Читать книгу Россия на перепутье эпох. Избранные исследования и статьи в IV т. Том II - Борис Тебиев - Страница 3

В условиях перехода от традиционного к индустриальному типу экономического развития Россия, как и другие государства, находившиеся в аналогичной ситуации, столкнулась с угрозой внутренней дестабилизации. Эта угроза исходила из сферы трудовых и социальных взаимоотношений между предпринимателями и наёмными работниками. Численный рост российского предпролетариата, а затем и пролетариата был не так динамичен, как в странах Западной Европы. Тем не менее, это не снижало остроты проблемы.

Динамика развития мануфактурной промышленности в России взяла свой старт в петровскую эпоху. Немногим более чем за два десятилетия количество мануфактурных предприятий в стране выросло почти в 8 раз. Наряду с вотчинной мануфактурой существовали и предприятия, выраставшие из недр самого крестьянского хозяйства.

Налоговая политика Петра I приводила к разрушению хозяйственных единиц, прежде всего земледельческих хозяйств, а нередко и целых деревень. Подворная перепись 1709—1710 годов показала заметную убыль дворов по сравнению с переписью 1678 года.

Разорённые крестьяне толпами устремлялись в города, где пополняли и без того значительную армию бродяг и побирушек.

По приказу властей на мануфактурные предприятия и фабрики нередко отдавались «неимущие пропитания и промыслов» мужчины и женщины, если они «без призрения по городам и слободам и по уездам между двор будут праздно шататься и просить милостыню» [1]. Указом 1719 года предписывалось отсылать на фабрики «баб и девок, которые, будучи в Москве из приказов, также и из других губерний, по делам за вины свои наказаны». Игольному фабриканту Томилину было указано брать для работы на фабрике людей «из бедных и малолетних, которые ходят по улицам и просят милостыню». Шёлковый фабрикант Милютин набирал рабочих «из убогих людей» [2].

Наиболее ранними крупными заводами в России являлись горные и металлургические. Первоначально их основывало правительство. Впоследствии среди учредителей таких предприятий появляются частные лица. Правительство поощряло подобную частную инициативу. Предпринимателям предоставлялись в распоряжение не только рудники с обширными лесными массивами (дачами), но и крестьяне. Приписанные к горным заводам крестьяне считались государственными, но отличались тем, что не выплачивали податей деньгами, а обязаны были отрабатывать подати (полностью или частично) на заводах за определённую плату. С середины ХVIII века вознаграждение за обязательный труд крестьяне стали получать деньгами, подати же уплачивали сами.

В период царствования Елизаветы Петровны многие казённые заводы были переданы в частные руки. Если на казённых предприятиях в эти годы трудилось около 15 тыс. человек, то на частных предприятиях – около 100 тыс. человек. В царствование Екатерины II многие частные заводы были возвращены в казну. В 1794—1796 годах на казённых предприятиях трудилось уже 241.253 работников, а на частных всего 70.965 человек.

В основном это были крестьяне, не порывавшие связи с сельским хозяйством. Большинство из них занято было разными черными работами – рубкой леса, жжением угля, доставкой его к домнам, копкой руды, возкой припасов на завод и железа с пристани, постройкой и сплавом дощаников.

Положение рабочих, приписанных к заводам, мало чем отличалось от положения крепостных крестьян. Несмотря на то, что владельцам предприятий предписывалось обеспечить своим рабочим «удобный и пристойный наем», держать их «в сытости», в тоже время они имели право сурово наказывать ленивых, в том числе бить батогами и плетьми, заковывать в железа.

Путешествовавший в 1768—1772 годах по Уралу будущий академик И. И. Лепехин так описывал одно из селений близ города Туринска: «…Великое можно было видеть различие (заводских – Авт.) от других крестьян: всяк отменно был подобострастен, и все их домостроительство было в расстройке; не видно на их полях такого рачения, как у других крестьян, многие пашни стояли запущены и обросли волчецом, да и хижины почти совсем развалились от ветхости и худого присмотра. В такое состояние привел их жребий, возложивший на них заводскую работу, а отдаленность завода в большее их привела убожество противу других крестьян, тому же жребию подверженных» [3].

Отсутствие полноценной статистической базы, раскрывающей динамику развития российского предпролетариата и пролетариата, вынуждает исследователей анализировать отдельные показатели этой динамики, касающиеся отраслей производства. Но и сохранившиеся (не совсем полные и точные) данные, в том числе приведенные в таблице 1, позволяют утверждать о довольно высоких темпах роста кадрового потенциала отечественной промышленности.

Численный рост рабочего класса сопровождался ростом его борьбы за свои права, за более благоприятные условия труда и быта. Довольно крупных масштабов волнения на промышленных предприятиях достигли уже в первой половине ХIХ века. За это время по далеко не полным данным было зафиксировано около 200 конфликтов и волнений.

Источник: Лященко П. И. История русского народного хозяйства. М.; Л., 1927. С. 228.

Численный рост рабочего класса сопровождался ростом его борьбы за свои права, за более благоприятные условия труда и быта. Довольно крупных масштабов волнения на промышленных предприятиях достигли в первой половине ХIХ века. За это время по далеко не полным данным было зафиксировано около 200 конфликтов и волнений.

В первой четверти ХIХ века наблюдались два крупных подъема рабочего движения. Первый из них был связан с войной 1812 года, второй – с аграрным кризисом 1820-х годов. Несмотря на то, что рабочие волнения в эти годы, как и в ХVIII столетии, были тесно связаны с крестьянскими, требования, выставлявшиеся участниками волнений, были по существу чисто рабочими. Характерно, что вспышка волнений на каком-либо заводе быстро распространялась и на соседние предприятия. Рабочие бросали работу, скопом двигались в губернский или уездный город для объяснения с начальством, снимая по дороге рабочих заводов и присоединяя их протест к своему.

Аграрный кризис 1820-х годов своеобразно отразился на Урале. Это своеобразие состояло в том, что уральские заводчики держали снабжение рабочих провиантом почти полностью в своих руках. Остро ощутив хозяйственный кризис в нехватке наличных средств, в денежном голоде, заводчики прибегли к испытанным приёмам пополнения кассы: к задержке, а подчас и прямой невыдаче или недодаче зарплаты рабочим и к повышению цен на хлеб, продаваемый рабочим «в счёт зарплаты» из заводских магазинов. Поднявшаяся волна рабочего движения была связана с протестом против подобных порядков и стремления предпринимателей переложить все неудобства, вызванные аграрным кризисом, на плечи рабочих.

Первыми бросили работу в марте 1822 года рабочие Кыштымских заводов купца 1-й гильдии Расторгуева. Затем к ним присоединились мастеровые с других предприятий, в том числе соседних Уфалейских заводов и заводов купцов Губиных, всего – около 8000 человек. Волнения приобрели настолько массовый характер, что встревоженный министр финансов лично стал хлопотать о скорейшей выдаче рабочим хлеба, разрешив даже продавать для хлебных закупок металл, находившийся под арестом за казённую недоимку.

По мере развития рабочих протестов росла их внутренняя организованность. Из рабочей среды стали выделяться руководители: рабочие сами избирали себе начальников из рабочей среды. На Кыштымском заводе, например, таким начальником стал рабочий Клементий Косолапов. Здесь же, на период забастовки, было учреждено рабочее правление, которое вело денежные расходы, распоряжалось провиантом и фуражом. Рабочие запасались оружием на случай схватки с правительственными войсками, вели агитацию за отмену крепостного права.

В этих условиях фабриканты все чаще начинали пользоваться или силой усмирения, или идти на уступки требованиям рабочих. Кыштымский же завод Расторгуева был взят в казённое управление.

К числу новых явлений, появившихся в эти годы, следует отнести то, что рабочие выражали своё недовольство не только фабричными порядками, но и властями. Характерный случай произошёл в 1822 году на заводе Баташовых во Владимирской губернии. Архивное дело об этом волнении насчитывало семь огромных томов. Чиновник, командированный для расследования причин рабочего недовольства, с ужасом констатировал, что «мастеровые возмутились не противу частного лица, а противу правительства» [4].

Антиправительственные настроения в рабочей среде активизировались под влиянием восстания декабристов. Наиболее крупное волнение в этой связи произошло в Ярославской губернии на бумажной фабрике князя Гагарина.

Для расследования причин рабочих волнений из Петербурга в провинцию был командирован флигель-адъютант граф А. Г. Строганов, который в своей итоговой записке обрисовал необычайно тяжёлое положение рабочих на частных предприятиях.

Ознакомившись с этой запиской, Комитет министров, с санкции Николая I обратился ко всем частным заводчикам со строгим предписанием не обострять создавшегося положения, не притеснять рабочих, относиться к ним «по-христиански».

1830-е годы отмечены неоднократными активными выступлениями казанских суконщиков посессионной фабрики Осокина. В 1836 году во время приезда в Казань Николая I мастеровые фабрики обратились к нему с просьбой о раскрепощении. Выбранный рабочий Семён Толокнов подошёл к коляске, в которой сидел император, и подал ему просьбу рабочих. Для расследования положения дел на фабрике в 1837 году была назначена особая комиссия, которая установила, что просьбы рабочих не что иное, как «бунт». Власти сурово расправились с активистами рабочих выступлений, прогнав их сквозь строй. Несколько человек были сосланы в Сибирь. Но и после этого основная масса рабочих отказалась дать подписку о том, что обязуется повиноваться Осокину и беспрекословно исполнять его приказания. Тогда рабочих стали принуждать к этому силой. «Началось сечение на пять кругов, – описывает событие очевидец. – В воздухе поднялся крик и стон. Ревущие женщины с детьми пробовали ворваться в ворота, но казаки отгоняли их своими нагайками… С 9 час. утра до 4 вечера продолжалась жестокая кровавая расправа. Секли всех, кто не соглашался подписываться. Суконщику Петру Коровину дали 100 ударов и спросили, желает ли он дать подписку. „Нет“, – отвечал Коровин и его снова били. Полторы тысячи ударов принял Коровин, а подписку все-таки не дал. Его замертво отвезли в больницу. В другом кругу секли Михайлу Ефремова, и повторилась та же история. Но более слабохарактерные изнемогли и после нескольких ударов изъявляли готовность подписать бумагу на повиновение. Один 18-летний суконщик, Яков Степанов Добрынин, дал подписку только после того, как из его спины стали вылетать куски мяса…» [5]. И все же, несколько лет спустя, в 1849 году, суконщики добились признания их «вольными».

Не менее 45 крупных конфликтов произошло на промышленных предприятиях в 1850-е годы. Число волнений заметно увеличилось к последнему трёхлетию накануне крестьянской реформы 1861 года.

Около двух третей общего числа рабочих волнений 1858—1860 годов падают на различные категории рабочих горно-металлургической промышленности (большинство из них было зафиксировано в пределах Пермской и Оренбургской губерний), около одной шестой – на строительство железнодорожных путей, в том числе на постройку Московско-Нижегородской и Волго-Донской железных дорог в 1859—1860 годах. Происходили волнения и на текстильных фабриках [6].

По данным исследования Ш. М. Левина, волнения рабочих (в основном – закреплённых за владельцами предприятий, в некоторых случаях – законтрактованных государственных и помещичьих крестьян) возникли из-за неимоверно тяжёлых условий труда и быта, голода, эпидемий, всевозможных притеснений, жестокостей и издевательств со стороны заводского начальства. Не меньше чем в 25% всех учтённых случаев волнения вспыхивали в связи с требованием повышения нищенской заработной платы и протестом против совершенно невыполнимых норм выработки (урочных положений). В ряде случаев поводом к волнениям являлись слухи об объявленном или предстоящем в самом ближайшем времени освобождении крестьян от крепостной зависимости.

Формы волнений были разнообразными. Это и отказ от работ, подача коллективных жалоб, массовые побеги и прочее. Рабочие нередко проявляли большое упорство в отстаивании своих требований, активно вступались за своих товарищей («зачинщиков»). Представители государственной власти всемерно поддерживали предпринимателей и подрядчиков, избегая, как правило, принятия мер против их даже вполне явных и бесспорных беззаконий и злоупотреблений. Все это нередко возводилось отдельными высокопоставленными чиновниками в ранг государственной политики. Главный начальник уральских горных заводов Ф. Фелькнер, например, в своей переписке с министром финансов подчёркивал, что «ко всяким принудительным против заводовладельцев мерам» позволительно прибегать лишь «с крайнею осмотрительностью и осторожностью» [7].

Против рабочих же власти нередко, как и раньше, шли на крайности. В 1858 году, во время волнений на Авгорском чугуноплавильном заводе в Пензенской губернии, произошло столкновение между рабочими (крестьянами приписной к заводу деревни Русское Маскино) и явившейся для подавления воинской командой, во время которого несколько солдат получили «лёгкие ушибы». Приговор военного суда, который рассматривал этот инцидент, был крайне суровым. Двух рабочих (бывших ратников ополчения) и других восьмерых крестьян приговорили прогнать сквозь строй через 100 человек и 9 раз и потом сослать на каторжные работы в рудники на 20 лет. Одного рабочего, отставного унтер-офицера, участника ряда войн, шестидесятитрёхлетнего Архипа Леонтьева, признанного одним из «подстрекателей», присудили лишить военного ордена, медалей и других знаков отличия и отправить на каторжные работы сроком на 20 лет. Жестокой расправе были подвергнуты рабочие, обманом и насилием завербованные на строительство Волго-Донской железной дороги и решившие уйти с работ из-за невыносимых условий. Во время преследования одной партии ушедших рабочих дело дошло до расстрела беглецов [8].

Законодательное регламентирование трудовой деятельности в России началось в петровскую эпоху. На протяжении полутора столетия оно носило спорадический характер. В 1722 году, например, Адмиралтейский регламент установил максимальную продолжительность рабочего дня в 13,5 часа. Именным указом 13 января 1724 года была установлена одинаковая по всей России подённая плата людям и лошадям: летом (с апреля по октябрь) крестьянину с лошадью платили 10 копеек, без лошади – 5 копеек, зимою с лошадью – 6 копеек, без лошади – 4 копейки.

Заводской устав 1735 года содержал предписание, которое обязывало заводчиков лечить рабочих за свой счёт. В «Рабочих регулах» 1741 года для суконных и каразейных предприятий предусматривалось необходимое отопление и освещение фабричных зданий, противопожарная безопасность, удобное расположение станков, поддержание чистоты, оплата прогулов по вине предпринимателей, устройство для рабочих госпиталей и обеспечение их одеждой. Предписывалось также еженедельно выдавать рабочим 75% их заработка, а в конце месяца производить полный расчёт. Допуская возможность наказания рабочих плетьми, законодательство в то же время рекомендовало предпринимателям «ни в чем не обижать и не оскорблять» рабочих.

Рост количества рабочих выступлений, отмечавшийся в первые десятилетия ХIХ века, с одной стороны, и стремление правительства обеспечить отечественную промышленность рабочими кадрами в условиях начавшегося промышленного переворота, с другой стороны, вынудили власти впервые выделить рабочий вопрос в особое направление государственной политики.

Принципиально важным для России шагом на пути регламентации отношений между работодателями и рабочими явилось принятие в 1835 году «Положения об отношениях между хозяевами фабричных заведений и рабочими людьми, поступающими на оные».

Предыстория этого документа такова. В конце 1832 года московский военный губернатор князь Д. В. Голицын составил проект «Предложений о мерах к прекращению жалоб между фабричными и хозяевами» и представил его на обсуждение Московского отделения Мануфактурного совета, в обязанности которого наряду с прочим входило и решение вопросов, связанных с попечением «о постоянном улучшении нравственности и образования рабочего класса людей».

Проект Голицына был призван решить две задачи – создать более благоприятные условия для фабрикантов по обеспечению промышленности постоянными кадрами рабочих и в тоже время сократить жалобы рабочих на фабрикантов, приглушить их недовольство положением дел на предприятиях. С целью решения этих задач московский генерал-губернатор предлагал запретить помещикам, отпускавшим крестьян в город на заработки, отзывать их обратно до истечения срока договора. Содержателям фабрик и заводов в свою очередь вменялось в обязанность иметь у себя книги для записи условий договора, передавая каждому рабочему «рядные листы» с отметками расчёта фабриканта с рабочими. Контроль за ведением расчётных тетрадей возлагался на местные власти. При отсутствии расчётных книжек, в случае возникновения конфликтов между предпринимателями и рабочими, полиция должна была удовлетворить требования последних. Помимо расчётных книжек фабриканты обязывались вывешивать объявления с перечислением обязанностей рабочего на фабрике. Наряду с эти проект Голицына лишал рабочего права перехода от одного хозяина к другому до истечения срока найма.

Участвовавшие в обсуждении проекта Голицына представители московских фабрикантов выразили своё недовольство проектом, хотя и частично, но все же ущемлявшим их права. Лишь после вмешательства правительства, поддержавшего московского генерал-губернатора в плане необходимости принятия закона о регламентации отношений между хозяевами предприятий и рабочими и некоторой переработки, направленной на защиту интересов предпринимателей, проект был одобрен Мануфактурным советом и направлен на рассмотрение сначала Министерства внутренних дел, а затем Государственного совета. 24 мая 1835 года выработанное на основе проекта Голицына положение было подписано Николаем I и приобрело силу закона.

Положение 1835 года было первым в России законодательным актом, регулировавшим взаимоотношения между наёмными рабочими и хозяевами промышленных предприятий. Факт его появления расценивался отдельными исследователями как «свидетельство о зарождении в крепостной России буржуазных противоречий» [9].

Положение предусматривало, что при найме на работу должны оговариваться условия в письменном договоре. При этом рабочим запрещалось требовать более высокой платы, нежели определённой в договоре, а также оставлять работу ранее обусловленного срока. Предпринимателю давалось право увольнения рабочего при условии предварительного предупреждения об этом за две недели.

Первоначально закон 1835 года для опыта был введён на предприятиях Москвы и Петербурга, а затем по специальному разрешению министра финансов и просьбе отдельных фабрикантов и гражданских губернаторов в других крупных мануфактурных городах и на больших фабриках. Во второй половине 30-начале 40-х годов положение 1835 года было введено в большинстве промышленных губерний России [10].

Однако закон 1835 года не ликвидировал противоречия между предпринимателями и рабочими. После выхода в свет закона и император Николай I, и министр финансов неоднократно обращали внимание предпринимателей на необходимость улучшить «нравственное образование рабочих» и вообще «положение рабочего населения на фабриках. Им вменялось в обязанность следить за чистотой воздуха в мастерских и рабочих палатах, отделять мужской ночлег от женского, заниматься обучением малолетних, учреждать при фабриках, где более 50 рабочих, больницы, следить за нравственностью рабочих, чтобы заработки доходили до семейств в деревнях. Фабрикантам предписывалось делать внушения рабочим «с кротостью и нужной осторожностью, дабы не возбуждать в работниках преждевременных притязаний и духа неповиновения и ропота» [11].

В ближайшие годы после принятия «Положения об отношениях между хозяевами фабричных заведений и рабочими людьми, поступающими на оные» был принят ещё целый ряд законодательных актов, регламентирующих трудовые отношения в отдельных отраслях хозяйственной жизни. Так, 31 декабря 1836 года был высочайше утверждён подготовленный главноуправляющим путями сообщения К. Ф. Толем проект положения «О взаимных правах и обязанностях судохозяев и судорабочих», направленный на то, чтобы путём «учреждения обязательных артелей, увеличения наёмной платы судорабочим уменьшить между ними побеги».

30 апреля 1838 года Николаем I был подписан законопроект о частной золотопромышленности на казённых землях Сибири. Промышленникам рекомендовалось нанимать рабочих и направлять их на место работы артелями с круговой порукой. В положении указывались условия труда и продолжительность работы. При этом рабочий день начинался в 5 часов утра и кончался не позже 5 часов вечера с перерывом на обед и отдыхом в выходные и праздничные дни. Хозяевам запрещалось, при отсутствии на приисках зимних промывален, заставлять производить промывку золота позже 10 сентября. Выплата денег, а также вычеты, сделанные по договору или вследствие нарушения рабочим условий найма, должны были вноситься в расчетный лист. Другие стороны жизни рабочих решались, согласно положению, по усмотрению договаривающихся сторон.

В конце 1840 года по распоряжению Николая I в Петербурге была создана особая комиссия под руководством графа Ф. Ф. Буксгевдена для рассмотрения «во всех подробностях» быта рабочих и ремесленников столицы. На основании донесения членов комиссии шефом корпуса жандармов графом А. Х. Бенкендорфом 18 декабря 1841 года была составлена записка «О мерах к отвращению беспорядков в содержании рабочих и ремесленников в С.-Петербурге».

В 1860 и 1870 годах на артиллерийских заводах и предприятиях морского ведомства был установлен 10-часовой рабочий день.

Анализ отечественной экономической литературы периода предшествовавшего эпохе Великих реформ, а также и последующих лет, показывает, что интересы российских учёных не ограничивались, как это нередко утверждалось в работах советских авторов, «обслуживаем» восходящей отечественной буржуазии. Они были непосредственно связаны с общегосударственными и общенациональными интересами, направленными на успешное социально-экономическое развитие страны, повышение благосостояния народа.

Их точка зрения на рабочий вопрос формировалась под влиянием передовых идей западных экономических школ и в тоже время несла на себе существенный отпечаток самобытности, диктовалась стремлением творческого осмысления хозяйственной практики, присущего российской науке гуманистического начала.

Вопрос о взаимоотношениях между предпринимателями и рабочими интересовал экономическую науку с момента ее зарождения. Важное место этой проблеме уделяла классическая школа в политэкономии. В частности, А. Смит считал эту проблему одной из наиважнейших и предполагал посвятить ей значительную часть первой книги «Богатство народов» и даже дал ей заглавие «О причинах улучшения в производительных силах труда и о порядке, согласно которому его продукт естественно распределяется между различными классами народа». Однако в самом изложении первой книги, отличавшейся изобилием новых мыслей и сложным фактическим материалом, А. Смит отошёл от первоначального замысла и отвёл теории распределения подчинённое место, поставив её в зависимость от теории цены и денежного обращения [12].

Тем не менее, разработанное в «Богатстве народов» учение о заработной плате, как важнейшей составной части понятия «рабочий вопрос», было крупным теоретическим успехом. В нем нашли глубокое истолкование многообразие и сложность отношений между хозяевами и работниками того времени на почве договора о заработной плате. В учении А. Смита о заработной плате, свободном (в отличие от многих ближайших его преемников) от влияния корпоративных интересов, представлены три точки зрения, впоследствии обособившиеся и положившие начала трём самостоятельным доктринам: теории средств существования, теории рабочего фонда и теории производительности.

Примечательно, что А. Смит не пожелал полностью присоединиться к довольно распространённой среди экономистов его времени благодаря учению физиократов концепции «железного закона заработной платы»1 Высокая же заработная плата даёт рабочим возможность вырастить большое количество детей. При этом размер заработной платы должен устанавливаться на таком уровне, при котором темп прироста рабочего населения приблизительно соответствовал бы темпу возрастания спроса на труд. Иначе обстоит дело в статичном обществе. При стационарном состоянии капиталов, затрачиваемых на наем рабочих, наличного числа рабочих хватает для удовлетворения спроса на труд, и «хозяевам не приходится поддавать цену, чтобы отбивать рабочих друг от друга». Заработная плата понижается до уровня минимума средств существования, темп размножения рабочих замедляется, и численность рабочего класса остаётся на неизменном уровне. В деградирующей стране, где уменьшаются средства, идущие на содержание труда, спрос на рабочие руки становится все меньше и меньше и заработная плата падает ниже необходимого минимума. Нищета, голод и смертность уменьшают количество населения до уровня, требуемого уменьшающимися размерами капитала.

Выяснив, что размер реальной заработной платы зависит от соотношения между предложением труда и спросом на труд, т.е. от темпа возрастания капиталов или фондов, затрачиваемых на наем рабочих, А. Смит описывает в общих чертах теорию фонда заработной платы. Впоследствии эта теория получает широкое распространение среди определённой части экономистов. Однако в постановке А. Смита теория фонда звучала иначе. Она была более гуманной и продуктивной. По мнению А. Смита заработная плата действительно тяготеет к минимуму средств существования рабочего и его семьи лишь при стационарном состоянии капиталов или спроса на труд. При возрастании капиталов заработная плата превышает этот уровень, при сокращении капиталов – опускается ниже его. Последнее А. Смит считал временным и преходящим, неминуемо ведущим к вымиранию рабочего сословия.

Мысль о связи заработной платы с производительностью труда представлена у А. Смита в гипотезе «первоначального состояния» общества. «Продукт труда, – писал А. Смит, – составляет естественное вознаграждение или плату за труд. В том первоначальном состоянии вещей, которое предшествует обращению в собственность земли и накоплению капитала, весь продукт труда принадлежит работнику. Он не имеет ни землевладельца, ни хозяина (капиталиста), с которым он должен был бы делиться. Если бы такое состояние продолжалось, то заработная плата увеличивалась бы вместе со всеми теми улучшениями в производительной силе, которая создаёт разделение труда. Все вещи постепенно стали бы дешевле. Они производились бы с затратой меньшего количества труда; и так как товары, производимые равными количествами труда, при таком положении дела естественно обменивались бы друг на друга, то их можно было бы покупать на продукт меньшего количества труда, чем прежде» [13].

Рассматривая связь между уровнем заработной платы и производительностью труда, А. Смит отмечает и другую важную сторону теории производительности, которая впоследствии приобрела самостоятельное значение. «Щедрое вознаграждение за труд, – писал автор „Богатства народов“, – поощряя размножение, вместе с тем увеличивает и прилежание рабочих. Плата за труд служит поощрением прилежания, которое как всякое человеческое качество, увеличивается в соответствии с действующим на него побуждением. Обильные средства к существованию увеличивают физическую энергию работника, а утешительная надежда на улучшение его положения и на то, что он, быть может, окончит свои дни в довольстве и благополучии, побуждают его напрягать свою силу до крайних пределов».

В отличие от А. Смита его последователи, в частности Д. Рикардо и Т. Мальтус, придерживались пессимистических взглядов на существо вопроса. Игнорируя социальную, качественную сторону проблемы заработной платы, Рикардо уделяет внимание исключительно количественной стороне. Его учение о величине заработной платы базировалось на том, что спрос и предложение влияют лишь на рыночную цену труда, т. е. цену, которая действительно платится за него в силу естественного действия отношения предложения к спросу. Но как бы рыночная цена труда ни отклонялась от естественной цены его, утверждал Рикардо, она, подобно цене товаров, имеет тенденцию согласоваться с нею. Рыночная цена труда, как и товаров, колеблется вокруг определенного устойчивого центра, составляющего естественную цену или стоимость труда.

Рикардо считал, что естественной ценой труда является та, которая необходима, чтобы рабочие имели средства к существованию и к продолжению своего рода без увеличения или уменьшения их числа. Поэтому естественная цена труда зависит от цены пищи, предметов необходимости и комфорта, требующихся для содержания рабочего и его семьи. С повышением цены пищи и предметов необходимости естественная цена труда поднимается, с падением цены – падает. Естественная цена труда по Рикардо определяется, таким образом, стоимостью необходимых средств существования рабочего и его семьи. Эта теория минимума средств существования, названная, как уже отмечалось Ф. Лассалем «железным законом заработной платы», активно использовалась социалистами разных оттенков в спекулятивных целях, чтобы доказать рабочим невозможность коренного улучшения их положения в условиях капитализма.

Свой «железный закон» Рикардо выводил из теории физиологического минимума Т. Р. Мальтуса, согласно которой когда заработная плата превышает естественную цену труда, рабочий достигает цветущего и счастливого положения и может вскормить здоровое и многочисленное потомство, но когда вследствие поощрения к размножению, которое дает высокая заработная плата, число рабочих возрастет, заработная плата опять понизится до своей естественной цены. Ниже последней она надолго упасть не может, поскольку в противном случае лишения сократят число рабочих и заработная плата опять поднимется. Быстрое размножение рабочих не дает заработной плате подняться надолго выше естественной цены труда, замедленное размножение или вымирание рабочих не дает ей надолго упасть ниже этого уровня.

Учение Рикардо было подвергнуто суровой критике со стороны Генри Чарльза Кэри (1793—1879), родоначальника американской политической экономии, на методологических принципах которого в известной мере развивалась американская экономическая наука.

В противовес пессимистической концепции Рикардо-Мальтуса Кэри выдвинул оптимистическое учение, согласно которому свободное развитие капиталистического общества неминуемо приводит к примирению и гармонии классовых интересов. В книге «Гармония интересов» и других своих работах Кэри назвал труды Рикардо «настоящим руководством для демагогов, добивающихся власти при помощи аграрных законов, войны и грабежа».

В отличие от европейских авторов Кэри считал, что предметом политической экономии является человек и его поведение, направленное на улучшение своего положения. В духе гармонии интересов Кэри разработал и свою производительную теорию заработной платы, согласно которой заработная плата повышается или падает пропорционально производительности труда. С каждым прогрессом в росте производительности труда, утверждал Кэри, все накопленные запасы продуктов понижаются в своей стоимости, так как последняя определяется количеством труда, необходимого для воспроизводства продуктов, а не фактически затраченного на их производство. Количество труда, необходимого для воспроизводства данного капитала и для дальнейшего увеличения его размеров, уменьшается с каждой стадией производства. Но всякое понижение ценности уже существующего капитала обусловливает пропорциональное повышение ценности человека, поскольку последний может создать теперь тот же капитал с большей лёгкостью, чем раньше. Прогресс техники возвышает настоящий труд за счёт накопленных в прошлом запасов. С ростом производительности труда возрастает удельный вес живого труда или самого человека по сравнению с накопленными запасами мёртвых вещей.

Свою мысль о том, что с прогрессом рыночного хозяйства способность капитала распоряжаться трудом рабочего все более падает, а способность рабочего использовать капитал для облегчения своего труда все более возрастает и что при уменьшении власти капитала возрастает значение труда для воспроизводства капитала, Кэри иллюстрирует следующей таблицей 2.

В схеме представлены четыре последовательных периода в развитии производительности труда. От одного периода к другому валовая выручка на одного рабочего удваивается, и доля рабочего, как абсолютная, так и относительная, в продукте возрастает. В первом периоде рабочий получил ¼ продукта, в последнем —3/5 продукта. Но и предприниматель, относительная доля которого постепенно упала с 3/4 до 2/5, тоже не обижен, поскольку благодаря росту производительности труда абсолютное число получаемых им единиц продукта выросло с 3 до 12,80. И капиталист, и рабочий, отмечал Кэри, извлекают большую выгоду благодаря введённым улучшениям. Каждый дальнейший шаг в этом направлении будет сопровождаться такими результатами: с увеличением производительности труда увеличивается доля рабочего и уменьшается доля капиталиста, причём постоянно увеличивается количество продуктов и усиливается тенденция к уравнению долей различных элементов, составляющих общество.

В связи с развитием российского капитализма вопрос о том, как избежать обнищания трудящихся, становится одним из центральных экономических вопросов, имевшим важное теоретическое и практическое значение. Русские экономисты поднимают вопрос о том, каким должен быть прожиточный минимум рабочего и его семьи. Большое значение приобретает и вопрос о продолжительности рабочего дня. Большинство отечественных экономистов разделяли точку зрения сторонников классической политэкономии согласно которой сокращение рабочего дня на промышленных предприятиях при сохранении заработной платы может привести к краху промышленного производства, что сокращение рабочего дня снизит выработку на одного рабочего.

Наряду с этим популярность среди части экономистов пользовалась т. н. «доктрина свободного контракта», согласно которой между просвещенными экономическими агентами вопрос о размере вознаграждения за труд должен решаться исключительно на договорных началах. Подобно своим западным коллегам, многие отечественные экономисты не видели различия краткосрочных и долгосрочных последствий сокращения рабочего дня.

Со второй четверти ХIХ века, времени вступления России в эпоху промышленного переворота, вопрос об оплате труда работников становится для отечественных экономистов объектов оживлённых научных дискуссий. Как показывает исследование проф. В. А. Павлова [14], серьёзный интерес к вопросам заработной платы проявляли как практические политики, например, министр финансов Российской империи Е. Ф. Канкрин, так и учёные-экономисты – А. И. Бутовский, Т. Ф. Степанов, А. И. Чивилев и другие.

Егор Францевич Канкрин (1774—1845) оставил после себя ряд экономических сочинений, в том числе «Очерки политической экономии и финансии», изданные первоначально на немецком языке (Штуттгарт, 1845), много лет спустя на русском (СПб., 1894). Детально анализируя проблемы заработной платы, российский министр отмечал, что теоретически минимум, т.е. самое малое, что должен добывать простой работник, составляют [15]:

– «Соответственное его потребностям содержание, как собственно для себя, так и для семейства».

– Некоторый относительно «содержания» излишек, в котором он «нуждается для воспитания своих детей, ремонта своих инструментов, [содержания] животных и т. д.».

– «Запас про чёрный день и на старость».

– «Особая прибыль, которая дала бы ему возможность улучшать свое состояние или собирать капитал».

Высококвалифицированному работнику, проявляющему смекалку и мастерство, по мысли Канкрина следовало бы платить ещё большее вознаграждение. Благодаря этому он мог бы богатеть и, «производя вещи в высшей степени ценные, умножать вместе с тем и народное богатство» [16]. В действительности же, с сожалением констатировал Канкрин, «не встречаем мы, чтобы всем работника приходилось на долю полное подобного рода вознаграждение за труды и особенно редко случается видеть, чтобы приходилось им получать долю запаса и особой прибыли».

Среди отечественных учёных одним из первых вопросы оплаты труда затронул в 1847 году Александр Иванович Бутовский (1817—1890), видный экономист и государственный деятель, автор первого отечественного учебника политической экономии, написанного на русском языке. Его сочинение «Опыт о народном богатстве, или О началах политической экономии» состояло из трех частей: «Производство богатств», «Обращение и распределение богатств» и «Потребление богатств». Находясь на платформе классической политэкономии, Бутовский отстаивал естественный характер материального неравенства и осуждал принцип уравнительного распределения материальных благ. Его позиция близка к позиции сторонников «рабочего фонда». «В благоустроенном обществе, где господствуют христианские нравы, – писал Бутовский, – избыток богатых служит спасительным запасом для бедных… В минуты бедствия этот запас… проливается на неимущих росою благодеяния и пособий. Без него они погибли бы неминуемо: он помогает им вынести бремя лишений…» [17]

Под заработной платой рабочего Бутовский понимал часть издержек производства или ценности товаров. Труд, отмечал учёный, «предлагается одними членами общества, спрашивается другими. Его рыночная цена выражается в задельной2 плате… Как и всякая рыночная цена, задельная плата, т. е. цена труду исполнительному, определяется отношением между запросом на труд и его предложением» [18]. Естественные пределы заработной платы определяются не сами по себе, а в органической взаимосвязи с прибылью предпринимателя. Минимум заработной платы (по терминологии Бутовского «крайнее» или «необходимое» содержание наёмного рабочего) определяется возможностью удовлетворения потребностей работника и его семьи в «пропитании, одежде и жилье с некоторой домашней утварью и мебелью».

Интересна данная Бутовским трактовка причин снижения заработной платы ниже прожиточного минимума в условиях перехода от мануфактурной промышленности к фабричной. В отличие от Симонда де Сисмонди и его последователей Бутовский не считал, что причинами пауперизма, безработицы являются свободная конкуренция и замена ручного труда машинной техникой.

Обвинения в адрес свободной конкуренции и технического прогресса он признавал беспочвенными. «В свободном соперничестве, писал учёный, нельзя не открыть главного и необходимейшего условия развития и преуспения промышленности. Там, где труд стеснён монополиями, корпорациями, формальностями, техническими правилами, везде встречаем производство вялое, дорогое, неудовлетворительное». Машины же, по мнению Бутовского, «удешевляя производство каких-либо изделий в прогрессии арифметической… усиливают запрос в прогрессии геометрической, тем самым служат поводом к основанию множества предприятий и к употреблению числа [рабочих], далеко превосходящих число тех, которые теряют свои занятия». Спрос на рабочие руки возрастает в связи с производством «самих машин и для доставки значительнейшей массы сырых материалов».

Важнейшими факторами, действительно влияющими на величину заработной платы, рост безработицы, Бутовский считал:

– Трудности с реализацией продукции: «непостоянство сбытов – вот главное начало расстройства предприятий, их падения и внезапного уменьшения запроса на руки».

– «Внезапное вздорожание предметов первой необходимости, образующих потребление работника», что приводит к снижению реальной заработной платы.

– Снижение цены «продуктов первой необходимости», усиливающее предложение рабочих рук и понижающее зарплату до «предела рыночной цены предметов необходимого содержания».

– Колебания курса национальной валюты, оказывающие на денежную зарплату точно такое же влияние, как и изменения в цене предметов первой необходимости, только в противоположную сторону.

– «Соперничество между самими работниками, которые под гнетом нужды предлагают свой труд часто за бесценок».

Анализируя различные средства, которые препятствовали бы снижению заработной платы, Бутовский критически оценивает предложения отдельных экономистов и политиков об «установлении постоянного и неизменного тарифа заработной платы». Ошибочным признавал он утверждение Д. Рикардо и его последователей о том, что зарплата рабочих и прибыль предпринимателей могут меняться только в обратном соотношении. Бедственное положение рабочего сословия, утверждал Бутовский, никак не связано с «корыстью предпринимателей», различием их интересов. Образование рабочих коалиций, стачечное движение с целью «насильственного повышения заработной платы» учёный считал неуместным. В качестве перспективных форм развития делового сотрудничества между трудом и капиталом Бутовский называл акционерные компании, управляемые «общим поверенным в делах или советом».

Профессор Императорского Московского университета Александр Иванович Чивилев (1808—1867) в выпущенной в 1848 году книге «Наука народного хозяйства и её порицатели», так же широко затрагивал проблемы труда и капитала. Подробно анализируя социально-экономические проекты К. Сен-Симона, Ш. Фурье и Р. Оуэна, Чивилев отмечал, что мысль об антагонизме между трудом и капиталом произошла, по всей вероятности, из-за того, что в материальном производстве промышленниками могут сделаться только те из работников, которые располагают некоторым капиталом или отличаются особенными способностями. Все же прочие должны довольствоваться платою, которая редко позволяет улучшить их положение. Но этот факт нисколько не доказывает, что интересы капиталистов и людей, способных только к простой работе, действительно противоположны, напротив, те и другие связаны крепкими узами взаимности [19].

Отмечая, что свободная конкуренция «не имеет ни сердца, ни религии» и что в её условиях «каждый сам отвечает за себя, и каждый получает столько, сколько производит», учёный видел решение проблем бедности рабочего сословия в государственном вмешательстве в социально-экономическую жизнь, в необходимости с помощью государства выравнивать уровень жизни людей.

Большой интерес представляют воззрения на вопросы взаимоотношения капитала и труда, экономическое содержание оплаты труда одного из руководителей петербургской школы экономического либерализма, профессора Ивана Васильевича Вернадского (1821—1884). Учёный считал, что главные условия образования ценностей и основание всякого правильного хозяйства, как системы экономической деятельности, составляют «владение и труд» [20]. В работе «Проспект политической экономии» (1858) Вернадский писал, что ценность производящего труда выражается различно, смотря по роду его: ценность вещественного труда, входящего в состав вновь произведённой им ценности, выражается в виде заработка или задельной платы.

Мера материального труда, указывал учёный, определяется самою сущностью производимого предмета и не зависит от произвола; но этот материальный труд (работа) может быть совершаем одушевлёнными и неодушевлёнными деятелями (двигателями). Естественно, что первые представляют высшую экономическую ценность, и их употребление влечёт за собой более сложные явления.

При нормальном ходе народного капитала – заработок, зависящий от отношений между работниками и капиталом, назначенным для их употребления, необходимо равен ценностям, употребляемым для органической поддержки деятелей, орудий труда (работников); но различные паи, приходящиеся на долю каждого из них, зависят от состояния на них запроса и предложения. Мнение, что заработок обусловливается ценою жизненных припасов, справедливо только с этой точки зрения, такое соответствие между заработком и жизненными припасами редко бывает в частных случаях.

«Под именем органической поддержки деятелей труда, – писал Вернадский, – разумеем, кроме удовлетворения их прямых общественных и местных потребностей, также и доставление возможности продолжения их существования, как рода, т. е. известную затрату на их специальное образование в массе. Сумма эта является в распределении богатства – постоянно существующею, присущею, и изменяется сообразно издержкам данного настоящего времени, а не имеет в виду вознаграждения сделанных уже на то затрат. Вопрос: ни сколько стоило специальное воспитание, а сколько оно теперь стоит?» [21]

Из этого видно, отмечал далее Вернадский, что заработок необходимо различен по различию потребностей в различных местностях, в разное время, и по разной степени общественного развития; и что употребление в работу слабейших членов семейства (женщин, детей) необходимо должно производить понижение среднего заработка. Желательно заменение подённой работы урочною.

Что касается до частного распределения валовой заработной платы в стране или индивидуального заработка то оно находится в тесной связи с разными условиями рабочих лиц и свойствами работы. Различие индивидуального заработка зависит, кроме общего состояния запроса и предложения труда в стране вообще: 1) от способности к работе лица; 2) от большей или меньшей вероятности успеха; 3) от большего или меньшего количества работы (праздничные дни); 4) от приятности или неприятности, а также вреда работы для рабочего; 5) от богатства рабочего.

Максимум заработка при прочих равных условиях бывает обыкновенно при новости занятия; минимум – если занятие известною работою не есть главное, а прибавочное при другом.

Вознаграждение за труд в службе совершается сообразно общему закону труда: т. е. соответственно целесообразности усилий лица, или что тоже – соответственно предполагаемому в особи количеству и отношению производительных сил (способности, таланту), или, что тоже – соответственно предполагаемым в ней потребностям. При этом общественная власть имеет в виду не действительные, конкретные потребности и труд известного должностного лица, а те идеальные способности и потребности, которые были бы в состоянии произвести известный труд, необходимый для предполагаемых целей, и которые могут быть ниже и выше действительных; но в нормальном состоянии общества, – составляют тот уровень, то среднее выражение, к которому постоянно стремятся подойти содержания должностных личностей. Такое стремление необходимо обусловливается препятствиями к движению талантов в стране.

В истории хозяйственный успех является конкретно в постепенной замене труда, причиняющего большие дневные издержки, и подвергающегося большему риску, трудом более ровным и влекущим менее трат на постоянную свою поддержку, т. е. труда животного – трудом неодушевлённым. При таком ходе промышленности животный труд находит соперничество с неодушевлённым трудом и. – проигрывает при сравнении, делается менее и менее ценным; отсюда – пауперизм и торговые кризисы.

Причина обеднения – в стеснении действий и поля труда.

Уровень, к которому стремится и доход от владения и прибыль от труда, конкретным образом выражается в равенстве заработка и процента или ренты. Большее или меньшее приближение к нему зависит от большей или меньшей напряжённости владения или труда.

Последовательным пропагандистом творчества Кэри в России являлся профессор Киевского университета св. Владимира Николай Христианович Бунге (1823—1895), впоследствии – министр финансов и председатель Комитета министров. Творчеству Кэри он посвятил одну из лучших своих работ – «Гармония хозяйственных отношений» [22]. Отвергая трудовую теорию ценности и тезис о вещественном характере труда, Бунге признавал движущей силой общественного развития стремление людей к удовлетворению своих потребностей посредством «полезной работы». Между участниками производства возникает обмен ценностями, составляющий «сущность экономических отношений» и обусловливающий «гармоническое, стройное развитие общественного порядка».

История рабочего вопроса в России середины ХIХ века тесно связана с историей вопроса об исторических судьбах капитализма в стране. Как известно, развитие отечественной капиталистической промышленности и перспектива повторения Россией опыта западноевропейских государств первого и второго «эшелонов капитализма» была далеко не однозначно встречена в стране.

Сторонники самобытности России от славянофилов до народников видели в наступающем капитализме серьёзную угрозу устоям российской нравственности и благополучия патриархальной жизни, разрабатывали модели непосредственного перехода страны к более совершенному общественному и экономическому устройству, в том числе через крестьянскую общину и артельную организацию хозяйства (промышленности) в городах. Однако утопичность подобных проектов не вызывала сомнения у российских учёных—экономистов, ведущее место среди которых занимали сторонники либерального реформаторства, стремившиеся синтезировать достижения западного экономического либерализма с рациональными элементами социалистических учений [23].

Противниками либеральных подходов к решению назревавшего рабочего вопроса выступили представители народничества во главе с Н. Г. Чернышевским и его последователями. Одним из наиболее активных пропагандистов экономического нигилизма в 1860-е годы был Михаил Илларионович Михайлов, продолживший начатую ранее А. И. Герценом линию критики зарождавшегося российского капитализма.

«Освобождение крестьян, – отмечал Михайлов, – есть первый шаг к великому будущему России, или к её несчастью, к благосостоянию политическому или экономическому, или к экономическому или политическому пролетариату». «От нас самих зависит избрать путь к тому или к другому». Выступая против тенденций конституционализма и «индивидуалистической политической экономии», Михайлов писал в одной из своих прокламаций: «В последнее время расплодилось у нас много преждевременных старцев, жалких экономистов, взявших свой теоретический опыт из немецких книжек. Эти господа не понимают, что он приучает нас только считать гроши, что он разъединяет нас, толкая в тесный индивидуализм. Они не понимают, что не идеи идут за выгодами, а выгоды за идеями. Начиная материальными стремлениями, ещё придём ли к благосостоянию, – односторонняя экономическая наука нас не выручит из беды. Напротив, откинув копеечные расчёты и стремясь к свободе, к восстановлению своих прав, мы завоюем благоденствие, а с ним, разумеется, и благосостояние, т.е. то, чего нам так хочется, – деньги. А эти, к несчастию, плодящиеся у нас конституционные и экономические тенденции ведут к консерватизму; они ведут к сословному разъединению, к созданию привилегированных классов. Хотят сделать из России Англию и напитать нас английской зрелостью. Но разве Россия по своему географическому положению, по своим естественным богатства, по почвенным условиям, по количеству и качеству земель имеет что-нибудь общее с Англией? Разве англичане на русской земле не вышли бы тем, чем они вышли на своём острове? Мы уже довольно были обезьянами англичан. Нет, мы не хотим английской экономической зрелости, она не может вариться русским желудком.

Пусть несёт его Европа. Да и кто же может утверждать, что мы должны идти путём Европы, путём какой-нибудь Саксонии, или Англии, или Франции? Кто берет на себя ответственность за будущее России? Кто может сказать, что он умнее 60-ти миллионов, умнее всего населения страны, что он знает, что ей нужно, что он приведёт её к счастью? Где та наука, которая научила его этому, которая сказала ему, что его взгляд безошибочен? По крайней мере, мы не знаем такой науки; мы знаем только, что Гнейсты, Бастиа, Моли, Рау, Рошеры раскапывают навозные кучи и хотят гнили прошедших веков сделать законом для будущего. Пусть этот закон будет их законом, а мы для себя попытаемся поискать другой…» [24]

Близкую к Михайлову, но более умеренную и реалистическую позицию по отношению к перспективам капиталистической модернизации России занимал в те годы Н. К. Михайловский, известный народнический публицист и общественный деятель. В своих статьях 1860—70-х годов он высказывался за необходимость организации «народного труда» за казённый счёт. «У нас существует мнение, – писал Михайловский, – что наш фабричный рабочий гораздо развитее, гораздо выше, если не в нравственном, то, по крайней мере, в умственном отношении, нежели крестьянин. Это мнение решительно ни на чем не основано. Оно держится едва ли не потому только, что нечто подобное действительно имеет место в Западной Европе. Но если на Западе до некоторой степени действительно существует указанное отношение между крестьянином и фабричным рабочим, то оно обязано своим происхождением отнюдь не фабричному режиму, а влияниям совершенно иного свойства, каких у нас и в помине нет, именно влиянию широкой политической жизни, которая естественно, концентрируется в городах и едва достигает деревень» [25]. Михайловский считал, что рабочий вопрос в России коренным образом отличается от рабочего вопроса в Западной Европе. «Рабочий вопрос в Европе, – отмечал Михайловский, – есть вопрос революционный, ибо он требует передачи условий труда в руки работника, экспроприации теперешних собственников. Рабочий вопрос в России есть вопрос консервативный, ибо тут требуется только сохранение условий труда в руках работника, гарантия теперешним собственникам их собственности. У нас под самым Петербургом… существуют деревни, жители которых живут на своей земле, жгут свой лес, едят свой хлеб, одеваются в армяки и тулупы своей работы, из шерсти своих овец. Гарантируйте им прочно это своё, и русский рабочий вопрос решён» [26].

Несмотря на негативное отношение левых радикалов и революционно-демократической публицистики к проявлениям капиталистического прогресса, их представители все-таки были вынуждены признавать наличие капиталистических элементов в России, в том числе и «зачатков пролетариата», т.е. социального слоя, полностью лишённого какой-либо частной собственности. Об этом, например, писал в 1863 году в журнале «Русское слово» Н. В. Шелгунов, отмечая в сибирских заметках факт разорения тюменских ремесленников [27].

Позднее, в конце 1860-х годов, ссылаясь на отсутствие в стране земледельческого пролетариата, Шелгунов напрямую указывал на наличие пролетариата промышленного. «…Промышленный пролетариат, – писал он, – хотя и не в такой форме как на Западе, у нас есть» [28].

Признавая, что капитал сделался в России «истинным двигателем общественной жизни», Шелгунов не отрицал и того обстоятельства, что русская прогрессивность находится в зависимости от законов мирового прогресса [29].

В этой связи революционные публицисты невольно подходили и к мысли о том, что, идя по пути общечеловеческой цивилизации, Россия не минует и рабочего вопроса не в специфически русском, как писал Михайловский, а в общеевропейском его проявлении. Тот же Н. В. Шелгунов в своих сибирских заметках 1863 года обращает внимание на необходимость изучения рабочего вопроса, который до этого был в России, по его мнению, «исключительно теорией» [30]. На важность изучения рабочего вопросам неоднократно указывал «Современник». В 1865 году известный публицист А. Н. Пыпин, рецензируя статью Ф. Лассаля, в которой проводилась мысль о том, что рабочий вопрос составляет «основной жизненный нерв современной истории», указывал на актуальность рабочего вопроса не только для Запада, но и для России [31].

На «неизбежность и неотвратимость» рабочего вопроса в России намекал и такой авторитетный в радикальных кругах деятель, как Д. И. Писарев. Он говорил о необходимости всестороннего изучения рабочего вопроса, опыта его решения на Западе, для того, чтобы припасать материал для удовлетворительного разрешения рабочего вопроса в России [32].

Серьёзное внимание рабочему вопросу уделяли «Отечественные записки». Они не только сетовали на то, что рабочий вопрос в России не находит должного изучения и освещения, но и на наличие в известных кругах русского общества превратного представления о том, что русский рабочий, наделённый крохотным клочком земли, находится несравненно в лучшем положении, чем безземельный западноевропейский пролетарий. В статье «Отчего трудно поправляться нашему рабочему…», журнал впервые в революционно-демократической публицистике определил особенности и содержание рабочего вопроса в стране. Размышляя о том, облегчит ли земельный надел тяжёлое положение фабричного рабочего, достаточен ли заработок для фабричных, как ценится труд рабочего, охраняет ли законодательство права фабричных рабочих, «Отечественные записки» высказывали сомнение относительно прочности «земельного фундамента» для русского рабочего и не считали его спасением от пролетаризации крестьянства. «Вопрос не в том только: есть у рабочего надел земли или нет, – писал журнал, – а в том: обеспечивает ли его та земля, которой он владеет, в его существовании или не обеспечивает?» [33]

Параллельно с этим в России активно распространялась мысль о возможности создания фабрик без пролетариата и хозяев, на основе артельной организации.

Ярым пропагандистом и защитником артельной организации отечественной промышленности являлся известный народник П. П. Ткачёв, сторонник «кровавой борьбы и победы труда над капиталом». Он считал, что бедственное положение рабочих и развивающаяся вражда между ними и предпринимателями зависит от существующего несправедливого распределения богатства между трудом и капиталом [34].

Постоянное внимание рабочему вопросу уделял журнал российских эмигрантов «Народное дело», созданный в 1868 году Н. И. Утиным, А. Д. Трусовым и Е. Г. Беретеневым для нелегальной пропаганды революционных идей в России. Призывая российских революционеров к насильственному низвержению царского самодержавия, журнал видел путь к коренному изменению положения рабочих через их объединение в ассоциации. Журнал подчёркивал общность социально – экономических проблем России и Западной Европы и на этом основании не призвал «российской самобытности».

Наряду с революционными радикалами известную дань национальной самобытности отдали и исследователи, близкие к представителям российской школы экономического либерализма, в частности В. Н. Майков, Ф. Г. Тернер, А. К. Корсак и В. В. Берви-Флеровский.

Валериан Николаевич Майков (1823—1847) – даровитый русский мыслитель 1840-х годов, родился в семье известного живописца Н. А. Майкова [35]. В 19 лет он закончил юридический факультет Петербургского университета со степенью кандидата наук, затем служил в Департаменте сельского хозяйства, выступал со статьями для печати. В университете любимым профессором Майкова был В. С. Порошин, преподававший политическую экономию. Поэтому не случайно, что первой работой Майкова стала статья «Об отношении производительности к распределению богатства», оставшаяся в рукописи. В этой статье Майков, критически оценивая школу А. Смита, высказал идею об участии рабочих в прибылях производства. Участвуя в составлении знаменитого «Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка», издававшегося под руководством петрашевца Н. С. Кириллова, Майков написал ряд статей для его первого тома. В 1845 году Майков становится во главе основанного Ф. К. Дершау «Финского Вестника». Разрабатывая в своих ярких публицистических работах «философию общества», Майков обрушивается с критикой на английскую политическую экономию. По его словам, современная политическая экономия «утратила характер науки, основанной на идее благосостояния, и послужила основанием монополии аристократии богатства». В качестве альтернативы Майков выдвигает идею «дольщины» рабочих в предприятиях, идею, которая впоследствии нашла выражение как в учении катедер-социалистов, так и отечественных представителей экономического либерализма.

В 1860 году в Петербурге вышла книга Ф. Г. Тернера (1833—1906) «О рабочем классе и мерах к обеспечению его благосостояния». Автор книги – Федор Густавович Тернер был впоследствии директором департамента окладных сборов, товарищем (заместителем) министра финансов, членом Государственного совета. Крупнейшей его работой стала книга «Государство и земледелие» (СПб., 1896—1898; 2-е изд., 1901). Отдельные части этой книги печатались предварительно в «Вестнике Европы». Здесь же были опубликованы его очерки и статьи, в том числе статья «Крестьянское законодательство и его движение за последние 10 лет» (1900. №1).

В исследованиях о рабочем классе Тернер выдвигал идею ассоциации. По его мнению, ассоциации создают условия для «соединения мелких капитальных атомов», что даёт возможность «самым мелочным средствам» стать в равноправное положение со значительными капиталами. Ассоциациям необходимо «капитальное содействие высших классов». Таким образом «реализуется благотворная связь между высшими, состоятельными и низшими, неимущими классами» [36].

Большое внимание автор уделяет ассоциативным началам в сельской общине. Тернер исключает общину из ассоциативного движения. Её первородный грех заключается в том, что она покоится на отрицании частной собственности: «где нет частной собственности, не может быть соединения частных средств. Общинное владение прямо могло бы перейти только в социалистическую общину, никак не в ассоциацию». Таким образом, Тернер считал необходимым подчеркнуть, что ассоциация предполагает существование частной собственности.

Ассоциативное направление – строительно-жилищные товарищества, потребительская кооперация, производственные ассоциации в промышленности и сельском хозяйстве, государственные мастерские в луиблановском духе, бурлацкие, торговые, биржевые артели.

Примечательна изданная в 1861 году в Москве книга А. К. Корсака «О формах промышленности в Западной Европе и России». Её автор так же с позиций либерализма утверждал необходимость преобразования отечественной кустарной промышленности на артельно-ассоциационных началах.

В 1862 году журнал «Век» предлагал план создания артельных фабрик, которые были призваны соединить земледельческий и промышленный труд и тем самым избежать пролетаризации страны [37].

Ценным вкладов в развитие отечественной экономической мысли стала вышедшая в 1869 году монография Н. Флеровского «Положение рабочего класса в России». Её автором был талантливый русский экономист, социолог, философ и публицист Василий Васильевич Берви (1829—1918), выступавший под псевдонимом Н. Флеровский. По своему мировоззрению Берви-Флеровский не принадлежал ни к отечественным социалистам, ни к представителям либерального лагеря. Этим определялось своеобразие его экономических идей, его особое видение проблем хозяйственного и социально-политического развития России.

Будущий экономист родился в семье профессора физиологии Казанского университета В. Ф. Берви, человека весьма осторожного и стремившегося во чтобы-то ни стало уберечь своего любознательного сына от политики. Берви-Флеровский окончил в 1849 году Казанский университет по курсу юридических наук и получил перспективное для молодого человека место в Министерстве юстиции. Здесь он дослужился до должности чиновника по особым поручениям. Однако канцелярская служба тяготила Берви-Флеровского и он переходит к преподавательской и публицистической деятельности. Своими многочисленными протестами против отдельных актов несправедливости молодой публицист снискал признание общественности и подозрительность властей, неоднократно отправлявших его в административные ссылки по регионам России. Здесь он набирался ярких жизненных впечатлений, которые легли в основу как «Положения рабочего класса в России», так и других его сочинений – «Азбуки социальных наук» (1871), «Свобода речи, терпимость и наши законы о печати» (1869), «Философия бессознательного, дарвинизм и реальная истина» (1878) и других.

«Положение рабочего класса в России» – главный экономический труд ученого. Значение этого исследования долгое время недооценивалось в советской историко-экономической литературе, несмотря на положительную оценку, данную К. Марксом. Берви-Флеровский обвинялся в идеализации мелкого производства, приверженности «прудоновским иллюзиям о главной роли денежного кредита, о возможности товарищества между рабочими и капиталистами» [38]. Однако именно последнее обстоятельство делает работу учёного особенно интересной.

В своей работе Берви-Флеровский нарисовал яркую картину бедствий рабочего сословия в России, на основе многочисленных фактов и цифр показал, что распространённое в некоторых кругах российского общества мнение о том, что в России «не то, что в Западной Европе», что её народ «благоденствует», является проявлением ложного оптимизма и незнания реальной жизни.

Основные причины народных бедствий Берви-Флеровский видел как в засилье в России крупной поземельной собственности, так и в той системе организации промышленности, которая пришла в Россию с Запада. По мнению учёного, капиталисты наряду с государством и помещиками участвуют в ограблении рабочих, содействуют их обнищанию. Берви-Флеровский выявил три причины нищеты и обездоленности народа в промышленных городах и районах: высокие налоги, крупная земельная собственность и слабое развитие промышленности. «Промышленность, – писал Берви-Флеровский, анализируя демографическую статистику на Западе и в России, – этот источник благосостояния и счастья для народов, делается у нас бичом, который заколачивает в гроб, бедствием, с которым не могут справиться ни чума, ни холера. Разделение труда, которое даёт рабочему возможность удесятерить своё производство, делается для него источником голода, бедности и смерти до такой степени, что из двенадцати промышленных губерний в трёх население уменьшилось, а в одной вовсе не увеличилось» [39]. Все «плохое» в общественном устройстве и экономической жизни Берви-Флеровский видел в неразумности человеческих желаний и действий. Отбросить это «плохое», по его мнению, должны были сами правящие классы общества, в том числе капиталисты. Ради собственных интересов они не должны гнаться за роскошью и богатством, поскольку стремление к непрерывному росту личного богатства и прибылей основано на неразумном чувстве.

Будучи сторонником гармонизации отношений между предпринимателями и рабочими, Берви-Флеровский обвинял социалистов Западной Европы: поднимая рабочий вопрос, они не сумели понять, «что в высшей степени несправедливо, чтобы то, что было произведением капитала и труда, составляло собственность одного капитала». «Они старались и стараются достигнуть своей цели, – писал Берви-Флеровский, – путём рабочих стачек, причиняют этим рабочим бесчисленные страдания и разорение, держат иногда целую страну в бесполезном волнении. Не лучше ли было бы вести дело начистоту? Работники имеют на ход дела такое же влияние, как и капиталисты, они товарищи. Доходы фабрики, капитал, на неё определённый, одинаково известны и тем и другим. Они получают процент и вознаграждение за риск, работники – остальное» [40].

Отмечая в своей работе, что в России «рабство уничтожено и уступило своей место найму», Берви-Флеровский убеждённо считал что наем, в своё очередь, «должен уступить место товариществу». «Между трудом и экономией должно быть равенство, между работниками и капиталистом товарищество» [41].

Как демократ—просветитель и сторонник мирного развития общества, Берви-Флеровский полагал, что решающее в устройстве общественной жизни принадлежит только личности. Идеальной же формой хозяйствования он считал земельную общину в деревне и артельное хозяйство – «товарищество» – в городе.

Крайне враждебную позицию по отношению к либеральным экономистам занимали представители правых сил, ратовавших за сохранение в стране феодальных пережитков, в том числе и в сфере разрешения социальных конфликтов. Известный правый публицист М. Н. Катков в «Московских ведомостях» упрекал либеральных авторов в том, что они списали рабочий вопрос с иностранных книг. По его мнению, «правильная регулирующая политика власти» могла спасти страну от любых рабочих выступлений, избежать неприятностей, связанных с появлением в стране рабочего сословия.

Консервативная газета «Весть», выражая боязненно-враждебное отношение к пролетариату, упрекала либеральных авторов в защите рабочих и их прав. «Весть» писала о деморализации рабочей среды, распущенности, пьянстве рабочих, их неповиновении хозяевам и других отрицательных качествах рабочих, с особой силой якобы проявившихся в результате крестьянской реформы 1861 года и других либеральных преобразований в стране. Ссылаясь на заявление елецких фабрикантов о том, что они «разоряются рабочими», газета заявляла о подавлении капитала трудом, о том, что в России, в отличие от Западной Европы, рабочий вопрос состоит в заботе о благосостоянии промышленников. На этом основании «Весть» считала нежелательным образование пролетариата в России, ссылаясь на наличие в стране земельных богатств и щедрых недр [42].

В значительной мере с ориентиром на позицию правых сил строилась политика в рабочем вопросе высших чинов Министерства внутренних дел. В 1870-е годы министерством была выдвинута идея попечительства о рабочих. Она предполагала сдерживание рабочего движения посредством осуществления мелочной регламентации отношений между рабочими и предпринимателями, предусматривала использование прямого административно-полицейского вмешательства в эти отношения. При этом исключались какие-либо элементы стачечной борьбы рабочих, создание рабочих организаций.

Представители либерально-реформаторского лагеря решительно выступали против полицейского попечительства над рабочими. Они активно следовали за рекомендациями видного английского политэконома Дж. С. Милля, который утверждал, что теория зависимости, патриархальной опеки отжила свой век, и что важнейшей задачей в этой области является обеспечение самостоятельного развития пролетариата [43]. На этом основании они полностью солидаризировались с позицией А. Смита и его последователей, защищавших свободу забастовок. Н. Х. Бунге в своём курсе «Полицейское право», читавшемся в Киевском университете св. Владимира, утверждал, что лишение рабочих права на забастовку нарушает такой важнейший принцип экономического либерализма, как принцип свободы сделок. Вместе с тем учёный считал, что забастовки сами по себе не способны сколько-нибудь существенно улучшить положение рабочего класса. «…Условия производства и сущность отношений между участвующими в нем лицами обыкновенно остаются прежними, – писал учёный по поводу эффекта забастовок. – Стачки противопоставляют причинам, действовавшим на понижение заработной платы, силу, с характером часто отрицательным, которая нисколько не способствует ни улучшению качества, ни улучшению количества труда, ни уменьшению борьбы частных интересов» [44].

Защищая права рабочих на забастовки, либеральные российские экономисты выступали вместе с тем противниками административного произвола и в отношении владельцев предприятий, который затрудняет предпринимательскую деятельность, создаёт препятствия для проникновения в российскую экономику иностранного капитала.

Суммируя общие высказывания самобытных русских экономических мыслителей второй половины ХIХ века относительно преимуществ артельной организации промышленности по сравнению с классической – западной, следует, прежде всего, отметить, что в экономико-юридическом аспекте под артелью понимался основанный на договоре союз нескольких равноправных лиц, принадлежащих к рабочему (мещанскому) сословию, совместно преследующих хозяйственные цели. Для артельной организации характерны как круговая порука, так и личное участие её членов в ведении определённого промысла трудом или трудом и капиталом.

Преследуя хозяйственные цели, артельная организация труда направлена не только на получение прибыли от совместного производства или промысла, но и на уменьшение расходов (издержек) при совместном потреблении и на увеличение кредитоспособности отдельных индивидов, входящих в состав артели.

Для артельной организации характерно равноправие членов коллектива, одинаковое пользование всеми правами и выгодами артельного объединения и одинаковые обязанности. Это равноправие или равенство объяснялось тем, что артели всегда были поставлены в условия, при которых в их состав принимались работники более или менее сходные по возрасту, физической силе, рабочей (профессиональной) подготовке и имущественным средствам.

Это равенство не нарушалось равным разделом общей прибыли, поступавшей в большем размере собственнику капитала или орудий производства или лицу, стоявшему во главе артели. Этот излишек в артелях всегда расценивался как законное вознаграждение за капитал, труд или технические познания, опытность, которые отличали этих лиц от рядовых членов артели.

Связь круговой порукой означала солидарность артельщиков, ответственность каждого за всех и всех за каждого члена артели. Степень и пределы ответственности могли быть различными.

Примечательно, что рабочие ассоциации, схожие по своему характеру с русскими артелями, стали распространяться на Западе только со второй четверти ХIХ века. Они получили развитие во многом благодаря идеям социалистов-утопистов и сторонникам т. н. «кооперативного социализма» (Прудон).

Разрушение старых феодальных порядков и формирование нового индустриального облика России происходило на протяжении длительного исторического периода и было связано с вызреванием в стране так называемого «рабочего вопроса», то есть вопроса о характере взаимоотношений между предпринимателями и работниками, условиях труда и быта рабочих, их юридическом и социальном статусе.

Особого обострения рабочий вопрос достиг в период перехода от индустриализации к промышленной революции. В России она проходила в несколько этапов, для которых были характерны свои особенности.

На первом этапе (конец 1830-х – середина 1860-х годов), связанном с организацией капиталистических фабрик преимущественно в хлопчатобумажной промышленности, рабочий вопрос ещё не получает достаточной остроты в общенациональном масштабе и носил локальный характер, ограниченный рамками отдельных предприятий.

На втором этапе, который охватывает первые пореформенные десятилетия, рабочий вопрос начинает все более заявлять о себе, привлекая внимание широкой российской общественности. С этого времени начинается его законодательное решение.

Передовая отечественная экономическая наука высоко оценивала роль труда как «главного носителя, главное основание каждого свободного общества» [45]. Её представители не разделяли пессимизма Д. Рикардо и Т. Р. Мальтуса и в значительной мере ориентировались на учение Г. Ч. Кэри, выступавшего за гармонизацию интересов капитала и труда. Сочувствуя бедственному положению трудящихся, российские экономисты либеральной школы считали такое положение временным, преходящим явлением, связанным с недостаточно высоким уровнем развития современного производства, низкой производительностью труда.

Противниками либеральных подходов к оценке противоречий между капиталом и трудом выступали революционные демократы. Многие из них считали, что у России есть возможность избежать участи, которая постигла Западную Европу, и развиваться собственным, «самобытным», некапиталистическим путём.

Наряду с революционными демократами, идею артельной организации труда разделяли и некоторые отечественные экономические мыслители либерального и близких к нему направлений.