Читать книгу Россия на перепутье эпох. Избранное. Том I - Борис Тебиев - Страница 3

Понятие «либерализм» (от латинского liber – свободный) было усвоено европейским обществом в XVIII столетии. Оно стало символом стремления к общественным реформам, имеющим целью свободу личности и общества. Тесно связанные с понятиями о равенстве людей, либеральные идеи с момента своего возникновения вступили в острое противоречие с принципами греческого и римского права, не признававшего свободы личности и приносившего ее в жертву государству, интересам «общего блага». Раскрепостив политическое сознание европейцев, либеральные идеи эпохи Просвещения проникли и в сферу экономической жизни, стали важным ориентиром развития экономических институтов индустриального общества.

Пройдя чистилище буржуазных революций, либерализм окреп в борьбе со своим главным антиподом – консерватизмом, отстаивавшим и в политической, и в экономической сферах привилегии меньшинства, старые порядки и так называемую «сильную власть», как средство сдерживания социальной энергии масс. В ХIХ столетии у либерализма появился новый сильный противник – социализм, объективной основой которого стало обострение классовой борьбы в период интенсивного развития капиталистических отношений.

Принципиальные основы учения об экономической свободе – экономического либерализма – были заложены создателем английской классической политической экономии Адамом Смитом (1723—1790). Его выдающееся сочинение – «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) стало первым в истории полноценным трудом, излагающим общую основу экономической науки – теорию производства и распределения. Оно было проникнуто высокой идеей «очевидной и простой системы естественной свободы», к которой, как ему казалось, идет весь мир [1].

Первоосновой теории экономического либерализма Смита являлось предоставление индивиду неограниченной свободы преследования своих личных интересов. Считая, что «невидимая рука» Провидения поведет индивида через эгоизм к общему благу, Смит утверждал самопроизвольный порядок рынка, направленный на пользу общества и потребителя [2]. Принципиально не отрицая (в отличие от некоторых современных неолибералов) возможности плодотворной регламентации экономической жизни государственной властью, Смит считал такую регламентацию преждевременной, практически неосуществимой в современных ему условиях.

Он неоднократно высказывал мысль о том, что «всеведующее» и «всемогучее» правительство легче нашло бы пути к общему благу посредством прямого воздействия, чем взывая к личному интересу каждого. Но разве хватит у какого-нибудь реального, а не воображаемого правительства для этого знаний, предусмотрительности, изобретательности? Даже самый способный государственный деятель, рассуждал Смит, не в состоянии одновременно вникнуть в нужды десятков и сотен промыслов и отраслей хозяйства с той основательностью, которая достигается соединением умственной активности массы способных предпринимателей, целиком отдающих свое время и знание этому делу.

По мнению Смита, любые попытки государственной власти оказывать воздействие на народное хозяйство могут привести лишь к тому, что правительство окажется на поводу у ловких промышленников и купцов, которые сумеют использовать беспомощность государственных органов и заставят работать в своих интересах аппарат власти. Смит считал, что покровительство, пусть даже оно окажется полезным для какой-либо отрасли производства, которая благодаря поддержке и защите со стороны государства может научиться производить товары по той же цене, что и конкурирующая с ней иностранная промышленность или дешевле, все равно сопряжено с жертвами: «немедленный ущерб неизбежен, а будущая прибыль проблематична». Этот ущерб понесет потребитель в интересах предпринимателя.

Последовательно и стойко защищая интересы потребителя, и подав голос против «алчности богатых фабрикантов», Смит считал единственной целью, единственной задачей всякого производства – потребление. Интересы производителя, отмечал он, следует иметь в виду настолько, насколько это требуется интересами потребителя. «Положение это, – писал Смит, – настолько самоочевидно, что было бы нелепо даже пытаться доказывать его. Между тем при господстве меркантилистической системы интересы потребителя почти постоянно приносятся в жертву интересам производителя, и эта система, по-видимому, признает не потребление, а производство главной и конечной целью всякой промышленной деятельности и торговли» [3].

В своих суждениях Смит не был одинок. Схожих с ним взглядов придерживались его старший современник, видный французский философ и политолог маркиз Рене-Луи де Аржансон (1694—1757), а также многие представители французской школы экономистов (физиократов). По свидетельству Дж. М. Кейнса, Аржансон был первым, кто яростно боролся за свободу торговли, доказывая ее экономические преимущества [4]. Он говорил, что управлять лучше – значит управлять меньше, и видел причину упадка современных ему мануфактур в протекционизме по отношению к ним. Проповедуя свободу личности, равенство прав и имуществ, Аржансон предлагал каждой общине самой избрать себе особую отрасль мануфактуры, чтобы отобрать у центральной власти ее права на промышленность.

Примечательно, что именно Аржансон первым ввел в научный лексикон понятие «либеральный» не в своем историческом значении как синоним слов «великодушный», «благородный», «щедрый», а в политическом смысле, применительно к сторонникам индивидуальных и политических свобод [5].

Немало ценных выводов и наблюдений Смит почерпнул и из учения французских физиократов, и в первую очередь из «Экономической таблицы» Ф. Кенэ (1758), – первого экономического сочинения, предвосхитившего макроэкономическую науку и заявившего о том, что экономикой управляют законы. Один из ведущих тезисов физиократов, возникший не без влияния философии Эпохи Просвещения, гласил: все виды хозяйственной деятельности должны быть свободными, так как «природа» всех людей сотворила свободными [6]. Экономическое устройство представлялось физиократам как естественный порядок, при котором благосостояние достигается при свободе деятельности и свободе мены (laisser faire, laisser passer). Физиократы были убеждены, что главная задача государства должна заключаться лишь в устранении всякого рода препятствий для свободного развития хозяйственной деятельности.

В историко-экономической литературе существует мнение о том, что у Смита было немало восторженных почитателей, безоговорочно воспринимавших его либеральные идеи и воплощавших их на практике, но не было непосредственных продолжателей. Это объясняется тем, что масштабы проделанной им аналитической работы по обоснованию идеи самодостаточности рынка были настолько значительны, что не оставляли места для других исследователей. Правильность этого заключения можно поставить под сомнение. Интеллектуальная жизнь Европы последней трети XVIII века и начала XIX столетия была настолько насыщенной, что ни одна ценная мысль не оказывалась невостребованной. Родившись в одной сфере научного знания, она моментально подхватывалась представителями смежных областей, обрастала новыми доказательствами и интерпретациями, начинала блистать новыми гранями.

В этом смысле ближайшим последователем и учеником Смита можно с полным основанием считать английского философа-утилитариста Иеремию Бентама (1748—1832). Он мало писал по экономическим вопросам, однако его морально-философские сочинения, ставшие своеобразным евангелием английского либерализма, задали общий тон формировавшейся в начале XIX века школе английских экономистов, известной как манчестерская [7]. Основная идея Бентама сводилась к тому, что общество представляет собой лишь простую сумму стремящихся к личному благу и удовлетворению личных интересов индивидуумов. Внутреннюю гармонию общественной жизни создают отношения взаимной выгоды. Выступив с концепцией «максимизации счастья» («наибольшее счастье наибольшему количеству людей»), Бентам требовал от государства идеально совершенной безопасности собственника. «Его логика, – писал А. Маршалл, – была бескомпромиссной, и он враждебно относился ко всем ограничениям и регулирующим постановлениям, для существования которых не могло быть выдвинуто четкого обоснования, его же безжалостные требования о том, что они должны оправдывать свое существование, диктовались условиями его эпохи» [8].

Убежденными сторонниками принципов экономического либерализма являлись такие видные представители классической политэкономии, как англичанин Давид Рикардо (1772—1823) и французский экономист Жан-Батист Сэй (1767—1832). Проникнутые верой во всеобщую гармонию интересов, они систематически и последовательно отстаивали ведущие принципы либерализма: свободы личности и собственности; свободы договора и свободы промышленности; неограниченной конкуренции. Однако если Рикардо – в целом мыслитель «много более глубокий, но менее здравомыслящий, чем Сэй» [9] – значительно повторял в этом отношении Смита, то Сэя следует рассматривать, прежде всего, как вполне оригинального либерального экономического мыслителя, внесшего существенный личный вклад в теорию экономической свободы.

Блестящий популяризатор и «фильтратор» идей Смита, Сэй в отличие от своего учителя, ставил во главе иерархической шкалы полезных для нации производств не земледелие, а промышленность. Одно из центральных мест в своей теории Сэй отводил личности индустриального предпринимателя, роль которого в экономике осталась за порогом внимания Смита. В сочинении «Трактат по политической экономии» (1803) Сэй первым в экономической литературе разделил понятия «предпринимательство» и «богатство», выявил набор качеств, которыми должен обладать предприниматель для достижения успеха. «Обыкновенно предприниматель промышленного дела, – отмечал Сэй, – старается достать средства, в которых нуждается. Я не делаю из этого вывода, что предприниматель должен быть непременно богат, потому, что он может завести свое дело и на заемные средства. Но, во всяком случае, необходимо, чтобы предприниматель был человеком состоятельным, известным своим умом, благоразумием, любовью к порядку, честностью и чтобы в силу этих свойств он мог получить капиталы, которых сам не имеет. …Этот род труда требует таких нравственных качеств, которые нечасто соединяются в одном лице: тут требуются здравый ум, постоянство, знание людей и понимание окружающих обстоятельств, умение верно оценить важность продукта, потребность, которую он должен будет удовлетворять, средства производства…» [10].

Сэй рассматривал индустриального предпринимателя как главного носителя идеи экономической свободы, как ее живое олицетворение. Именно стойкое отстаивание идей экономической свободы побудило Сэя выступить с безусловным отрицанием экономических кризисов и сформулировать т. н. «закон рынков». Рассматривая кризисы как явление преходящее, он утверждал что «было бы достаточно промышленной свободы для предупреждения их».

В «Сокращенном учении о государственном хозяйстве», написанном в форме «дружеских разговоров», Сэй не только ярко показал экономическую выгоду, которую может получить каждый человек от своих дарований, но и вслед за Смитом критически оценил правительственное вмешательство в определенные сферы экономической жизни, выявил случаи, когда подобное вмешательство является оправданным. Негативным последствием правительственных действий в экономической сфере, по мнению Сэя, являлось то, что «они направляют усилия промышленности к производствам не столь соответствующим нуждам народа, и не столько прибыльным для производителей» [11]. Оправданным же правительственное вмешательство в экономику является в тех случаях, когда оно, защищая интересы потребителей, принимает меры для улучшения добротности товаров (например, аптекарских), в качестве которых самому потребителю разобраться бывает весьма трудно.

В лице Сэя и некоторых его младших современников (К. Дюнуайе, Ф. Бастиа и др.) либеральная школа во Франции нашла свое наиболее систематизированное выражение [12]. Мировоззрение Сэя как экономического мыслителя было сформировано под непосредственным влиянием либеральных тезисов физиократов и концепции экономического мира Смита. Соединив их, Сэй пошел дальше своих первоучителей, категорически заявив, что не следует особенно доверять производителям, объединяющимся друг с другом, что потребитель является «единственным компетентным судьей производства», что предприниматель является основным участником экономической жизни, и что правительство должно осуществлять расходы лишь на бесспорные коллективные нужды [13].

К середине ХIХ столетия идеи экономического либерализма претерпели определенную эволюцию. Она была связана не только с тем, что постоянно менялась и усложнялась хозяйственная практика, но и с тем, что европейская философия значительно обогатилась общими представлениями о системе либеральных ценностей. Огромный интерес к ним со стороны ученых-обществоведов различных стран позволил уточнить и конкретизировать отдельные научные понятия, дать им более точные и правильные оценки, соотнести положения и выводы основателей либеральных учений с конкретной практикой общественно-политического и хозяйственного развития европейских стран.

Видный английский экономист и философ Джон Стюарт Милль (1806—1873) в своей книге «Принципы политической экономии и некоторые аспекты их приложения к социальной философии» (1848), являвшейся в течение нескольких десятилетий лучшим учебником политэкономии, не только систематизировал все значительное, что появилось на свет после «Богатства народов» Смита, но и внес много нового в классическую теорию и в учение экономического либерализма. В частности, он указал на наличие определенных сфер «бессилия рынка», неэффективность системы свободной конкуренции для решения ряда проблем народного хозяйства. Им были по-новому определены функции государства в совершенствовании рыночной инфраструктуры, налогообложения, социального обеспечения, правовой защиты частной собственности и предпринимательства, образования и науки.

Обосновывая актуальность вопроса о влиянии правительства на экономическую жизнь, как одного из самых спорных вопросов политической науки и государственной практики в современную ему эпоху, Милль отмечал, что если на ранних этапах развития политической экономии предметом спора было то, какое устройство должны иметь правительства, по каким принципам и правилам должны они пользоваться своею властью, то теперь почти столько же разномыслия о том, на какие отрасли человеческих дел должна простираться эта власть.

«При нынешней силе стремления к изменениям в правительстве и законодательстве, как средствам улучшить положение людей, важность этих прений, – указывал Милль, – скорее должна возрасти, чем уменьшиться. Нетерпеливые реформисты, находящие, что легче и быстрее можно овладеть управлением, чем умами и наклонностями публики, постоянно влекутся расширять сферу правительства далее надлежащих границ, а с другой стороны человеческий род так приучен своими правительствами к вмешательствам, имеющим целью не общие блага, или порожденным ошибочными понятиями о требованиях этого блага, и столько опрометчивых проектов делается искренними друзьями улучшений с мыслями достичь принудительным регулированием таких целей, которые с действительным успехом или с пользою может исполнить лишь общественное мнение и прение, – что возник дух сопротивления самому принципу правительственного вмешательства и явилось расположение ограничивать сферу правительственной деятельности самыми тесными пределами» [14].

Являясь поборником экономического либерализма, Милль вместе с тем считал уместным вмешательство государства в те области экономики, где этого требовало благо общества, соображения целесообразности, например, в процесс принятия частными предпринимателями решений об установке нового оборудования. Отвергая в целом протекционизм, он вместе с тем признавал справедливым государственную поддержку «младенческих отраслей», о чем писал в свое время и Смит.

Серьезное воздействие на формирование экономических воззрений Милля оказали взгляды И. Бентама, а также одного из первых критиков классической политэкономии – швейцарского историка и экономиста Жана Шарля Леонара Симонд де Сисмонди (1773—1842). Подвергая сомнению правильность понимания политической экономией своей задачи и высказывая опасения о возможности ее перерождения в хрематистику, Сисмонди утверждал нравственный характер экономической науки. Мерилом материального благосостояния граждан, отмечал он, служит не абстрактная цифра богатства страны, а правильное соотношение между богатством и населением, справедливое распределение этого богатства. Именно на этой основе выросло стремление Милля различать законы производства и законы распределения общественного продукта. Последние, по его мнению, управляются законами и обычаями данного общества и являются результатом человеческих решений. Из этого тезиса Милль делал далеко идущий вывод о возможности реформирования отношений распределения на базе частной капиталистической собственности.

Милль обогатил теорию экономического либерализма исследованием пределов промышленной свободы. В заключительной главе своей книги «Основания и границы системы laisser-faire или принципа невмешательства», выразив сомнение в возможности всеобщего определения оснований и границ промышленной свободы, он высказал намерение представить лишь некоторые материалы для решения вопросов, возникающих при рассмотрении с самой общей точки зрения выгод и невыгод или вреда от правительственного вмешательства.

Вмешательство это, отмечал Милль, бывает или повелительным или не повелительным. В первом случае «правительство может запрещать всем делать то или другое, или делать без его дозволения: оно может также предписывать людям делать то или другое, или делать или не делать известным способом то, что оставляет на их волю делать или не делать». Во втором случае «вместо того, чтобы приказывать под страхом наказания» правительство дает советы, обнародует сведения, позволяет частным лицам «идти к известной общеполезной цели частными их силами, не вступая в их действия, но не вверяя дело исключительно их заботе, оно рядом с частными учреждениями устраивает собственное учреждение для той же цели» [15]. В данном случае принуждение состоит в собирании средств для достижения цели, но такое вмешательство власти не ограничивает свободы личной деятельности.

Круг полезного действия для повелительной формы правительственного вмешательства, считает Милль, гораздо ограниченнее, чем для не повелительной.

Существует пространство человеческой жизни, огражденное от повелительного вторжения, границы этого пространства не должно переступать никакое правительство – ни монархическое, ни аристократическое, ни демократическое. В этом пространстве должна царствовать исключительно личность человека без всякого, чьего бы то ни было, частного или общественного контроля. По мнению Милля, это пространство должно «обнимать всю ту часть внутренней и внешней жизни человека, которая касается только самого этого человека, не затрагивая интересы других или затрагивая их лишь через нравственное влияние примера» [16].

Второе возражение Милля против правительственного вмешательства в экономическую жизнь состояло в том, что каждое увеличение функций, предоставляемых правительству, по его мнению, «есть увеличение его власти как в форме принудительной, так и в непрямой форме влияния» [17]. При этом ограничения власти правительства нужны не только тогда, когда «дурна форма правления», но и тогда, когда правительственные учреждения достаточно популярны.

«Третье возражение против правительственного вмешательства, – пишет Милль, – основывается на принципе разделения труда. Всякая новая обязанность, принимаемая правительством, составляет новое занятие для учреждения, уже и без того слишком обремененного обязанностями. Естественный результат этого – тот, что почти все исполняется плохо; многие вещи вовсе не исполняются, потому что правительство не может вести их без промедлений, гибельных для дела…» [18].

Уменьшая или вовсе прекращая частную деятельность, «правительство заменяет однообразием соперничество, несравненно благоприятнейшее прогрессу улучшений… Если бы правительство даже и могло совмещать в себе по каждому роду дел все замечательнейшие умственные силы и практические таланты целой нации, все-таки лучше было бы оставить значительную часть общественных дел в руках лиц, прямо заинтересованных ими. Деловая жизнь – существенный элемент практического воспитания народа; без нее книжное и школьное образование, хотя оно чрезвычайно нужно и спасительно, еще не дает людям нужных для жизни качеств и умения приспосабливать средства к цели» [19].

Проиллюстрировав примерами вред от далеко простирающейся опеки правительства в наиболее просвещенных европейских странах, Милль отмечает незыблемость правила, согласно которому потребитель есть лучший судья того, что он приобретает. При этом, правда, он делает ряд существенных оговорок, касающихся предметов, «польза которых состоит не в удовлетворении наклонностей, не в служении ежедневным житейским надобностям». К числу таких предметов он в первую очередь относит образование и замечает, что «необразованные люди не могут быть хорошими судьями образования» [20].

Несколько особняком в истории мировой экономической мысли стоит имя видного американского экономиста, родоначальника американской политической экономии Генри Чарльза Кэри (1793—1879), автора книг «Принципы политической экономии» (1837—1840), «Руководство к социальной науке» (1858—1865) и других работ. Кэри оказал несомненное влияние на развитие либеральных идей в экономической науке своего времени, пользовался значительным авторитетом среди смитианцев Западной Европы и России.

Основная заслуга Кэри как ученого-экономиста состояла в том, что им была создана оригинальная методология экономического анализа, не утратившая своего значения и в последующем столетии. Подобно европейским позитивистам Кэри отождествлял действие социальных законов с физиологическими, естественными законами, что являлось, по его мнению, главным критерием объективности оценок экономической науки. В центр экономической науки Кэри ставил человека, его поведение, направленное на улучшение своего положения. Все экономические категории, согласно Кэри, выражают отношение человека к природе, а не отношения между людьми. Капитал, по Кэри, включает в себя не только средства производства, но и человеческий интеллект, физическую силу человека.

Важнейшей задачей экономической науки Кэри считал гармонизацию общественных интересов. Именно этой проблеме и была посвящена его первая крупная экономическая работа, направленная, прежде всего, против фаталистических учений последователей А. Смита в Англии, и, в частности, против некоторых идей Д. Рикардо. Признавая в своей работе ценность произведением труда, сущностью собственности, основой для распределения доходов, Кэри доказывал, что с накоплением капитала улучшается качество, а, следовательно, уменьшается количество труда, необходимого в производстве и отдаваемого в обмен за произведения. Отсюда следовало, что ценность накопленного капитала всегда бывает менее его первоначальной стоимости и определяется издержками, необходимыми для его воспроизводства.

Работник уделяет капиталисту часть произведений, добытых при содействии капитала, и удерживает в свою пользу заработную плату.

Пока труд бывает низшего качества, производство слабо, капитал накапливается медленно, и капиталист требует большей доли произведений за оказываемое содействие. Таким образом, вначале доля капитала велика, а доля труда незначительна. Эта большая прибыль дает, однако, немного, потому, что итог произведений невелик. С возрастанием капитала уменьшаются проценты; но так как капитал значительнее, то и при меньшей прибыли капиталист получает больший доход. Доля работника возрастает и абсолютно, и относительно – отсюда возникают в развитом обществе сильнейшее побуждение к труду и совершенное согласие интересов капиталиста и работника.

Земельный доход Кэри рассматривает при этом как процент с накопленного капитала, и, вопреки Рикардо доказывает, что обработка земли везде начиналась с менее плодородных легких земель и переходила постепенно к более плодородным, но представлявшим большие трудности относительно расчистки. Этим Кэри опровергал теорию ренты и вообще теорию доходов смитовской школы.

Последующие рассуждения Кэри сводились к тому, что согласие свойственно не только интересам частных лиц, но и отдельных народов. Все то, что уменьшает производство в одной стране, уменьшает вознаграждение работника и капиталиста в другой. Поэтому интересы всех и каждого требуют всеобщего мира, предохраняющего капитал от истребления. В начале цивилизации, при недостатке капитала, население пользовалось тем, что давала природа. Оно скиталось по обширным пустыням, на огромном пространстве, не могло ни сбывать, ни накапливать произведений и рассчитывало лишь на непосредственное потребление. С накоплением капитала населенность возрастает, люди начинают пользоваться содействием своих соседей, капитал накапливается, а вместе с тем возрастает вознаграждение труда. Труд становится менее тяжким, количество работы, необходимой для того, чтобы приобрести средства существования, уменьшается, нравственное совершенствование человека идет рука об руку с улучшением материальным, и добродетели цивилизованного общества заменяют пороки дикой жизни.

Созданная Кэри на указанной основе производительная теория заработной платы разделяется многими современными учеными. Согласно этой теории различные заработные платы прямо пропорциональны производительности национального рабочего дня. Заработная плата повышается или падает пропорционально производительности труда.

В Европе идеи Кэри получили распространение в конце 1840-х годов, благодаря работам французского экономиста Фредерика Бастиа (1801—1850), являвшегося по оценке С. Н. Булгакова, «одним из наиболее талантливых, искренних… увлекательных, искусных выразителей экономического либерализма» [21]. Полемизируя с социалистами и протекционистами, Бастиа во многом проявлял солидарность с идеями Кэри, заставив тем самым европейских ученых и экономических публицистов обратиться к его сочинениям.

Страстно защищая права личности и экономическую свободу, Бастиа отмечал, что когда человеческие учреждения мешают действиям божественных законов, то зло, как и всегда, следует за ошибкой. Оно только перемещается и поражает того, кого не должно бы поражать. Тогда оно перестает предупреждать и не научает, уже не полагает границы самому себе и не разрушает само себя собственным действием. Оно упирается, усиливается, как это произошло бы в физиологическом мире, если бы неразумие и излишество, совершаемые людьми одного полушария, не отзывались своими печальными последствиями только на людях противоположного полушария.

Осуждая вмешательство современных ему правительственных учреждений в экономическую жизнь, Бастиа с не меньшей озабоченностью писал и о социалистических проектах, для которых подобное вмешательство представлялось в виде лекарства от постигающих общество зол. «Развивая среди людей под предлогом человеколюбия искусственную солидарность, – писал Бастиа, – тем самым поражают личную ответственность, которая становится все меньше и меньше деятельной и действительной. Неуместным вмешательством правительственные власти искажают отношение труда и его вознаграждения, мутят законы промышленности и обмена, насилуют естественное развитие народного образования, сбивают капиталы и рабочие руки с их естественного пути, извращают мысли, распаляют нелепые притязания, высвечивают перед народными очами самые несбыточные надежды, вызывают неслыханную потерю человеческих сил, передвигают центры народонаселения, парализуют действие приобретенного опыта, короче говоря, сообщают всем интересам искусственные основы, стравливают их и потом восклицают: «Видите – интересы враждебны друг другу. Все зло – от свободы. Проклянем же и задушим эту свободу» [22].

Так же, как и Милль, Бастиа, считал, что политическая наука имеет своей задачей отличить то, что должно входить в прерогативы государства, от того, что не должно входить в них. Чтобы правильно установить это важное различие, не следует терять из виду, что государство всегда действует посредством силы. Оно в одно и то же время определяет и услуги, какие само делает, и услуги, которых взамен оказанных требует под именем обложения налогами. Дело законной обороны в этой связи должно состоять в том, чтобы заставить государство быть справедливым. Действия его должны ограничиваться установлением порядка, безопасности и справедливости. «Всякое правительственное действие вне этих пределов есть посягательство на совесть, разум, труд – одним слово, на человеческую свободу» [23].

Бастиа предлагал освободить от посягательств власти всю область частной деятельности. Только при этом условии, считал он, можно завоевать себе свободу или свободное действие гармонических законов, уготованных Богом для развития и прогресса человечества.

Исследуя вопрос о том, не приведет ли сокращение обширных бюджетов к ослаблению власти, потере ее устойчивости, умалению авторитета, превращению власти в игрушку партий, Бастиа утверждал обратное. «…Ввести общественную власть в пределы ее единственного, но существенного, неоспоримого, благодетельного, всеми желаемого и признанного назначения, – писал Бастиа, – значит обеспечить за ней общее уважение и сочувствие» [24].

В работах многих видных либеральных экономистов середины ХIХ столетия чувствуется отголосок имевших место в европейской политической науке того времени споров вокруг категорий «свобода» и «равенство», занимавших центральное место в системе демократических ценностей. Являясь основными символами европейских буржуазных революций, эти понятия в реальной жизни вступили в острое противоборство. Впервые это противоборство проявилось в революционной Франции, оказавшейся неожиданно разделенной на два враждебных лагеря – буржуазных либералов—жирондистов, отстаивавших принципы свободы, и мелкобуржуазных демократов-якобинцев, сторонников идеи равенства. Если первые настаивали на предоставлении возможно большей доли свободы отдельным самоуправляющимся единицам и видели в этом единственный способ ликвидации в стране старых феодальных порядков, то якобинцы противопоставляли основанному на идее свободы принципу федерализма принцип централизации, доказывая, что только сильная государственная власть в состоянии справиться с центробежными элементами, раздиравшими Францию в первые революционные годы. Их мало соблазнял лозунг буржуазной свободы, написанный на знамени жирондистов. Воспитанные на доктрине Ж. Ж. Руссо, они дорожили более равенством, чем свободой.

Позднее, обобщая политический и нравственный опыт отечественной истории, известный французский обществовед и политик Алексис Токвиль (1805—1859) внес существенную ясность в вопрос о свободе и равенстве, укрепив тем самым позиции экономического либерализма в идейной борьбе с его идеологическими противниками и, особенно в борьбе приверженцами социалистических и коммунистических идей. Прославляя свободу, Токвиль, утверждал, что неумеренное стремление к равенству и материальному благополучию может нанести непоправимый вред свободе и свободному развитию, привести народы к уничтожению демократии и господству тоталитаризма.

Отмечая неудержимость демократического потока, несущегося по Европе со времени Средних веков и низвергнувшего уже аристократию и королевскую власть, Токвиль высказывал предположение, что этот поток не остановится и перед буржуазией. Народы стремятся к свободе и равенству, полное осуществление этих принципов – идеал демократии. Но, любя свободу, демократические народы лучше понимают и выше ценят прелести равенства. Поэтому они иногда согласны пожертвовать свободой для сохранения равенства.

Между тем равенство, прямо не противореча свободе, развивает в обществе наклонности, грозящие установлением деспотизма. Обособляя людей друг от друга, равенство развивает в них партикуляризм и эгоизм. Увеличивается страсть к наживе: люди равнодушно относятся к общественным интересам и, устраняясь от общественной жизни, предоставляют все новые права правительству, лишь бы оно обеспечило порядок и спокойствие. Пользуясь этим, государственная власть расширяется и проникает все глубже в жизнь общества. Личность попадает во все большую зависимость. Местное самоуправление уничтожается и заменяется административной централизацией. Устанавливается всемогущая, абсолютная тирания народного большинства.

Процесс этот идет еще скорее, если демократии приходится вести войны, которые особенно опасны для свободы, так как требуют сосредоточения всех сил государства. Талантливый полководец всегда может, при помощи армии, – захватить власть, и народ, привыкший повиноваться центральному правительству, охотно откажется от участия в правлении, лишь бы его новый господин обеспечил порядок и покровительствовал обогащению.

Таким путем, по мнению Токвиля, стремление народов к равенству на деле может привести к деспотизму. Единственное средство, которое способно предотвратить такой исход, – сама свобода: она отрывает людей от материальных интересов, соединяет и сближает их, ослабляет их эгоизм.

Заклеймив граничащий с эгоизмом «ограниченный индивидуализм», где всякая общественная добродетель заглушена, Токвиль призывал людей оставаться хозяевами над самими собой, не приносить свободу в жертву материальному благополучию.

В конце XVIII – начале ХIХ столетия экономический либерализм, как неотъемлемая часть учения А. Смита, проникает в Россию и получает здесь «права гражданства». Несмотря на то, что экономическое положение России значительно отличалось от положения Англии, на материалах которой строился фундамент смитовской теории, идеи «великого шотландца» находят здесь немало восторженных приверженцев. Антиконформистский и прогрессивный характер смитовского либерализма был близок многим отечественным экономическим мыслителям и реформаторам, представителям российской науки, образования, деловых кругов.

К числу почитателей А. Смита можно отнести одного из ближайших сподвижников Александра І в реформаторский период его царствования графа В. П. Кочубея, первого российского министра внутренних дел. Уже в первом своем министерском отчете, говоря об общих правилах государственного управления промышленностью, Кочубей указывал, что необходимо «оставлять в свободе частную промышленность, иметь, сколько можно, достоверные об успехах ее сведения, доставлять ей в случаях необходимости нужные пособия; особливо удалять от нее всякое стеснение» [25].

В 1804 году в официальном органе Министерства внутренних дел – «Санкт-Петербургском журнале» было опубликовано «Изложение учения Адама Смита и сравнение оного с учением французских экономистов».

В 1802—1806 годах в Петербурге на государственный счет были опубликованы четыре тома смитовского «Богатства народов». Заказчиком перевода книги на русский язык был первый российский министр финансов граф А. И. Васильев, а переводчиком черниговский вице-губернатор Н. Р. Политковский. Учение А. Смита оказало известное влияние на Васильева. Одним из свидетельств этого стало выработанное под его руководством и принявшее в 1806 году силу закона «Горное положение», содержавшее в себе элементы принципа горной свободы [26].

В 1806—1808 годах с теорией Адама Смита русскую читающую публику познакомил столичный «Статистический журнал» [27]. На его страницах были опубликованы четыре статьи Михаила Андреевича Балугьянского (1769—1847), профессора политической экономии Санкт-Петербургского педагогического института, а впоследствии – первого ректора Петербургского университета, статс-секретаря, сенатора и тайного советника. Первые три статьи носили общее название «Национальное богатство. Изображение различных хозяйственных систем». Четвертая статья – «О разделении и обороте богатства» имела особый раздел «Об ассигнационных банках и кредитных бумагах». Как показывают разыскания В. М. Штейна, Балугьянский был не только популяризатором идей экономического либерализма, но и оригинальным экономическим мыслителем, который связывал перспективы экономического развития страны с проектом полной реформы ее общественного и правового строя [28]. Его экономические взгляды и программы не только тесно соприкасались с проектами выдающегося русского реформатора М. М. Сперанского, но и активно использовались последним, что, безусловно, свидетельствовало об их значении и высоком уровне экономического обоснования.

Известно, что в 1814 году Балугьянский через министра финансов графа Д. А. Гурьева представил императору Александру I обширную записку по вопросу об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Многие положения и рекомендации этой записки были использованы в конце 1830-х годов при создании Министерства государственных имуществ [29].

Сто лет спустя в архиве Ленинградского отделения Академии наук СССР (фонд академика К. И. Арсеньева) В. М. Штейном были обнаружены рукописи Балугьянского, в том числе тетрадь, содержавшая изложение системы его экономических воззрений с подзаголовком «Что должна сделать Россия в государственном хозяйстве и управлении для своего истинного и величайшего благоденствия».

Как отмечает В. М. Штейн, весь план, разработанный Балугьянским, был пронизан двумя важнейшими идеями: необходимостью освобождения крестьян от крепостной зависимости и проповедью плодотворности максимального накопления капиталов для будущего России. При этом Балугьянский рассматривал Россию как страну с преобладанием сельскохозяйственного промысла. Он писал, что Россия должна быть в самой высочайшей степени земледельческим государством. Того требуют ее местоположение, ее климат, качество земной почвы и дух ее народа. Наряду с этим он не исключал и необходимости широкого развития мануфактур и торговли. По представлению Балугьянского, широкое развитие мануфактур произойдет само по себе при установлении свободной промышленности и накоплении капиталов.

Заглядывая в будущее России, Балугьянский писал, что в перспективе она должна иметь 300 млн жителей, «основать деревню на деревне, город на городе, неизмеримые равнины обратить в плодоносные поля, все дороги, реки, каналы завалить провозными товарами» [30]. Стремясь к этой цели, «правительство должно иметь единственную мысль: накопление капиталов». Большое внимание Балугьянский уделял необходимости оживления отсталых районов страны, включения их в систему географического разделения труда. В его представлении усиление внутренних связей в пределах России при развитии транспорта позволит включить в хозяйственный оборот всю огромную территорию империи. Обитатели бассейнов Печоры, Оби, Лены вступят в оживленный товарообмен с южными губерниями. В недрах их земли таятся сокровища, способные удовлетворить общественные потребности так же, как производимый южанами хлеб. Взаимный обмен между различными частями России должен вызвать «такое благоденствие, какого Германия, Великобритания и Голландия никогда и не воображали себе возможным».

Экономическое призвание страны Балугьянский видел именно в усилении внутренней, а не внешней торговли, считая ее «вечно постороннею целью России». Россия в его представлении должна стать «могущественной державой на суше, а некогда повелительницею на море». Ей достаточно повелевать Черным и Каспийским морями для организации торговли с южными иностранными государствами. При этом торговлю по Балтийскому морю Балугьянский отодвигает на второй план, выступая противником односторонней экономической ориентации на Запад: торговля с более развитыми западноевропейскими странами унижает достоинства России, делает ее колонией прочих европейских наций.

С точки зрения Балугьянского, нет необходимости проводить специальные мероприятия, поощряющие развитие промышленности. Он считал, что Россия сама по себе имеет настолько благоприятные предпосылки для промышленного развития, что никаких искусственных, стимулирующих мер принимать не стоит. По его словам, главные мануфактуры в России находятся в деревнях, лежащих на Волге и Оке. Это распространение мануфактур в глубинных районах страны казалось ему доказательством того, что в России, как и в Америке, промышленность может достигнуть цветущего состояния без специального покровительства власти, «без всяких распоряжений».

Последовательно проводя линию либерального реформаторства, Балугьянский считал важнейшим препятствием для развития мануфактурного производства применение труда приписных (крепостных) крестьян. Таким образом, полагал он, мануфактуры искусственно развиваются за счет земледелия. В этой оценке нельзя не увидеть одного из внушительных аргументов против крепостничества. Вопрос об отмене крепостного права Балугьянский считал одним из центральных для России. Подходя крайне осторожно к обоснованию мысли о ликвидации крепостной системы, он делает в своих рассуждениях акцент на необходимости предоставления непосредственному производителю полной личной свободы. Балугьянский отмечал, что «рабство простого народа» имеет отрицательное влияние на его нравственный характер, на его счастье, на накопление капиталов во всех классах граждан, а также на финансы и на общее могущество и благоденствие государства. «Посему истребление рабства, – писал Балугьянский, – составляет одно из благих намерений правительства. Доколь оно не будет истреблено, дотоль мы не можем льститься благоденствием».

Большой интерес представляла разработанная Балугьянским модель капиталистического развития отечественного сельского хозяйства. Придавая особое значение накоплению капиталов, он считал, что именно сельское хозяйство России способно дать такое накопление. Говоря о необходимости накопления капиталов в крестьянских руках, Балугьянский различал два вида земледелия – «великое» и «малое». При этом «великое земледелие» производится или самим владельцем, или посредством откупа (аренды) земли. «Малое земледелие» – система, при которой государственные поместья разделены между землевладельцами мелкими участками или частные поместья при отмене системы крепостничества отданы или проданы крестьянам в собственность.

Специфика России, по мнению Балугьянского, состояла в том, что непременно должны сочетаться малое и крупное земледелие. Капиталы, необходимые для организации крупных хозяйств, должны накапливаться у крестьян, получивших личную свободу. Этими капиталами крестьяне будут возделывать владельческие поместья. Такой способ ведения хозяйства Балугьянский называет «системой откупа» и подчеркивает, что «крестьяне сделаются откупщиками и станут производить земледелие в господских поместьях, как фабриканты и купцы свой промысел». Предоставление земли в аренду располагающим необходимым капиталом крестьянам Балугьянский считал наиболее выгодной для России системой землепользования и надежным средством приращения народного имущества.

«Если такое состояние не изображает общего благоденствия, если неизмеримое пространство Империи не может чрез то наполниться бесчисленными миллионами счастливых обителей и Россия сделаться первейшею в свете, – писал в заключение своих рассуждений о земледельческом хозяйстве России Балугьянский, – то нет иного средства достигнуть сих целей. Она останется тем, чем были бесчисленные другие государства: по временам сильною и страшною, а иногда слабою, малозначащею; идеалом возможно счастливой благоденствующей нации она не будет никогда. Такого состояния нельзя вынудить, нельзя предписать законами. Оно есть следствие рачительного наблюдения наших оснований».

Последовательный защитник принципов экономического либерализма, Балугьянский решительно восставал против всех форм государственного хозяйства. Он был сторонником ликвидации государственной собственности и передачи ее для эксплуатации в руки частных лиц. Все формы государственного хозяйства он считал не рациональными. Исключительное недоверие проявлял он и к системе государственного кредита, опасаясь того, что государство, заимствующее у частных предпринимателей средства, даст капиталам непроизводительное применение.

Подробно рассматривая проблемы кредита, Балугьянский пришел к мысли о том, что частое использование кредита государством приводит его к краю пропасти. В России эта перспектива является не столь грозной лишь потому, что здесь богатства еще не успели сконцентрироваться в руках купцов и фабрикантов, как на Западе. В этом преимущество России. Западные государства чрезмерно увлекаются коммерческой системой, основанной на предпочтении торговли, Россия же должна противопоставить этой системе свободу промышленности, которая ведет к торжеству земледелия. При этих условиях Россия станет сильнее всех западноевропейских государств, и даже по развитию промышленности будет далеко опережать их. «…При восстановлении общей свободы промышленности, – писал Балугьянский, – нельзя предположить, чтобы Россия не могла когда-либо достигнуть такого состояния, чтобы быть единственной в свете нацией и в отношении фабрик».

К числу наиболее ярких последователей либерального учения Адама Смита в России относится и Генрих (Андрей Карлович) Шторх (1766—1835), политэконом и государственный деятель, уроженец Остзейского края. Приезжавшие в Россию в начале XIX века иностранцы видели в Шторхе главу русской политической экономии и с удовольствием отмечали либерализм его суждений [31]. Шторх получил высшее образование в Гейдельбергском и Иенском университетах. Преподавал в Петербургском кадетском корпусе. Позднее читал курс политической экономии младшим братьям Александра I – великим князьям Николаю и Михаилу Павловичам. Этот курс послужил основой для наиболее значительной работы Шторха – «Курса политической экономии, или Изложения начал, обусловливающих народное благоденствие» в 6-ти томах, изданного по цензурном соображениям на французском языке в 1815 году. Эта книга принесла Шторху, уже имевшему почетное звание академика Петербургской Академии наук, европейскую известность. Она была переведена на немецкий язык, а также по рекомендации Ж. Б. Сэя переиздана в 1823 году в Париже с критическими примечаниями знаменитого французского экономиста.

Современники считали работу Шторха одним из лучших в Европе учебников политической экономии. Хорошо знакомый с экономической жизнью России, Шторх удачно иллюстрировал свои теоретические взгляды конкретными примерами. Он резко осуждал крепостное право и видел в нем главную причину отсталости страны. Книга Шторха содержала немало прямых заимствований, как из Смита, так и из работ его последователей и критиков – Гарнье, Сэя, Сисмонди, Тюрго, Бентама. Однако в ней было немало и оригинальных авторских суждений, касавшихся, в том числе и учения о ценности, которая, по его мнению, определяется полезностью, а также учения о «невещественных» благах.

Следуя за Смитом в его критике меркантилизма, Шторх в тоже время отмечал относительное историческое значение различных направлений экономической политики. По его мнению, каждой ступени хозяйственного развития соответствует наиболее выгодный род деятельности. В примитивном обществе всего выгоднее сельское хозяйство. По мере развития хозяйственного быта выгоды от сельского хозяйства медленнее прогрессируют, чем прибыли в других сферах деятельности, и сельское хозяйство начинает отставать от быстро растущих торговли и промышленности, причем торговля развивается раньше, чем обрабатывающая промышленность.

Существенный вклад вносит Шторх в понимание производительного труда, идя в этом отношении дальше Смита. Он делит блага на вещественные и невещественные. Совокупность первых составляет национальное богатство, совокупность вторых – национальную цивилизацию. И те, и другие вместе составляют национальное благосостояние. Невещественные блага Шторх делит на главные, к которым относит здоровье, знания, ремесленную ловкость, вкус, нравственность, религиозность, и вспомогательные – безопасность и досуг. По мнению Шторха, невещественные блага, так же, как и вещественные, могут накапливаться и обращаться. Отсюда он делает важный вывод о том, что труд создающих невещественные блага – учителей, врачей, чиновников и т. д. – следует считать в такой же степени производительным, как и труд земледельца, фабричного рабочего. Если по Смиту все, кто занимаются так называемыми услугами, живут на счет труда земледельцев и промышленных рабочих, то с одинаковым основанием, по мнению Шторха, можно сказать, что земледельцы и промышленные рабочие живут на счет тех, кто создает им безопасность, снабжает их знаниями, заботится об их здоровье. Различая народный доход и доход частный, Шторх относит в состав народного дохода и продукты духовного труда.

«Один предлагает свои наблюдения, свои указания; – писал Шторх, – другой свои соображения, свою опытность; третий свои руки, свои дарования, свою исполнительность. Общество нуждается в каждом из этих содействий, и каждое может существовать и действительно существует в обществе независимо от прочих.

Только в отношении к богатству народному, в совокупности полезностей, которым нация обязана труду, действия ученого, предпринимателя и работника представляются нам в тесной и глубокой связи. Это корень, ствол и ветви одного дерева» [32].

Работы Шторха высоко ценились не только его современниками, но и учеными последующих поколений. Не случайно в 1881 году один из ведущих представителей отечественной школы экономического либерализма И. В. Вернадский осуществил перевод на русский язык и издание первого тома «Курса политической экономии», снабдив его основательными комментариями. Необходимо отметить и то, что учение Шторха о невещественных благах и духовном труде в известной мере облегчило критическую оценку отечественными экономистами либерального направления марксовой теории прибавочной ценности (стоимости), дало основание отвергнуть предвзятое отношение основателя научного социализма к предпринимательской деятельности как к исключительно хищнической и эксплуататорской.

Серьезное влияние идей экономического либерализма испытали на себе и многие участники движения декабристов, интересовавшиеся экономическими вопросами. Все экономические концепции декабристов базировались на идеях Смита. Идеологи декабризма политически заострили учение «великого шотландца» о принципах невмешательства государства в экономическую деятельность и первыми в России провели четкую параллель между экономической свободой и свободой политической. Один из вождей декабризма, П. И. Пестель, например, непосредственно связывал защиту неприкосновенности личности и собственности, вытекающую из учения о невмешательстве государства в экономическую жизнь с отменой крепостничества.

Особо следует сказать о близко стоявшем к декабристам по своим воззрениям Николае Ивановиче Тургеневе (1789—1871). Ученый-экономист европейского масштаба, вынужденный провести большую часть жизни на чужбине, Тургенев вошёл в историю отечественной экономической науки, прежде всего, как автор «Опыта о теории налогов», выпущенного в 1818 году в Петербурге. В этом и других сочинениях Тургенева научный анализ экономических вопросов удачно сочетался с пропагандой передовых общественных идей. В основу его главной книги о теории налогов была положена мысль о том, что «никакая теория, как экономическая и финансовая, так и правительственная, не может принести хороших результатов, если она не основывается на свободе». Основы познания свободы дает наука. Она же приводит и к благосостоянию. «Образованность и просвещение, утверждая независимость, сделались [ныне] источником и славы и могущества, – писал Тургенев. – Самое благосостояние народа соделалось вместе и орудием, и залогом свободы». Наукой, которая «открыла тайны богатства народов» и «представляет истинные правила», является политическая экономия, один из важнейших разделов ее – учение о финансах с теорией налогов.

Основной смысл предлагаемой Тургеневым налоговой системы – возможное облегчение налоговой тяготы крестьянства и привлечение к ней привилегированных сословий. Способ взимания налогов в России должен быть коренным образом улучшен: вместо обложения заработной платы – взимание налога только с чистого дохода. Освобождение от налога должно коснуться и предметов первой необходимости, обложение которых весьма вредно с точки зрения народного благосостояния. Неисправные плательщики не должны быть наказуемы, особенно телесно, так как обложение должно касаться не физического «лица подданного», а его имущества. Лишение свободы за недоимки является совсем безрассудным средством.

Успешное решение проблем налогообложения Тургенев напрямую связывал с развитием демократических форм общественной жизни, в частности – народного представительства. При этом на протяжении всей своей книги автор не устает повторять мысль о том, что «все благое основывается на свободе, а злое – на противлении ей».

Являясь убежденным противником крепостного права, Тургенев высказывался за немедленное освобождение крестьян. В 1819 году он написал небольшое сочинение об отмене крепостного права, которое предназначалось непосредственно для императора Александра І [33]. В этой записке Тургенев настаивал на правительственной инициативе в деле ограничения крепостного права и на необходимости облегчения бремени барщины, варварской системы продажи людей поодиночке, уничтожении жестокого обращения и предоставлении крестьянам права жаловаться на помещика. Он предлагал также внести некоторые изменения в Закон 1803 года о вольных хлебопашцах, в том числе разрешить помещикам удерживать за собою право собственности на земли и при заключении с крестьянами добровольных условий, т. е. освобождать целые вотчины без земли, а крестьянам предоставлять право перехода.

Большой интерес представляют взгляды Тургенева на свободную торговлю. Разделяя идеи фритредерства в смитовском духе, Тургенев искренне удивлялся позиции тех экономистов и государственных деятелей, которые «требуют запрещения иностранных сукон и притом и не подозревают, что можно покупать сукна у иностранцев дешевле и лучшей доброты в сравнении с своими, а деньги, употребляемые на выделывание собственного сукна, употреблять другим более выгодным и более приличным образом для государства».

Активным приверженцем идеи свободной торговли и экономической свободы был один из создателей национальной системы политической экономии адмирал русского флота граф Николай Семенович Мордвинов (1754—1845), воспетый Пушкиным в стихотворении 1827 года как бесстрашный воин и ученый экономист, «один, на рамена2 поднявши мощный труд», «зорко бодрствующий над царскою казною».

Человек исключительной честности, гражданского мужества и независимых суждений Мордвинов был убежден в том, что для достижения высокого уровня развития народного хозяйства государство должно полностью отказаться от меркантилистических форм регламентации производства, ввести свободную торговлю внутри государства, обеспечить элементарные правовые условия, при которых капиталистические предприятия могут развиваться.

Опираясь на идеи экономического либерализма, Мордвинов выдвинул свои критерии национального благосостояния России, тесно связанные с достижением хозяйственной самостоятельности. «Народ до тех пор не может быть истинно благосостоятельным, – писал он в одной из своих работ, – пока не будет в силах сам собой удовлетворять нуждам своим и просвещенной роскоши» [34].

Вступая в полемику со многими своими современниками, Мордвинов утверждал, что практическая реализация смитовского принципа свободной торговли призвана закрепить роль России как житницы Западной Европы, как аграрного дополнения индустриально развитых стран и, в отличие от Балугьянского, не видел в этом ничего для России оскорбительного. Единственным критерием, которым он при этом руководствовался, являлось признание того, насколько предлагаемые мероприятия обеспечивают рост экономической мощи России и в какой мере они гарантируют ее хозяйственную и политическую самостоятельность [35].

Сохранившиеся свидетельства говорят о том, что изучение экономической теории А. Смита в России первой четверти ХIX века являлось обязательным элементом аристократического воспитания, университетского и гимназического образования. Пример в этом показывала царствующая семья. Императрица Мария Федоровна (вдова Павла I) не только сама решилась на то, чтобы прослушать полный курс лекций по политической экономии, но и ввела этот предмет в качестве обязательного преподавания для своих сыновей Михаила и Николая (будущего императора Николая I) и многочисленных дочерей.

Преподавание политической экономии «по Смиту» велось во всех российских университетах и других высших учебных заведениях, в том числе и в Царскосельском лицее, где юный Пушкин изучал экономическую теорию под руководством адъюнкт—профессора нравственных и политических наук А. П. Куницына.

В 1817 году учебным ведомством была выпущена книга профессора Ивана Неймана «Исследование правил политической экономии по системе Ад. Смита». В авторском предисловии к ней говорилось: «Извлечение сие из сочинений Адама Смита о народном богатстве издается в пользу училищ, как руководящая книга для преподавания политической экономии, дабы ученики в своих занятиях имели в виду самые положения и мысли славнейшего по оной части сочинителя. Для сего приложено было старание обработать сию книгу по английскому подлиннику с соблюдением строгой точности, наипаче в выборе технических слов; мнения автора представлены в порядке им самим наблюдаемом, но вкратце держась при том, сколько возможно, выражений, самим автором употребляемых».

Если первые два десятилетия XIX века прошли в России под явным влиянием Смита, то два последующих отмечены повышенным интересом россиян к творчеству его последователя Ж. Б. Сэя. Именно в эти годы в стране развернулся активный процесс подготовки промышленного переворота [36]. Шло резкое сокращение малопроизводительных посессионных и вотчинных мануфактур и расширение капиталистических, что резко меняло социальную структуру российской промышленности. Набирал темпы процесс ввоза в России европейской (преимущественно английской) машинной техники. Росли обороты торговли. В этих условиях призывы французского политэконома к обогащению приобрели для россиян реальное значение.

Первые сочинения Сэя проникают в Россию почти одновременно с сочинениями Смита. В 1816 году переводчиком Смита Н. Р. Политковским был осуществлен перевод книги Сэя «Сокращенное учение о государственном хозяйстве, или Дружественные разговоры, в которых объясняется, каким образом богатство производится, делится и потребляется в обществе». В том же году выходит русский перевод книги Сэя «О торговом балансе». В 1817 году издается перевод книги Сэя «Об Англии и англичанах», а в 1828 и 1833 годах выходят «Начальные основания политэкономии» и «Катехизис политической экономии». Многие работы Сэя не прошли мимо столичных журналов, печатавших их в отрывках и в изложении.

Для русской профессуры 20—30-х годов ХIХ века в экономических вопросах не было автора более авторитетного, чем Сэй. В его работах они искали и очень часто находили ответы на многие дискуссионные вопросы политической экономии и современного хозяйственного развития.

Наряду с сочинениями Сэя большой популярностью в эти годы в России пользовались и работы Сисмонди. Известно, что А. С. Пушкин в своей знаменитой записке «О народном воспитании», написанной в 1826 году по просьбе Николая I, указывал на необходимость изучения в гимназиях, лицеях и пансионах при университетах, наравне с другими необходимыми предметами, «политической экономии по новейшей системе Сэя и Сисмонди» [37].

Большое влияние на российских экономистов либерального направления оказали экономические взгляды Дж. С. Милля, придав их творчеству гуманистическую направленность. Многие из них стали рассматривать государство не только в качестве существенного ускорителя темпов экономического развития, но и в качестве арбитра в отношениях между классами, силы, способствующей гармонизации общественных отношений. Впоследствии эта идея становится одной из центральных в системе социально-экономических воззрений сторонников т.н. «государственного социализма» и «катедер-социализма» (И. И. Иванюков, Г. Ф. Симоненко, Л. Ф. Федорович, В. Г. Яроцкий и др.), полагавших, что с помощью государства возможно установление классового мира.

Утверждение в общественном сознании россиян идей и принципов экономического либерализма не было столь легким и беспрепятственным, как в некоторых странах Западной Европы. Прославляя индивидуальную свободу, признавая законными лишь личные интересы индивидуумов, экономический либерализм объективно подрывал общественные устои феодальной России, ее крепостнические порядки. Этим во многом объясняется тот факт, что некоторые значительные произведения отечественной экономической мысли публиковались на иностранных языках, что преподавание экономических наук в России велось, как правило, на основе переработки сочинений западных авторов, что в России первой половины XIX века почти не получила развития независимая экономическая журналистика.

К середине XIX столетия Россия добилась существенных успехов в капиталистическом развитии. К этому времени товарно-денежные отношения глубоко проникают во все отрасли народного хозяйства страны. Значительных объемов достигли внутренняя и внешняя торговля. Уже в первой половине века в России активно действовали постоянные крупные торговые центры с устойчивыми связями со всеми главнейшими жизненными центрами страны. Страна была покрыта густой сетью ярмарок, базаров и мелких сельских торжков. Шел активный процесс хозяйственной специализации регионов.

В 1815 году по Неве пошел первый русский пароход, а с 1820-х годов началось постоянное пароходное сообщение по Волге. Были сооружены новые каналы, открывшие сквозной водный путь между Балтийским и Каспийским морями. В 1837 году была построена первая в стране Царскосельская железная дорога, в 1851 году завершилось строительство железной дороги между Петербургом и Москвой.

Набирали силу капиталистические предприятия. Если в 1832 году в стране насчитывалось 5,7 тыс. фабрик с 272 тыс. рабочих, то в 1851 году здесь работало уже 9,2 тыс. фабрик с 460 тыс. рабочих [38]. Отмена в 1842 году существовавшего в Англии запрета на вывоз машин для хлопчатобумажной промышленности имела важное значение для развития отечественного производства, ориентированного на массовый спрос. С этого времени российская промышленность начинает питаться не только дешевой английской пряжей, но и английскими усовершенствованными машинами, переходя из стадии мануфактуры в настоящую фабрику, полностью основанную на вольнонаемном труде [39].

Вместе с тем многие проблемы отечественного хозяйства требовали кардинального решения. Поражение России в Крымской (Восточной) войне 1853—1856 годов стало наглядным уроком ущербности сохранявшихся феодальных порядков, послужило важным фактором активизации усилий государства и общества по выводу страны на дорогу интенсивного капиталистического развития.

С воцарением на российском престоле в 1855 году Александра II и прекращением Крымской войны начался новый период отечественной истории, названный современниками «эпохой освобождения» или «эпохой великих реформ». Цель и смысл этих реформ заключались в том, чтобы поднять уровень жизни населения Российской империи, укрепить ее международный престиж, придать ускорение развитию экономики.

Поставленная молодым императором в манифесте об окончании Крымской войны задача внутреннего благоустройства России, развития просвещения и «всякой полезной деятельности» была с одобрением встречена всеми слоями российского общества. Наряду с отменой реакционных постановлений последних лет царствования Николая I, она способствовала значительному оживлению общественной мысли, в том числе и экономической. Из среды университетских профессоров, литературных публицистов, чиновников государственного аппарата, выдвигается яркая плеяда экономических авторов, выступивших не только блестящими популяризаторами европейской экономической науки в России, но и разработчиками оригинальных экономических концепций, имевших важное научное и практическое значение для определения путей хозяйственного прогресса страны.

Именно в эти годы читающей публике становятся известными имена И. К. Бабста, В. П. Безобразова, Н. Х. Бунге, И. В. Вернадского, Ю. А. Гагемейстера, Ю. Г. Жуковского, Е. И. Ламанского, Л. З. Слонимского и других оригинальных экономических мыслителей. Они были единомышленниками в политическом и личном плане. Всех их объединяла любовь и вера в Россию, аргументированная критика крепостничества, крайностей бюрократической административной централизации, стремление к экономической свободе при весьма осторожном и компетентном государственном участии в корректировке рынка. Либералы высказывались за образование в России крестьянской поземельной собственности, свободу торговли и предпринимательства, частного кредита.

Экономист и историк Иван Кондратьевич Бабст (1824—1881) был учеником Т. Н. Грановского. После окончания Московского университета и защиты в 1852 году докторской диссертации на тему «Джон Ло, или Финансовый кризис Франции в первые годы регентства» активно выступал с публицистическими статьями, популяризируя экономические идеи К. Рау, В. Рошера, Ж Б. Сэя и Симонд де Сисмонди.

Всеобщую известность Бабсту принесла произнесенная 6 июня 1856 года в торжественном собрании Казанского университета речь «О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала», после которой ему был предложена кафедра политической экономии Московского университета. В этой речи Бабст высказал протест против национального самообольщения, являвшегося, по его мнению, главной причиной застоя первой половины XIX века и поражения в Крымской войне и нарисовал программу ближайших экономических преобразований. В речи прозвучали либеральные мысли о необходимости обеспечения в России труда и собственности, как первого условия для накопления народного капитала. В других своих выступлениях, книгах и статьях Бабст продолжал отстаивать либеральные экономические идеи.

К сторонникам экономического либерализма с полным основанием можно отнести и Владимира Павловича Безобразова (1828—1889), убежденного противника полицейского государства и административной централизации. Безобразов получил образование в Александровском лицее, служил по Министерству финансов и Министерству государственных имуществ, читал лекции по финансовому праву и политической экономии. Как ученый-экономист Безобразов сформировался в основном под влиянием изучения отечественной и зарубежной хозяйственной практики. Собранные им во время многочисленных поездок по России материалы легли в основу его обширных работ «Очерки Нижегородской ярмарки» (М., 1865), «Уральское горное хозяйство» (СПб., 1869), «Хлебная торговля в северо-восточной России» (1870), «Народное хозяйство России» (СПб., 1882—1885) и других. Последняя из перечисленных работ была особенно высоко оценена современниками.

Важный вклад в развитие реформаторских идей, критику социалистических учений и российского консерватизма внес редактировавшийся Безобразовым «Сборник государственных знаний», выходивший отдельными выпусками и содержавший в себе статьи как по проблемам науки, так и по проблемам хозяйственной практики.

Безобразов являлся редактором и автором примечаний к русскому переводу (1861) книги известного представителя немецкой исторической школы Бруно Гильдебрандта «Историческое обозрение политико-экономических систем», содержавшей критику работы Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии».

Достойное место среди приверженцев теории и практики экономического либерализма занимал профессор экономических наук и ректор Киевского университета св. Владимира Николай Христианович Бунге (1823—1895), впоследствии министр финансов и председатель совета министров, имя которого крайне редко упоминалось советскими историками отечественной экономической науки. Бунге родился в Киеве в семье доктора медицины. Он получил прекрасное домашнее и гимназическое образование, окончил Киевский университет в звании кандидата законоведения. Уже в студенческие годы, благодаря дружбе с И. В. Вернадским, Бунге увлекся экономическими науками. После окончания университета преподавал законы казенного управления в Лицее князя Безбородко в Нежине. В 1850 году был назначен адъюнктом кафедры политической экономии Киевского университета, с которым не расставался около тридцати лет.

В 1852 году Бунге защищает в Киеве докторскую диссертацию «Теория кредита», которая после публикации сразу же поставила автора в ряд видных русских экономистов [40]. В предреформенные годы молодой киевский профессор сближается с кружком столичных либералов К. Д. Кавелина и братьев Н. А. и Д. А. Милютиных, к которому примыкали экономисты В. П. Безобразов и Г. П. Небольсин, профессор энциклопедического права П. Г. Редкин и другие представители передовой петербургской интеллигенции. В это же время Бунге был приглашен к сотрудничеству в журнале прозападной ориентации «Русский Вестник». Журнал, в котором сотрудничали многие видные либералы, в том числе И. К. Бабст, И. В. Вернадский, Б. Н. Чичерин, пропагандировал эволюционную теорию мирного и разумного прогресса, идеи гласности, законности и правопорядка. На его страницах обсуждались животрепещущие вопросы отмены крепостного права, перестройки громоздкого государственного аппарата, введения публичного судопроизводства, отмены цензуры и многие другие.

Не разделяя крайностей смитовского либерального учения, Бунге ориентировался в основном на воззрения Дж. С. Милля, творчеству которого посвятил одну из своих работ [41]. В полемике со Смитом Бунге постоянно ссылался на Милля, который «является другом свободы и поборником невмешательства власти, но он не задумывается призвать власть на помощь там, где требует этого благо общества» [42]. «Практическое применение начал Смита, – писал Бунге в 1869 году, – не оправдало, однако же, надежд, возбужденных школой свободы промышленности. И в практической деятельности, и в науке является мысль о необходимости ограничений свободы и об устройстве народного хозяйства при участии государства» [43].

Иван Васильевич Вернадский (1821—1884) родился в Киеве. Здесь же учился в университете, преподавал русскую словесность в гимназии. В 1843 году университет св. Владимира командировал его за границу для усовершенствования в политической экономии. В 1847 году в Петербурге Вернадский защитил магистерскую диссертацию «Очерк теории потребностей», а два года спустя получил степень доктора за работу «Критико-историческое исследование об итальянской политико-экономической литературе до начала XIX века». С 1850 по 1856 год состоял ординарным профессором кафедры политической экономии Московского университета, после чего перешел на службу в Петербург чиновником особых поручений при министре внутренних дел. С этой должностью сочеталась его профессорская работа в Главном педагогическом институте и Александровском (бывшем Царскосельском) лицее. С 1868 по 1876 год Вернадский состоял управляющим конторой государственного банка в Харькове, где был также председателем общества взаимного кредита и товарищем председателя статистического комитета.

Как ученый-экономист Вернадский был последователем манчестерской школы политической экономии. Ему принадлежат такие работы, как «Политическое равновесие и Англия» (М., 1855), «Романское начало и Наполеониды» (СПб., 1855), «Очерк истории политической экономии» (СПб., 1858), «О мене и торговле» (СПб., 1865) и другие сочинения. Кроме того, Вернадский являлся переводчиком монографии Л. В. Тенгоборского «О производительных силах России», (Ч. 1—З. М., 1854—1858) и книги Г. Шторха «Курс политической экономии, Или изложение начал, обусловливающих народное благоденствие» (СПб., 1881, т. 1). Широкую известность в кругах экономистов получила деятельность Вернадского как основателя и издателя петербургского еженедельника «Экономический указатель» (1857—1861) с приложением «Экономист». Журнал Вернадского последовательно отстаивал принцип частной собственности, утверждая, что отмена ее неизбежно приведет народы к обнищанию из-за всеобщей праздности. Журнал выступал непримиримым противником социалистических и коммунистических теорий, высказывался против сохранения крестьянской общины, отстаивал принципы равноправия полов.

Большой интерес представляет предпринятая Вернадским систематизация школ и направлений политической экономии. Всю современную ему экономическую науку ученый делил на два главных направления – положительное и отрицательное. При этом основным критерием такого деления являлось вмешательство или невмешательство государства в экономическую жизнь. К положительному направлению, допускавшему государственное регулирование экономической жизни, В. И. Вернадский относил экономические понятия древних, меркантилизм, протекционизм и социализм, к отрицательному – учение физиократов и школу Адама Смита [44].

Биографические сведения о Юлии Андреевиче Гагемейстере (1806—1878) более скудны, чем о его единомышленниках из лагеря российских экономистов-либералов. Известно, что в период министерства А. М. Княжевича (1858—1862) он служил директором канцелярии финансового ведомства, был членом редакционных комиссий, составлявших «Положение о крестьянах». Ю. А. Гагемейстер был известен своими экономическими работами, в которых говорилось о необходимости устранения препятствий, мешающих широкому развитию отечественной торговли. К числу главных его сочинения относились «Разыскание о финансах древней России» (1833) и «Теория налогов, примененная к государственному хозяйству» (1852).

Юлий Галактионович Жуковский (1822—1907) окончил Училище правоведения. Служил в Сенате и государственной канцелярии. Несколько лет занимался исключительно научной и публицистической деятельностью. В 1876 году вновь поступил на службу. С 1889 года управлял Государственным банком Российской империи, затем был сенатором. На протяжении 1860—1868 годов Жуковский являлся деятельным сотрудником «Современника». За одну из публикаций, написанных вместе с А. Н. Пыпиным, его официально обвинили в оскорблении дворянства и привлекли к суду. В 70—80 годы Жуковский – постоянный автор «Вестника Европы», где был опубликован ряд его экономических статей.

Как исследователь социально-экономических проблем Жуковский заявил о себе во второй половине 1860-х годов своими книгами «Политические и общественные теории в XVI веке» (СПб., 1866), «Прудон и Луи Блан» (СПб., 1867). В 1871 году вышла в свет главная работа Жуковского «История политической литературы ХIХ столетия» (Том 1, СПб.), оставшаяся незавершенной. Основное внимание в этой работе Жуковский уделил анализу учений экономистов классической школы, и, прежде всего, социально-экономическим воззрениям Д. Рикардо. Проявив себя талантливым комментатором и популяризатором классической политэкономии, Жуковский считал Рикардо сторонником теории ценности, основанной на издержках производства [45]. Рассматривая процесс образования «меновой цены», Жуковский дает оригинальный анализ закона спроса и предложения и его влияние на высоту цены. Особенно удачным разделом этой работы критики считали изложение теории ренты Рикардо. Исходя из положения, что всякое нарушение равновесия между спросом и предложением может быть устранено только с изменением издержек производства продукта, Жуковский дает образованию ренты широкое распространение, не ограничивая его одной областью земледелия.

В этой же работе Жуковский впервые в отечественной экономической литературе сделал успешную попытку применения математических приемов при исследовании экономических факторов, явлений и процессов. Строго логическое построение системы Рикардо Жуковский попытался выразить в виде точных математических формул. И хотя автор придавал им всего лишь значение иллюстраций, а не доказательств, сам по себе данный факт был весьма примечательным. При использовании математических методов экономическая наука, по определению Жуковского, приобретает характер «реального знания».

Государственный деятель и финансист Евгений Иванович Ламанский (1825—1898) родился в семье директора особой канцелярии Министерства финансов по кредитной части. Образование получил в Александровском лицее, служил в государственной канцелярии и финансовом ведомстве. После двухлетней заграничной командировки, во время которой изучал операции и устройство западноевропейских кредитных учреждений, принимал участие в работе комиссии для пересмотра вопроса о банках, опубликовал ряд работ по этим вопросам в «Русском Вестнике». Известность как ученому Ламанскому принесли его работы по истории денежного обращения и казенных кредитных учреждений в России. После учреждения в 1860 году Государственного он банка был назначен сначала товарищем управляющего, а затем управляющим. Уйдя в 1882 году в отставку, принимал активное участие в деятельности городского и земского самоуправления.

Людвиг Зиновьевич Слонимский (1850—1918), сын известного изобретателя счетной машины, получил образование в варшавской и житомирской гимназиях, в 1872 году окончил курс Киевского университета по юридическому факультету. С этого же времени начал активно печататься в столичных юридических журналах. С 1882 года он постоянный сотрудник «Вестника Европы». В этом журнале в 1878 году появилась его первая крупная экономическая статья «О забытых экономистах», отчасти направленная против учения К. Маркса.

В дальнейшем, в своих многочисленных работах Слонимский неоднократно возвращался к полемике с Марксом и его последователями. Острие его критики как исследователя и экономического публициста было направлено также против односторонней промышленной и финансовой политики, ориентированной на искусственное обогащение капиталистов в ущерб народному земледелию и благосостоянию рабочих.

К числу главных экономических сочинений Слонимского следует отнести его книги «Поземельная собственность с точки зрения будущего гражданского уложения» (1885), «Основные вопросы политики» (1889), «Охрана крестьянского землевладения и необходимые законодательные реформы» (1892), «Экономическое учение Карла Маркса» (1898). В 1897 и 1899 годах в Берлине двумя изданиями на немецком языке был выпущен сборник критических статей Слонимского о К. Марксе.

Эпоха гласности, наступившая со смертью Николая I и восшествием на престол Александра II, была ознаменована не только обилием проектов улучшения государственной жизни, но и единением различных слоев российской интеллигенции вокруг общественно значимых проблем.

Именно в эти годы в России возникает ряд социальных движений, направленных на решение злободневных задач общественного развития, подъем культурного уровня страны, ее интеграцию в систему мирохозяйственных связей.

Современной наукой социальные движения рассматриваются, прежде всего, как важнейший генерирующий фактор общественных перемен, как коллективные действия больших социальных групп, направленные против членов других групп или социальных институтов и нарушающие, намеренно или несознательно, процесс культурного и политического воспроизводства общества [46]. Политическая значимость социальных движений определяется их способностью «трансформировать собственную отчужденность и отверженность в конкретные социальные акции» [47].

К числу таких социальных движений, наряду с достаточно подробно изученным общественно—педагогическим движением в досоветской России [48}, зачинателем которого стал выдающийся российский ученый—медик и педагог Н. И. Пирогов, можно с полным основанием отнести и общественное движение либеральных реформаторов экономической жизни страны. Если отправной точкой движения за демократизацию отечественной системы образования стала публикация в «Морском сборнике» (1856, июль) статьи Пирогова «Вопросы жизни», то для либеральных реформаторов отечественной экономики такой точкой стала, как нам представляется, речь И. К. Бабста 6 июня 1856 года в торжественном собрании Императорского Казанского университета «О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала» [49].

Даже беглый сравнительный анализ этих двух выдающихся в своей области документов эпохи великих реформ говорит о том, что в каждом из них содержался мощный эмоциональный заряд, способный повернуть общественное сознание к поднятым авторами проблемам, поставить эти проблемы в эпицентр социальной практики, как неотложные и судьбоносные проблемы великой страны.

Конструктивная часть речи Бабста, логически продолжившая ее эмоциональный патриотический зачин, содержала в себе ряд принципиальных для будущего России положений программно-реформаторского характера, не утративших, впрочем, своей актуальности и в наше время:

1. Сложившееся в обществе пренебрежительное отношение к экономической науке, за которым стоят отжившие формы народного хозяйства, служит источником многочисленных просчетов в хозяйственной практике. Вина в этом в известной мере ложится и на теоретиков.

2. В экономических преобразованиях ощупью, навыком ничего не сделаешь. Здесь необходимо глубокое историческое и экономическое образование. Одну из самых необходимых потребностей современного российского общества составляет распространение здравых экономических понятий. К их числу относится и формирование правильного представления о «промышленном направлении века», о котором нередко говорится как о новом Вавилоне, о поклонении золотому тельцу, о том, что все нравственные интересы принесены в жертву интересам промышленным, и затем все нападки обрушиваются на науку о народном хозяйстве.

3. С развитием здравых экономических понятий о законах производства и правильного распределения ценностей, о законном требовании труда, благодетельных результатах бережливости и гибельных последствиях роскоши и в народе, и среди тех слоев общества, которые поставлены историческими обстоятельствами над народом и обязаны быть его учителями, идти в челе его на пути прогресса, исчезнут многие злоупотребления, невозможны будут понятия и предрассудки, замедляющие развитие народного благосостояния.

4. Успех экономического развития страны в решающей степени будет зависеть от умножения народного капитала, как результата предшествующего труда. Первое и главное условие для поощрения бережливости и накопления народного капитала – это полное обеспечение труда и собственности, их безопасности. Только капитализация, т. е. накопление капиталов, предназначенных именно для нового производства, для потребления исключительно производительного, обогащает народ. Непроизводительное потребление губит народное довольство, замедляет капитализацию. Производительное потребление обогащает народ и умножает народный капитал.

5. Чем быстрее обращаются капиталы, тем они приносят более дохода, тем они производительнее. Медленное обращение капиталов равнозначно их недостатку. Каждое улучшение в путях сообщений, в орудии мены, каждое расширение кредита способствует ускорению обращения, а вместе с тем и умножению производства. Но главным условием является полная свобода обращения ценностей. Полная свобода промышленности и торговли развивается везде и всегда медленно, но должна везде одержать верх.

6. При малоразвитом народном хозяйстве обращение капиталов стеснено уже отсутствием безопасности и обеспечения или же, наконец, постоянным вмешательством верховной власти в частные дела промышленных людей и постоянною опекою над их промышленными занятиями. Здесь являются постоянные монополии в самых разнообразных их формах, и каждая монополия есть зло, потому, что это не более и не менее как налог на промышленность в пользу лености и воровства.

7. Россия богата землей, богата естественными продуктами, но бедна капиталами, необходимыми для усиления производства. Ей гораздо выгоднее занимать на полезные предприятия дешевые капиталы за границей, чем производить внутренние займы. Международное движение капиталов и помещение иностранных капиталов в больших промышленных предприятиях – одна из самых характернейших сторон современной эпохи. Призыв иностранных капиталов нисколько не вредит государству, но только приносит пользу, если их употребляют только производительно. Всякий же заем для цели непроизводительной вреден.

8. Для того чтобы возбудить в народе благородный дух предпринимательства и уважение ко всякому полезному труду, возбудить честность и чувство правоты, для этого необходимее всего полное, широкое, всепроникающее образование, вселяющее уважение ко всякому труду.

Становление и развитие отечественного экономического либерализма как научной школы [50] и течения общественной мысли было связано, на наш взгляд, с тремя принципиальными для России XIX века проблемами – проблемой функционирования и развития аграрного сектора отечественной экономики, проблемой распространения в России социалистических экономических идей и проблемой преодоления протекционистских тенденций в экономической жизни России. При этом следует особо заметить, что либеральная критика социалистических идей, и особенно учения К. Маркса с его неверием в саморегулируемый механизм рынка, была объективно направлена и против протекционизма, сторонников государственного регулирования экономики из лагеря российских консерваторов и «национал-патриотов», не испытывавших, естественно, симпатий к социалистическим идеям, но нередко апеллировавших к ним в борьбе против либеральных преобразований.

Первым и наиболее существенным полем борьбы, объединившим либеральных экономистов в сообщество, в корпорацию единомышленников, стал аграрный вопрос, особенно обострившийся во второй половине 1850-х годов в связи декларациями правительства о необходимости проведения в стране крестьянской реформы, затрагивавшей судьбы 20 миллионов жителей Российской империи. Продолжая традиции своих предшественников, еще в первой половине XIX столетия достаточно ясно и аргументировано обосновавших вопрос о необходимости отмены крепостных порядков как главнейшего условия экономического и культурного прогресса страны, либеральные экономисты 50—60-х годов приняли не только живое участие в дискуссиях по крестьянскому вопросу, но и в разработке конкретных проектов освобождения зависимого крестьянства, сформировались в достаточно влиятельную политическую силу, с мнением которой была вынуждена считаться правящая элита империи.

Либеральные экономисты, как правило, были едины не только в оценках значения этого вопроса для исторических судеб страны, но и в подходах к его решению. В противовес революционным демократам и народникам, требовавшим сохранения крестьянской общины как ячейки будущего социалистического общества, и консерваторам, стремившимся сохранить помещичье землевладение, как ведущую форму хозяйственной организации деревни, а общину, как основу обособленного крестьянского сословного строя, либеральная программа решения аграрного вопроса была нацелена на обеспечение паритетного развития двух типов хозяйства: крестьянского и помещичьего. Именно такой подход, по мнению либералов, мог обеспечить мирную эволюцию страны в пореформенный период.

Развеивая легенды консерваторов о преимуществах помещичьего хозяйства и критикуя крупную централизованную земельную собственность, либеральные экономисты, в частности И. В. Вернадский, Д. Н. Струков и другие, утверждали, что крупная земельная собственность может мешать развитию процесса концентрации капитала как основы роста производительности сельскохозяйственного труда.

Они надеялись на постепенное отмирание помещичьей земельной собственности и установление соответствия между формой хозяйства и формой землевладения.

Многие либеральные экономисты принимали деятельное участие в подготовке документов крестьянской реформы 1861 года, участвовали в работе Редакционных комиссий. Их отличали широта суждений, умение видеть не только сегодняшние, но и завтрашние интересы страны, отечественного хозяйства. Либеральные экономисты, и в частности Бунге, в своей публицистике одними из первых раскрыли многообразие связи крестьянского вопроса с другими задачами внутренней политики – преобразованием кредита, налогообложения, паспортного устава и другими. Как отмечает биограф Бунге В. Л. Степанов, эти статьи свидетельствуют о подготовленности реформы в либеральных кругах еще до учреждения Редакционных комиссий [51].

Либеральные экономисты сумели убедить верховную власть в том, что опора исключительно на дворянство неминуемо обречет страну на неподвижность и отставание. Они энергично отстаивали право крестьян на бессрочное пользование наделами, что давало определенную гарантию для их освобождения с землей после внесения ими выкупной суммы. В тесной связи с этим вопросом стоял вопрос о неизменности крестьянских повинностей.

В итоге острой идейной борьбы с наиболее консервативной частью дворянства Главный комитет по крестьянскому делу (1858—1861) поддержал либеральную программу преобразования деревни и принял буржуазную по своему содержанию реформу [52]. Согласно либеральному сценарию крестьянская реформа 1861 года была задумана и проведена как долгосрочная кредитная операция, учитывавшая перспективные государственные интересы. При этом государственные акты 1861 года рассматривались лишь как начальный этап капиталистической модернизации российской деревни, за которым должна была последовать серия дальнейших мероприятий.

Характерной особенностью общественной атмосферы конца 1850-х – начала 1860-х годов, в условиях которой разворачивалась крутая ломка старого социально-экономического уклада России, являлся активный процесс формирования гражданского сознания, как силы, способной оказывать действенное влияние на правительственную политику. В эти годы в университетских городах страны формируется целый ряд общественных центров либерально-реформаторского движения, видевших свою задачу в том, чтобы консолидировать здоровые силы общества в их борьбе за обновленную Россию. Особенно заметная роль среди них принадлежала кафедрам политической экономии и статистики Московского, Киевского и Харьковского университетов, Политико-экономической комиссии при Императорском вольном экономическом обществе, Политико-экономическому комитету Императорского географического общества.

На деятельности последнего следует остановиться особо. Сконцентрировав в своих рядах интеллектуальную элиту, искренне стремившуюся помочь правительству в осуществлении эффективной экономической политики, Политико-экономический комитет обсуждал на своих многолюдных заседаниях широкий круг волновавших страну проблем. Среди них проблемы рационального налогообложения, коммерческие кризисы, банковские системы, освоение восточных земель России, формы выкупа крестьянами надела земли, последствия отмены крепостного права, «налог с купечества», гласность в финансовом управлении [53]. В заседаниях Комитета наряду с либеральными экономистами – В. П. Безобразовым, И. В. Вернадским, К. С. Веселовским, В. И. Вешняковым, Ю. А. Гагемейстером и другими принимали участие президент Географического общества генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, министр финансов А. М. Княжевич, адмиралы Н. Н. Муравьев-Амурский и Г. И. Невельский, представители высшей чиновной бюрократии П. А. Валуев, А. П. Заблоцкий, Н. А. Милютин. Работа Комитета неожиданно прервалась в конце 1861 года, после того, как ученые вторглись в сферу деятельности Министерства государственных имуществ. Стоявший в то время во главе министерства М. Н. Муравьев, сыскавший себе впоследствии нелестную славу «усмирителя Польши», употребил все свое влияние, чтобы пресечь возможность вмешательства в его дела. Деятельность Комитета была поставлена под правительственный контроль и вскоре прекратилась.

Своеобразный выход из создавшегося положения был предложен В. П. Безобразовым. Официальное общество он предложил заменить частными обедами, во время которых можно было бы свободно обмениваться мнениями по экономическим проблемам. Эта идея получила поддержку не только у столичной либеральной профессуры, но и среди представителей деловых кругов Петербурга. Автор известного словаря русских писателей и ученых профессор С. А. Венгеров так описывал эти обеды, получившие название «безобразовских»: «…Раз в месяц собирались в одном из ресторанов Петербурга экономисты, государственные деятели – нередко министры и их товарищи – и представители haute finance3. Как во время обеда, так и после него происходили оживленные дебаты на тему, заранее объявленную. Избранный состав аудитории побуждал ораторов основательно подготовляться, и благодаря этому застольная беседа превращалась в серьезное совещательное учреждение по вопросам русской финансовой политики. С экономическими обедами считался всякий администратор, желавший класть в основу своей деятельности не одно только административное благоусмотрение» [54]. Эта форма общения ведущих экономистов с представителями высшей администрации и делового мира просуществовала более четверти века. Обсуждавшиеся при этом вопросы регулярно освещались и оживленно комментировались в столичной печати, не оставляя равнодушными всех, кому были близки экономические проблемы страны, ее международный престиж.

Важную роль в формировании общественного мнения, его ориентации на либеральные ценности, а также в экономическом просвещении населения играла независимая экономическая пресса. С 1857 года в Петербурге начинает выходить еженедельный «Журнал для акционеров», преобразованный в 1861 году в коммерческую газету, и журнал акционеров «Биржевые ведомости». На их страницах публиковались не только правительственные материалы и текущая деловая хроника, но и теоретические статьи российских политэкономов либеральной школы И. К. Бабста, Н. Х. Бунге и других.

В том же 1857 году в Петербурге увидел свет первый номер политико-экономического еженедельника И. В. Вернадского «Экономический указатель». Главной задачей издания являлась защита частной собственности, народного труда и практической науки [55]. Журнал просуществовал до 1861 года, несколько видоизменяя свое название. На его страницах последовательно отстаивались принципы экономической свободы, частной собственности, утверждалось, что отмена ее неизбежно приведет народы к обнищанию из-за всеобщей праздности. Авторы журнала – ведущие экономисты либерального направления – активно разоблачали утопизм социалистических и коммунистических теорий. В журнале был опубликован ряд материалов, посвященных женской эмансипации. Журнал призывал женщин к активному участию в общественной жизни и посильном производительном труде, к овладению экономической наукой и ее передаче юным поколениям.

Участвуя в обсуждении крестьянского вопроса, журнал решительно отвергал идею сохранения крестьянской общины и вел по этому вопросу острую полемику с «Современником». Публицисты «Современника» обрушились на редакцию «Экономического указателя» с обвинениями в односторонности и пристрастности, объявив «рутинною» ее позицию в отношении общины. Главные доводы против общинного пользования журнал называл «избитыми и давно опровергнутыми», а остальные аргументы «пыльным песком праздных слов». Призвав на помощь историю и психологию, «Современник» тщетно пытался опровергнуть утверждение либеральных авторов о том, что «община убивает энергию в человеке». На каждый из шести пунктов предъявленного «Экономическому указателю» обвинения в фальсификации роли крестьянской общины им были даны исчерпывающие научные комментарии, не оставлявшие с экономической и исторической точек зрения повода для предметного спора.

Подводя в конце 1857 года некоторые итоги дискуссий с «Современником», «Экономический указатель» писал: «Теперь, кажется, можно судить о бесплодности новой школы „Современника“. Она существует не со вчерашнего дня. Когда в 1847 году появилось сочинение г. Бутовского новая школа сильно на него восстала, но победоносные ответы автора скоро заставили ее умолкнуть. В 1852 году г. Бунге издал „Теорию кредита“; школа „Современника“ не замедлила и его приветствовать таким же образом, и также неудачно. Недавно новая школа вошла в спор с издателем „Экономического указателя“ и плачевные результаты этой неравной борьбы известны читающей публике. Довольно сказать то, что школе „Современника“ общинные владения земли представляются единственным средством избавить земледельческий народ от бедствий и что она утверждает будто бы – Англия и Франция вступили уже в этот период экономического развития. Итак, единственное средство, универсальный эликсир – найден, благодаря новой школе. В этом единственном средстве, в этом эликсире высказалась вся глубина премудрости новой школы» [56].

С января 1858 года в качестве приложения к «Экономическому указателю» стал выходить журнал «Экономист», на страницах которого печатались статьи и материалы большого объема, не подходившие по этой причине для «Экономического указателя». Целью приложения являлось «развитие вещественных и духовных сил… России посредством верно направляемого самостоятельного труда и специального, но в тоже время просвещенного образованием знания, этого основания истиной нравственности» [57]. Оба эти издания много сделали для объединения передовых сил отечественной экономической науки на платформе либерализма, для пропаганды современных экономических взглядов, для воспитания своих читателей в духе лучших традиций европейского гуманизма.

Из номера в номер в общественном сознании утверждалась мысль о высоком предназначении человека, его праве на полную реализацию творческого потенциала, о необходимости общественной и государственной поддержки хозяйственной инициативы.

Издания Вернадского пропагандировали новое понимание экономической науки как «беспрестанно восполняющееся путем наблюдения знание, свежее и полное жизни». «Она (экономическая наука – Авт.), – писал „Экономический указатель“, – не замыкается в схоластических, бесцветных формах, потому, что не думает ни скрываться от толпы, ни обманывать ее; она не призывает в подтверждение своих положений авторитетов отживших и падших, не ищет уединения и не свирепствует против убеждения; напротив, – она ищет света, она опирается на факты, всем доступные и всем известные. Уверенная в непреложности законов естественных и торжестве истины, она открыто говорит без гнева и боязни, и современность уже произносит свое мнение о ней, как о залоге общего мира и общественного благосостояния» [58].

Подобного рода оптимистические утверждения резко расходились с социалистическими воззрениями на современную экономическую науку. Большинство представителей как отечественной, так и западноевропейской социалистической мысли не переставало твердить о полном упадке современной «буржуазной» экономической науки, ее абсолютной неспособности объективно отражать действительность, бессилии в преодолении противоречий хозяйственного развития.

Журнал утверждал, что быть экономистом – значит быть проводником и защитником идей свободы, отстаивать гуманистические идеалы, общественные интересы, быть поборником цивилизации. Разъясняя читателям, почему политическая экономия, «такая полезная, справедливая и безопасная для общества наука» имеет немало противников, журнал отмечал, что противниками науки выступают частные лица, интересы которых, не всегда совпадают с общественными. «Противники свободы торговли кто? Не потребители, составляющие массу, а производители, которых немного. Кому же приятно, когда после долгого благоденствия, последствия ложных убеждений, фальшивого порядка, неопытного и непросвещенного взгляда, – благоденствия, порожденного исключительным положением, давшим право на безнаказанное злоупотребление этим положением, он должен сойти с этой сцены, когда несправедливость его исключительности будет обнаружена и доказана…» [59].

Редакцией журналов Вернадского были подняты многие животрепещущие вопросы экономической и общественной жизни. Из номера в номер «Экономический указатель» публиковал материалы по железнодорожному строительству и во многом идейно и организационно подготовил то, что впоследствии историки назовут «железнодорожной горячкой» 1870-х годов – концентрацию сил и средств на одном из самых злободневных для страны направлений хозяйственного развития. Большое внимание уделялось становлению в России акционерных форм собственности, свободной торговле, созданию инфраструктуры российского рыночного хозяйства.

Впервые в истории отечественной педагогической мысли был поднят вопрос о необходимости всеобщего экономического образования школьной молодежи. Считая, что экономическая наука может и должна занять достойное место в «святилище наук», изучаемых в общеобразовательных учебных заведениях, «Экономический указатель» не только разъяснял важность экономических знаний, но и давал своим читателям методические советы по преподаванию политической экономии. «Объясняйте правила ее дитяти в первоначальной школе, – призывал журнал, – но объясняйте просто, под видом нравственного рассказа. Детские уроки так глубоко западают в душу. Привыкнув к правилам, сначала на веру учителям и старшим, ребенку, когда он сделается взрослым, легче проверить их справедливость действительностью. Трудно перерабатывать поколение людей, переваливших за 35, 40 лет, человек лет пятидесяти и чувствует, может быть, необходимость перемены, несоответственность свою современным требованиям, но перемениться ему трудно… Преобразования народов и племен должны начинаться с младенцев, даже ранее – с матерей этих младенцев. Только просвещенная мать, с развитым рассудком, мыслящая, живущая жизнью государства, к которому она принадлежит, женщина современная – может положить основу воспитания, свойственной одной матери приемами укрепить дух ребенка, согреть сердце ко всему хорошему, развить ум, водворить чувство чести. Такой ребенок в заведениях общественных, устроенных не на ложных началах, приобретает знания, дающие ему право на звание гражданина, члена государства, перерабатывает их, применяя к делу, и, делаясь человеком, сохраняет все свои доблести, крепнет в труде, работает на пользу общую, устраивает честно свое благосостояние… Такой только гражданин, член государства, полезен отечеству.

Воспитание есть важная отрасль государственной деятельности, и на него политическая экономия обращает давно свое внимание, как на одно из главнейших условий экономического благосостояния государства, за то же и воспитание общественное должно дать у себя место этой науке добра и пользы» [60].

Проблемам преподавания политической экономии в высших учебных заведениях страны была посвящена опубликованная в нескольких номерах «Экономического указателя» статья Н. Х. Бунге «О месте, занимаемом политической экономией в системе народного образования и об отношении ее к практической деятельности».

В издания Вернадского впервые в отечественной экономической печати были подняты также вопросы о необходимости организации силами университетской профессуры общедоступных публичных лекций по экономическим вопросам для всех желающих.

Важный вклад в объединение представителей отечественной экономической науки на идейных принципах либерализма внес историко-политический журнал «Вестник Европы» (1866—1918). В 1870 – 1890-е годы журнал становится одним из ведущих центров отечественной либеральной экономической мысли. На его страницах были опубликованы труды многих известных российских политэкономов, в которых поднимались актуальные проблемы экономической науки и хозяйственной практики, содержался критический разбор становившегося популярным в России марксистского экономического учения. Журнал выступал за расширение пределов экономической свободы, в том числе за счет децентрализации управления. Поддерживая земское движение, «Вестник Европы» рассматривал земство как орган народного представительства, основу будущего российского парламентаризма и школу общественной деятельности и требовал от правительства расширения функций местного самоуправления.

Непримиримыми противниками либералов, как в крестьянском вопросе, так и по многим теоретическим и практическим позициям экономической науки и практики, выступали идеологи консервативного лагеря, имевшие собственный взгляд на характер экономического развития страны. Как в период подготовки крестьянской реформы, так и пореформенные годы консерваторы не прекращали ожесточенных нападок на либералов, обвиняя их в предательстве национальных интересов России, забвении ее самобытности, «в крайнем цинизме, внесенном в общественные нравы, под видом неотъемлемой принадлежности всякого прогресса» [61]. Идеологи консерватизма связывали прогресс отечественного сельского хозяйства с сохранением и развитием крупного помещичьего землевладения.

Одним из серьезнейших обвинений, звучавших в адрес либералов, являлось обвинение в «слишком тесной дружбе современного знания с материализмом – доктриной, лишенной иного двигателя или побуждения, кроме личной выгоды» [62]. Бессмысленность и вздорность этого обвинения становится ясной при подробном рассмотрении вопроса об отношении либеральных экономистов к социалистическим экономическим теориям и, в частности, к экономическому учению марксизма.