Читать книгу Нарбоннский вепрь. Первая книга трилогии «Наследники Рима» в новой редакции 2017 года - Борис Толчинский - Страница 12

148-й Год Химеры (1785),

вечер 14 октября, Темисия, Форум

Герцог Крун увидел шествующих ему навстречу руку об руку женщин, но не сразу узнал их. А когда узнал, София Юстина убедилась в справедливости опасений Кримхильды и увидела вождя варваров в гневе. Налившимися кровью глазами Крун Нарбоннский скользнул по соблазнительной фигурке Софии, губы его беззвучно пробормотали какое-то северное ругательство, затем свирепый взгляд нехотя оставил Софию, ввиду невозможности прямо указать аморийской княгине на непотребность её наряда, и вернулся к родной дочери, чтобы уж на ней-то отыграться за двоих. Не говоря ни слова, нарбоннский герцог схватил своими железными пальцами обнажённую руку Кримхильды и потащил дочь в сторону; она не сопротивлялась.

В это самое время кесаревич Эмилий Даласин оставил Варга и подошёл к своей кузине.

– Я должен тебе сказать, – начал он на патрисианском сиа, – что если ты задалась целью ошеломить этих славных варваров, ты своей цели добилась!

– Похоже, я ошеломила даже тебя, Эмиль, – усмехнулась София.

– Зачем ты это делаешь, Софи? Ты намерена поссорить галлов между собой?

– Напротив, кузен. Я хочу открыть для отца его собственную дочь.

– Не забывай, что у отца есть ещё и сын!

– Да, и как тебе он? Ты провел с ним целый день, не так ли?

Эмилий Даласин вздохнул и негромко сказал:

– Я мало что понял, Софи. Варг был вежлив, местами даже любезен, словно потомственный патрис. Но чаще молчал, а когда открывал рот, то ничего не говорил по существу. Он держит дистанцию.

– Мне грустно это слышать, кузен. В траве скрывается змея!

– Скорее вепрь, чем змея, кузина.

– Ты полагаешь? – задумчиво спросила София.

– Он скрытен, да, но также честен, благороден, неспособен к интриге… как и я. Он мне понравился, мы с ним похожи. Прости, кузина. Я тебя уважаю и люблю, но Davus sum, non Oedipus.9

– Тем хуже для него, кузен. Как любит повторять вслед за Горацием Флакком мой дражайший дядюшка Марцеллин, «Vis consili expers mole ruit sua»10. Наша совесть чиста. Нам важнее обойтись без сюрпризов.

– Sic, divide ut imperes?11

– Он не оставляет нам другого выхода, Эмиль. Если бы Птолемей был сговорчив, Цезарю не нужна была бы Клеопатра.

– Ты играешь с огнём, Софи. Мне кажется…

– Тише, герцог идет ко мне! Без дочери… Похоже, я у него следующая на очереди. Возвращайся к Варгу, кузен, и понаблюдай за ним, когда я буду беседовать с герцогом.

– Можешь рассчитывать на меня, Софи.

Герцог Крун надвигался на нее, но, помимо гнева, в его глазах было и что-то ещё, некое удивление. «Хотела бы я знать, чем ответила дочь на его упреки», – подумала София Юстина. Первыми словами герцога, обращенными к ней, были:

– Я не позволю вам встревать между мной и моими детьми! Довольно остального, что вы заставили меня сделать!

– О чём вы, ваша светлость? – недоуменно спросила София.

– А вы, стало быть, не понимаете? – по каменному лицу Круна пробежала гримаса.

– Прошу вас, объяснитесь! Я теряюсь в догадках.

Тщательно выбирая слова, герцог произнёс:

– Может быть, у вас, у амореев, женщинам позволено носить бесстыдные одежды, соблазняя юнцов и мужей. Ваше дело! Но у нас, у галлов, женщина знает своё место. Вот пусть так и остаётся! Вы получили от меня, чего хотели – получили. Ваш император подтвердил мою власть в Нарбоннии – подтвердил! Так какого дьявола вы совращаете мою дочь? Чего вам ещё надо от меня?

– Мне нужна ваша сердечная дружба, – серьезно сказала София Юстина.

Герцог застыл, опешив от таких слов. София в упор смотрела на него, не отводя глаз.

– Это значит, – наливаясь новой яростью, точно павиан, встретившийся взглядом с противником, произнёс Крун, – это значит, ради дружбы со мной вы обрядили мою дочь Кримхильду в платье гулящей девки…

– Вы забываетесь, герцог, – жёстко перебила его София, – и я не позволю вам оскорблять ни меня, ни вашу собственную дочь. Принцесса Кримхильда – красивая и умная девушка. На вашем месте любой отец гордился бы такой дочерью! А если вашей светлости нужна женщина для домашних работ, я могу подарить вам любую рабыню, на какую ваша светлость соблаговолит указать!

Крун побледнел. Никто ещё и никогда не разговаривал с ним в таком тоне. Внутри всё кипело; герцог понимал, что честь воина требует прервать этот постыдный диалог. Крун, в сущности, не собирался выслушивать от аморийской княгини какие-либо объяснения – он всего лишь хотел выбранить её за дочь и покончить на этом.

– Или сами купите, если вашему монаршему самолюбию претит получать от меня подарки, – с полупрезрительной ухмылкой подправила саму себя София. – На столичной Агоре хорошую домашнюю служку можно нынче приобрести всего за империал. Разве счастье вашей дочери не стоит какого-то жалкого империала?

Герцог онемел от изумления. Глаза его смотрели на самую красивую женщину, какую они когда-либо видели, и эта женщина говорила о таких вещах и употребляла такие слова, которые не просто не соответствовали его представлениям о женщинах вообще, а прямо противоречили им, бросали вызов всему, что было привычным и естественным для Круна. Они полностью опровергали образ холодной официальной дамы, который старательно рисовала София Юстина прежде. За маской холодной дамы внезапно обнаружилась натура самовлюблённой хищницы.

И он, водивший в атаку отважных северных рыцарей, он, не страшившийся в жизни нечего, кроме гнева высоких богов, он, Крун Свирепый, растерялся перед этим неожиданным натиском. Конечно, будь он у себя в Нарбонне и будь на месте Софии Юстины любая из его подданных, он бы нашёл, что ей ответить, и ответ его был бы поистине страшен для дерзкой – да просто не было и не могло быть столь же дерзких в его государстве! Но эта женщина была неподвластна ему и его гневу, не только в силу своего происхождения, но и, – в глубине души Крун признавал это, – как личность. К тому же, дочь Тита Юстина была чрезвычайно влиятельной в Империи персоной, вполне способной при большом желании разрушить всё, ради чего он, Крун, терпел такие унижения. Ещё герцог Нарбоннский понимал, что вот теперь, сейчас, в эти мгновения он, возможно, становится участником какой-то новой жестокой игры, – игры, в которой дорогие его сердцу ценности не стоят для коварного противника и медного обола. А возможности выйти из этой безвыигрышной игры у него больше не было – он сам отрезал себе все пути к отступлению два дня тому назад, когда склонился перед хрустальным троном Владыки Ойкумены…

А София Юстина, словно наслаждаясь новым впечатлением, которое она, вне всякого сомнения, производила на варвара, гордо стояла перед ним, разделив свой вес на обе восхитительные обнажённые ноги; правая рука как будто небрежно лежала на бедре, а левая поправляла выбившиеся из-под княжеской диадемы роскошные волосы. Она держалась перед Круном настолько естественно, насколько позволяли её природные данные и утончённое воспитание; она знала, что в её поведении нет ничего безвкусного, способного вызвать у мужчины раздражение и неприязнь (а изумление и неприязнь, как известно, разные вещи); она знала, сколь грациозна, обольстительна и убедительна в этот момент – и она, конечно же, не сомневалась, что суровый Крун сначала мужчина, а потом уж варвар!

Вдруг в уголках её рта взыграла улыбка, и она сказала:

– Почему бы нам не прогуляться по Форуму, ваша светлость? Мне кажется, лучшего времени для откровенного разговора не найти.

Точно пробудившись от сна, Крун встряхнул вороной гривой. О, лишь боги знают, как хотелось ему эту женщину! Жизнь прожил он однолюбом; после смерти Хельги, матери его детей, он не знал женщин; дела ратные и государственные занимали его без остатка. Герцог Нарбоннский сам не бегал за юбками и другим не очень позволял. Три года тому назад, когда выяснилось, что одна из его служанок тяжела от Варга, герцог приказал бить сына батогами до потери сознания, а несчастную юницу после рождения ребёнка отдать жрецам на перевоспитание. Новорождённого бастарда, своего первого внука, герцог назвал Зигфридом, в честь древнего героя, и отнял у сына, обещав вернуть, когда последний поумнеет. До сих пор не вернул и, судя по последним размолвкам, не собирался.

Но теперь горячая волна поднималась по всё ещё крепкому телу, он чувствовал, как потеет от стыда, волнения и неодолимого желания. Он слышал, что она ему предложила, но не знал, как ответить и нужно ли отвечать вообще; голос из подсознания подсказывал: «Беги отсюда без оглядки, беги, или ты пропал!». А другой внутренний голос твердил ему: «Ты будешь последним глупцом, Крун, если сейчас убежишь. Ты будешь жалким трусом, герцог! Ты себе этого никогда не простишь».

– Я вижу, вы не против прогуляться со мной, – сказала София Юстина и, внезапно прильнув к его уху, с придыханием прошептала: – Ваша светлость, ради Творца и всех великих аватаров, не смотрите на меня так! Ваш взгляд способен смутить добропорядочную женщину; наше счастье, что здесь нет моего мужа, иначе бы он приревновал меня к вам! Но здесь есть ваш сын…

Сын!.. Крун с ужасом вспомнил, что Варг стоит рядом, в каких-то десяти шагах и, конечно, видит своего отца, видит всё, что с ним творится! Герцог краем глаза поймал фигуру Варга. Сын стоял к нему вполоборота, о чём-то беседуя с Эмилием Даласином. В какой-то миг глаза отца и сына встретились. Крун ожидал увидеть во взгляде сына осуждение – а увидел некое странное выражение торжества и злорадства. Впрочем, это впечатление могло быть ошибочным, так как Варг быстро отвернулся и с видимым увлечением принялся возражать кесаревичу Эмилию. Злость на непокорного сына взыграла в душе герцога; он вспомнил, что вовсе не обязан ни в чём отчитываться перед мальчишкой – так первый, предостерегающий, внутренний голос сорвался на тоскливый хрип и вскоре затих, а второй, побуждающий, напротив, воплотился в слова:

– Да, вы правы, княгиня. Покажите мне Форум.