таскает? – посмотрел им вслед конвоир.

– Болтай больше! – прикрикнул на него один из офицеров.

– Спасибо, господа, за табачок, – сразу заспешил конвоир. – Ну, иди, иди! – подтолкнул он Тихона.

По грязной, заплеванной лестнице спустились этажом ниже. Тихон очутился в душном кабинете с наглухо зашторенными окнами, освещенном двумя настольными лампами.

За большим канцелярским столом сидел, развалясь в дубовом кресле, молодой красивый офицер. Был он в распахнутом кителе, во рту перекатывал папиросу. За спиной офицера, на высоком шкафу, – простреленный насквозь глобус.

Сбоку стола на гнутом венском стуле как-то по-домашнему расположился плечистый дядька в нательной солдатской рубахе с завязками вместо пуговиц. Он ножом-складником колол сахар.

На столе медный чайник и фарфоровый чайничек с заваркой, две кружки и плоский котелок, из которого торчала деревянная ложка. На спинку стула небрежно накинут полковничий китель.

– Ну, здравствуй, Тихон Вагин, – приветливо сказал красивый офицер и бросил папироску в котелок.

Тихон сердито засопел. Еще дорогой, как вели сюда, решил ничего не отвечать, что бы ни спрашивали.

Офицер достал из коробки другую папироску. Постукал ее мундштуком по столу, закурил, щуря глаза от дыма.

– Ты, наверное, думал, здесь звери сидят?.. Руки будут тебе крутить, нагайками, шомполами калеными пытать?..

Офицер добродушно рассмеялся, поглядел на скучного дядьку, важно коловшего сахар.

– Наверное, и помереть героически собрался? – весело допытывался он. – И язык откусить?.. А я тебе вот что скажу – ничего мы у тебя выпытывать не будем. Мы и так, что нужно, распрекрасно знаем. Должность наша такая – все знать…

Выдвинув ящик стола, офицер достал какие-то листки. Стал их читать, одобрительно поглядывая на Тихона.

Грузный дядька, причмокивая, сосал сахар, пил чай, вытирал пот платком. Можно было подумать, что его в этой комнате ничего не касается.

Тихон догадался – это и есть Сурепов, начальник контрразведки.

– Слушай, Вагин, ты Алумова знаешь? Ну, инженера вашего? Что это за человек? – спросил красивый офицер.

– Мерзавец он! – выпалил Тихон.

– Правильно! Он тут прислал интересный документик. Наверное, думал, что мы тебя за эту бумажку расстреляем…

Офицер взял со стола листок. Тихон сразу узнал его – это было обращение к молодежи города, которое он читал Резову утром.

– Суть документа – страстный призыв объединиться в Союз молодежи. Правильно я понял, Вагин?.. Правильно! Время и место, где это историческое событие должно произойти, – гимназия Корсунской, седьмого июля, шесть часов вечера. Таким образом, до встречи здесь представителей молодежных организаций города остались считанные часы, а я вижу перед собой одного из инициаторов этого важного политического мероприятия, – говорил и улыбался веселый офицер.

– Ротмистр, переходи к делу, – поторопил Сурепов.

– Сию минуту, господин полковник. Так вот, Вагин, у нас к тебе предложение. Поскольку собрание назначено – надо его провести.

Тихон растерянно уставился на ротмистра. Тот продолжал свою мысль:

– Вот тут в обращении написано: «Все, кого интересует улучшение своего общественного развития, все, кто понимает, что пришла пора строить жизнь на новых началах, не должны смотреть равнодушно на происходящие события». Все правильно, Вагин, – в событиях надо принимать активное участие. А что сейчас происходит в городе? Крушение так называемой советской власти и установление справедливого, законного порядка…

– Жить хочешь? – без выкрутасов, в лоб, спросил полковник.

– Смотря как, – исподлобья глянул Тихон на Сурепова.

– А хорошо жить, сытно?

– Что для этого надо? – силился понять Тихон, чего хотят от него, почему офицеры контрразведки так заинтересовались этим обращением.

– Ротмистр, объясни, – откинулся на спинку стула полковник, налил вторую кружку чаю.

Красивый офицер доверительно заговорил, наигрывая тонкими бровями:

– Мы предлагаем тебе, Вагин, сотрудничать с нами. Так сказать – строить жизнь на новых началах. Как видишь, в этом наши программы с тобой сходятся. Но в нашей России не будет ни большевиков, ни Советов. Вот с такой, уточненной, программой и надо провести собрание. Если не сегодня, то на днях. Сейчас мы тебя освобождаем, ты возвращаешься в Заволжье и призываешь молодежь записываться в Северную Добровольческую армию. И здесь, в центре города, найдутся энергичные молодые люди, которые поддержат это благородное дело. А твой участок – Заволжье.

– Ну как, согласен? – поставил Сурепов на стол пустую кружку.

Откуда было Тихону знать, что он имеет дело с человеком страшным, который обламывал и образованных интеллигентов, знавших «Капитал», и лихих террористов, а потом с ловкостью необыкновенной пек из них предателей.

– Чего молчишь? Согласен? – повторил он вопрос.

– Боюсь, господин полковник.

– Чего боишься? – налег на стол Сурепов так, что он скрипнул.

– Не успею до Заволжья добраться. Вам советская власть шеи раньше свернет…

Грузный Сурепов неожиданно быстро вскочил со стула, сбил Тихона с ног. Платком вытер кулак:

– Наточили большевики зубы щенкам.

– Замечательно, господин полковник! Такого молодца свалили! – похлопал в ладони веселый офицер. И как ни в чем не бывало обратился к поднявшемуся Тихону: – Мы тебе, Вагин, предлагаем серьезное дело, а ты так несерьезно отвечаешь. Глупое занятие – терять драгоценную жизнь ради дешевых идеалов. Я уверен – ты еще не безнадежно отравился большевистской пропагандой и можешь трезво оценить свое положение: в нашей власти – расстрелять тебя или помиловать. В твоих руках выбор – жить или умереть. Мы готовы забыть твое красногвардейское прошлое и дать тебе возможность искупить его. Ведь ты так молод. – Офицер заглянул в бумаги на столе. – Нет и девятнадцати. Подумай о матери, о сестре…

– Еще неизвестно, по кому первому будут поминки справлять, – кровью сплюнул на пол Тихон.

– Ну и дурак! Был у тебя один шанс в живых остаться – и тот не использовал, – с улыбочкой сказал ротмистр, обратился к Сурепову: – На эти душеспасительные беседы только зря время тратим. Алумов правильно пишет – расстрелять всех заволжских без исключения.

– Расстрелять, Поляровский, всегда успеем. Меньшевики и эсеры из кожи лезли, доказывая, что рабочие пойдут за ними. А они вон как обложили… – И, не договорив, Сурепов приказал конвоиру увести Тихона.

Иван Алексеевич посмотрел на рассеченную губу, вздохнул:

– Нет, Тишка, не погуляю я на твоей свадьбе. Не мог язычок-то придержать? Разыграл бы перед ними простачка, который с большевиками по молодости связался, – и отпустили бы.

– Жди, отпустят. – Тихон рукавом рубашки вытер кровь с лица. – Помнишь, я тебе обращение к молодежи читал?.. Алумов его сюда переправил…

И Тихон рассказал, что было в кабинете начальника контрразведки.

– Смотри-ка ты! Предлагали правой рукой Алумова стать – и отказался?

– Издеваешься, дядя Иван? – вышел из себя Тихон. – Думаешь, я к вам, большевикам, только по молодости, по глупости тянулся?..

Иван Алексеевич ничего не успел сказать – вызвали на допрос. Вернулся с разбитыми губами, разорванной на груди рубахой. Хоть и жалко было Тихону его, но не утерпел:

– Сам-то что язык не придержал? Других горазд учить…

– А дела у них, видать, паршивые, – с кряхтеньем уселся на пол Резов. – Сурепов и меня Алумову в заместители сватал. Своих иуд не хватает, так среди нас ищут. Этот офицерик еще гоношится, а полковник – битый волк, облаву за версту чует…

Иван Алексеевич подложил под голову свернутый пиджак, улегся рядом с Коркиным.

Удивляло Тихона настроение Резова. Перед мятежом все ворчал, а теперь, когда город взяли мятежники, будто успокоился. Стал прежним, уверенным в себе, в большевистской правде, которая все равно верх возьмет.

Задремал Тихон. И снилось ему, как зеленым полем идут они с Сережкой Колпиным к белому городу на горизонте. И вроде уже не чистое поле это, а выгнутая поверхность того самого простреленного глобуса, который Тихон видел в кабинете начальника контрразведки. А там, где только что стоял белый город, зияет черная дыра…