Читать книгу Последний рейс «Фултона» - Борис Михайлович Сударушкин, Борис Сударушкин - Страница 24

Степан Коркин офицера в учителе не опознал. Несмотря на это, Тихон утром вызвал Перова на допрос. Тот слово в слово повторил, как пытался отговорить дядю, как весь мятеж отсиживался в Вилине. Тихон дал ему выговориться.

– А ведь я вас узнал, Перов.

– Вы? Меня?.. Ошибаетесь, мы впервые встретились с вами в этой комнате.

Тихон многозначительно произнес:

– Шестого июля вы были во дворе фабрики Укропова, когда там хотели расстрелять рабочих Заволжских мастерских. И я стоял у стены. Но, как видите, живой.

– Рад за вас, – спокойно ответил учитель. – Только там, где вы говорите, меня не было. Повторяю – весь мятеж я не выходил из дома.

– А если мы вызовем Тамару Александровну?

– Она подтвердит мои слова.

Тихон начал терять терпение:

– И Алумова вы не знаете?

– Не слышал такую фамилию, – равнодушно сказал Перов и зевнул. – Извините, не выспался, в камере шумно…

Так, ничем, кончился этот допрос. От Лобова Тихону попало:

– Можешь вызывать Перова хоть каждый день, а проку от этого не будет, – отчитывал его чекист. – Где у тебя доказательства, что он участвовал в мятеже? Нет! Сам он не сознается, а своими вопросами ты только подсказываешь ему, как вести себя, о чем промолчать!..

– Но как заставить его говорить? Нутром чую – участвовал он в мятеже. И не рядовым.

– Правильно. Вызывай Перова, теперь он все скажет.

Тихон посмотрел на чекиста недоверчиво.

Когда Перова ввели в кабинет, он с порога начал возмущаться, обращаясь к Лобову:

– Третий день меня держат в камере без всяких на то оснований. Этот молодой человек, – Перов показал на Тихона, – задает мне странные вопросы, называет фамилии, которые я впервые слышу. В чем моя вина? Неужели одно то, что я из Москвы, – повод для ареста?..

Лобов слушал его молча, невозмутимо. Потом, так же ни слова не говоря, положил на стол странную визитную карточку – из ее центра был аккуратно вырезан треугольник. Этот треугольник, с написанными на нем буквами О и К, чекист осторожно вложил в вырез на карточке. Треугольник точно заполнил пустое место.

Тихон вспомнил – такие треугольники с буквами были найдены в гостинице «Царьград». Тогда они с Лобовым так и не поняли их назначения.

Перов смотрел на визитную карточку растерянно.

Лобов уселся за стол рядом с Тихоном, объяснил:

– Визитную карточку мы обнаружили у Грибова. Треугольник – за обкладкой вашего бумажника. Чтобы вам, Перов, впустую не ломать голову, как выкрутиться, скажу больше – сохранился документ, из которого нам стало известно, кто был командиром отряда, державшего позиции возле Волжского монастыря. Ну, господин поручик, теперь будем говорить?

– Хорошо, я скажу правду, – выдавил Перов. – Надеюсь, мне это зачтется?

Лобов не ответил ему.

– Будешь писать протокол, – сказал чекист Тихону.

Офицер отвечал медленно, взвешивая каждое слово, поэтому Тихон почти все успевал записывать за ним…

– Как вы стали членом «Союза защиты родины и свободы»? – начал допрос Лобов.

– После революции ушел из армии. Я не штабник, я окопный офицер. За храбрость награжден «Георгием», «Анной» и именным оружием. Захотелось отдохнуть от фронта, прийти в себя. Приехал к родителям в Тульскую губернию, думал как-нибудь устроиться на работу. И найти подходящее место бывшему офицеру… Сами понимаете…

– Офицер офицеру рознь. Многие признали пролетарскую власть и потом с ее же помощью нашли работу. Стали, например, военспецами.

– Я устал от всего: от окопов, от солдат, от атак! Решил уехать в Москву.

– Почему именно в Москву?

– Слышал, там есть какие-то артели из бывших офицеров. Мне казалось – среди своих будет легче смириться с окружающим. Конечно, я бы мог, как многие другие, бежать на юг, в ту же Добровольческую армию.

– Что же вам помешало?

– Мне хотелось оглядеться, разобраться, что делается в России. В Москве я работы не нашел. Деньги кончались, жить негде. И тут случайно встретил одного офицера из нашего полка…

– И он предложил вам поговорить с человеком, которому нужны опытные боевые офицеры?

– Да. Положение мое было безвыходное, и я согласился. Однополчанин дал мне адрес: Молочный переулок, дом двенадцать, квартира семь. И пароль. В этой конспиративной квартире для отвода глаз была лечебница. Когда позвонил, дверь открыл санитар в халате. «Вы к доктору?» – спросил он. Я ответил, как научил однополчанин: «Да, меня прислал доктор Попов». «Вам прописали массаж?» – задал следующий вопрос санитар. Я произнес конец пароля: «Нет, электризацию…» Тут же меня проводили в дальнюю угловую комнату, где я и познакомился с руководителем «Союза защиты родины и свободы» Савинковым.

– Что можете о нем сказать?

– Он произвел на меня самое хорошее впечатление, как человек в высшей степени разумный и решительный.

– Чем же, интересно, он подкупил вас?

– До этого, после Октябрьского переворота, мне не приходилось встречаться с людьми своего круга, которые бы не растерялись, не озлобились до глупости, до идиотизма. Этот был уверен в себе, знал, что делать, здраво оценивал обстановку.

– Ну и как же господин Савинков оценивал положение России?

– Он так примерно изложил мне свое понимание событий… Немцы угрожают Петрограду. Старая армия распущена, новой силы для противодействия вторжению нет. Большевики заключили с Германией сепаратный мир, поэтому Россия после победы союзников над немцами теряет право голоса, то есть в результате этой победы ничего не получит. Оставив союзников без поддержки, Россия тем самым затягивает войну, и вместе с этим затрудняется внутреннее устройство…

– «Внутреннее устройство» – это борьба с большевиками? Свержение советской власти?

– Не только, тут много проблем. Но это, пожалуй, главное.

– И что же предложил Савинков?

– Он сказал, что необходимо создать хотя бы небольшую, но надежную и дисциплинированную армию, с которой могли бы считаться и немцы, и союзники. Такой армией и должен был стать «Союз защиты родины и свободы».

– Послушать вас, так Савинков только и думал, как бы спасти Россию от немцев, а не о борьбе с большевиками.

– Мне он показался истинным патриотом.

– Уж если он такой патриот, почему бы ему не встать в ряды защитников Петрограда?

– Савинков предлагал другой путь. И я с его доводами согласился.

– Какие же это доводы, если вы – русский человек – подняли оружие на свой народ?

– Он сказал, что решение о внутреннем устройстве принадлежит всему народу, а не отдельной какой-то партии или какому-либо одному сословию.

– Как же вы думали узнать мнение народа?

– Избранием Учредительного собрания.

– Ну а большевиков вы бы допустили к выборам?

– Савинков считал, что ваша партия прежде должна быть физически уничтожена.

– Вот это уже яснее. А то прячетесь за высокие слова о борьбе с немцами-захватчиками, а на уме совсем другое.

– Для меня главное – честь, слава и прочное благоденствие России!

– А какой видел будущую Россию Савинков? Может, в монархи или диктаторы метил бывший эсер?

– Об этом мы с ним не говорили. Перспектива созыва Учредительного собрания меня вполне устраивала, и я согласился стать членом «Союза».

– Как строилась организация?

– На началах полной конспирации: отделенный знал только взводного, взводный – ротного, ротный – батальонного. Начальник дивизии знал только четырех полковых командиров, полковой командир – четырех батальонных и так далее.

– Чем занимались вы?

– Под моим началом был отряд в десять человек, находившийся в распоряжении руководителя «Союза». Но проявить себя мы не успели.

– Но ведь для чего-то отряд создали?

– Мне кажется – Савинков хотел использовать его для террора. Но конспиративная квартира в Молочном переулке была раскрыта, начались аресты.

– Вам удалось скрыться?

– Тридцатого мая я был у начальника штаба полковника Перхурова. Прибежал врач, содержавший лечебницу в Молочном. От него мы и узнали о провале. Тут же Перхуров позвонил руководителю «Союза». «В больнице эпидемия тифа», – сообщил он условную фразу. «Есть смертельные случаи?» – спросил Савинков. «Умерли все больные», – закончил полковник разговор и повесил трубку. Помню, после этого он сказал нам: «Всё. В Москве „Союз“ больше не существует».

– Вы уехали из Москвы?

– Да, на время. Доктора Перхуров послал в Муром, а меня в Казань. Еще раньше туда хотели перевести штаб «Союза», однако что-то сорвалось. Савинков как-то говорил: для этого нужны деньги, а союзники еще скупились. Но потом с деньгами стало легче.

– Расщедрились союзники? Почему вдруг?

– Организация доказала им свою жизнеспособность, и они стали платить регулярней.

– Как же вы доказали эту самую жизнеспособность?

– Мы передали им сведения о положении дел в тылу немецких войск, оперировавших на русской территории.

– Только ли о немецких войсках шла речь?

– Кое-что мы сообщали и о Красной армии. В общем-то, эти сведения они оплачивали дороже.

– Разумеется, за предательство во все века платили выше. Как передавались деньги?

– Я участвовал в этом только один раз. Но, пожалуй, тогда мы получили самую крупную сумму.

– Расскажите подробней, это интересно.

– Меня вызвал Савинков и приказал встретиться с доверенным лицом одного из западных послов. Цель встречи – просьба о предоставлении денежных средств организации. Разговор состоялся в ресторане «Славянский базар». Собственно, долгого разговора не было. Только я начал излагать просьбу Савинкова – связной оборвал меня, передал слова своего посла: «Пока господин Савинков не докажет, что он, по крайней мере, где-нибудь имеет людей, способных идти на бой, мы ему больше ни одного су не дадим…»

Из этой фразы я понял, что мы ведем переговоры с французским послом. Связной вел себя вызывающе нагло, словно рабов-гладиаторов набирал. Обо всем этом я рассказал Савинкову, но он не возмутился.

«Кто платит – тот и музыку заказывает. Передайте им, что я хоть сейчас могу выступить в Калуге или в Ярославле», – сказал он мне. На следующей встрече связной назвал ваш город и время выступления – первые числа июля. Союзники пообещали высадить в Архангельске десант и прийти нам на помощь…

– Сколько же вы получили за такую сговорчивость?

– Полтора миллиона.

– Крупная сумма. Иуда за предательство получил всего тридцать сребреников.

– Я не считал себя предателем!

– А сейчас?

– Сейчас поздно думать, все равно расстреляете…

– Значит, судьбу нашего города решил даже не Савинков, а французский посол? И вы – русский патриот – не нашли в этом ничего позорного?

– Я не хочу об этом говорить. Здесь не место исповедоваться.

– Ладно, будем говорить только о мятеже. Вы бывали в этом городе раньше?

– Да, с полковником Перхуровым. В штабе усомнились, так ли уж сильна местная организация «Союза», как сообщалось. Савинков послал Перхурова проверить это, я сопровождал его. В первый раз он так ничего и не выяснил. И только во второй приезд узнал, что в организации произошел раскол. Старый начальник штаба – полковник Ланцов – оказался с несколькими офицерами в одной группе, а все другие, приблизительно человек двести, откололись и организовали свой штаб.

– В чем причины раскола?

– Выяснять их не было времени. Надо было возможно скорее объединить работу обоих штабов, так как каждый из них имел свои связи, разделение которых останавливало все дело.

– Неужели Перхуров так ничего и не выяснил? Что-то не верится.

– Как-то полковник говорил при мне, что члены местной организации не поделили деньги, которые центральный штаб выслал им. Все члены «Союза» получали определенное денежное довольствие. Некоторым показалось, что Ланцов гребет не по рангу.

– Как же Перхурову удалось помирить господ офицеров?

– В это самое время мы получили полтора миллиона…

– Понятно. Чтобы сохранить единство, полковнику пришлось несколько переплатить?

– Не только. Ему было заявлено с обеих сторон, что совместная работа штабов возможна при условии, что полковник встанет во главе местной организации.

– И Перхуров согласился?

– Иного пути не было.

– Выходит, Савинков лишился начальника штаба? Почему он пошел на это?

– Восстанию здесь Савинков придавал первостепенное значение. Сюда были переброшены офицеры-боевики из Москвы, Калуги, Казани и других городов. Из тех полутора миллионов, которые получили от посла, львиную долю Савинков вынужден был отдать Перхурову. Очень большие суммы расходовала Барановская.

– Что вы знаете о ней?

– Собственно, немного. Несомненно, талантлива. В Москве создала артистическую группу, выступала перед красноармейцами, пользовалась успехом. Сюда приехала по заданию Савинкова. Располагая большими деньгами, приобрела широкий круг знакомых, втерлась в доверие работников местной власти, получила возможность проникать в воинские части и учреждения. По сути дела, ее Интимный театр стал штаб-квартирой городского «Союза».

– Почему такое доверие актрисе, пусть даже талантливой?

– Не знаю, насколько это верно, но офицеры поговаривали, что до революции Барановская закончила закрытую военную школу, обладала хорошей спортивной подготовкой, была отличной наездницей, метко стреляла из винтовки и пистолета. Больше того – Барановская якобы имела звание подполковника Добровольческой армии и получала соответствующее денежное содержание.

– Где вы встретили мятеж?

– Здесь, в Заволжье. Мне был дан пароль и явка на квартиру прапорщика Грибова – активного члена «Союза». В ночь на пятое июля, имея при себе чемоданчики с военным обмундированием и оружием, мы отправились к меньшевику Алумову, проживающему в собственном доме на Новотроицкой улице. И тут выяснилось – восстание переносится на день. Вернулись в Вилино, а на другой день опять были у Алумова. Уточнили детали предстоящей операции и в три часа ночи, согласно плану захвата власти в городе, подошли к Заволжскому райкому партии. Одновременно с нами к зданию подтянулись еще человек двадцать – двадцать пять, также одетых в офицерскую форму и при оружии. Ворвались в здание райкома, обезвредили охрану.

– Точнее – застрелили.

– Я в этом не участвовал!

– Продолжайте.

– Собравшимся офицерам было объявлено, что Алумов назначается политическим руководителем Заволжского района. Позднее я слышал: его выдвинули членом городской управы. Мне поручили командование отрядом, который занял позиции около Волжского монастыря. В нем обосновался тыловой штаб и база Северной Добровольческой армии, подчиненные непосредственно главноначальствующему – полковнику Перхурову.

– Вы виделись с ним во время мятежа?

– По случаю захвата власти в монастыре устроили торжественное богослужение. Присутствовали Перхуров, офицеры штаба, представители городской знати, барышни из богатых семей. Служба шла при участии митрополита, под звон всех колоколов. Был отслужен молебен о даровании полной победы Северной Добровольческой армии и о здравии главноначальствующего. Потом я видел Перхурова десятого июля. Он прибыл к монастырю пароходом в сопровождении вооруженного отряда и начальника контрразведки Сурепова. Мне довелось присутствовать при их разговоре с Алумовым. Тот докладывал, что собранные отряды добровольцев разбегаются. Уже тогда я понял – дело проиграно.

– Больше вы не встречались с Перхуровым?

– Нет, не приходилось. Наше положение с каждым днем ухудшалось, девятнадцатого июля я распустил свой отряд. Те, кто остался в живых, могут это подтвердить. Я не хотел лишнего кровопролития. Дошел до Вилина и отсиживался там.

– Почему вы решили обратиться за пропуском, а не попытались выбраться из Заволжья тайком?

– Я убедился, что это невозможно. На всех дорогах заставы…

Задав Перову еще несколько вопросов, Лобов приказал его увести.

Тихон кивнул на визитную карточку на столе.

– Почему Перов так испугался ее, сразу начал давать показания?

– Это пароль для связи между участниками заговора. Основная часть визитной карточки находилась у квартирьера, вырезанный треугольник – у того, кто должен был явиться к нему.

– Удобно.

– Одну Промашку допустил Перов – вовремя не уничтожил свой треугольничек. Или, может, он еще нужен ему? – сам себя спросил Лобов.

– А Грибов? Он убит?

– Представления не имею.

– Вы же сказали, что нашли визитную карточку у Грибова, – удивился Тихон.

– А это военной хитростью называется. Наши чекисты арестовали несколько таких квартирьеров, как Грибов. У некоторых сохранились визитные карточки. Я подобрал подходящую и вырезал из нее треугольник по размеру того, какой нашли у Перова. Конечно, можно бы и без этой подмены обойтись, но мне захотелось убедить его, что Грибов тоже попался. Как видишь – удалось, вон как разговорился.

А меня ругали, что я пытался Перова на пушку взять.

– Ну, это другое дело, – улыбнулся Лобов. – Ведь у меня в руках еще один козырь – приказ о назначении поручика Перова.

– Значит, и со званием не ошиблись.

– Между прочим, в штабе нашли еще один документ – список содержавшихся на барже и приказ, что тридцать три коммуниста и ты, Тихон, военно-полевым судом Северной Добровольческой армии приговорены к высшей мере наказания – расстрелу.

– Лучше бы они оставили список участников мятежа, нам бы волокиты меньше. Как думаете, Перов теперь все рассказал?

– Сомневаюсь, что он больше не видел Перхурова. После того как семнадцатого июля Перхуров вырвался из города на «Пчелке», она причалила возле Волжского монастыря. Именно там, где располагался отряд Перова. С тех пор никаких сведений о полковнике у нас нет.

– Вы считаете, Перов знает, где он?

– Допускаю. И не выходит у меня из головы твой вопрос: почему Перов, опытный офицер-фронтовик, пришел за пропуском, а не попытался выбраться из Вилина тайком. Все больше убеждаюсь – это не случайно.

– Может, ему позарез нужно в город, вот пропуск и потребовался?

– Похоже, что так. Теперь самое время поговорить с женой Грибова. Сходи к ней…