Читать книгу Нарбоннский вепрь. Первая книга трилогии «Наследники Рима» в новой редакции 2017 года - Борис Толчинский - Страница 4

148-й Год Химеры (1785)1,

12 октября, Темисия, Палатинский дворец

Обычай принимать в Палатиуме, Большом Императорском дворце, клятвы верности варваров-федератов аморийскому богу-императору, стар, как сам этот дворец. За семь веков, что возвышается он над имперской столицей, тут побывали сотни, если не тысячи, вождей, архонтов, негусов, царей, султанов, королей. Были даже падишахи. А однажды колени пред Божественным Престолом в Темисии преклонил сам ханьский император. Но его, конечно, принимали не в качестве императора. Как любят говорить аморийцы, «один Творец во Вселенной – одно Солнце на небе – один Эфир над землёй – один Император на земле».

Жителей имперской столицы очень, очень нелегко удивить появлением здесь нового варвара-федерата.

Однако нынче случай особый. Ждали Круна Свенельдсона, герцога Нарбоннской Галлии, с детьми и свитой. Имя Круна постоянно на слуху у аморийцев с десяток лет, а то и больше. В последние годы – с прозванием «Свирепый». У Аморийской империи давно не было такого умного, жестокого и удачливого врага. В то время как вся остальная Галлия, да что Галлия – почти вся Европа! – давно уж успокоилась в отеческих объятиях властительного южного соседа, небольшой удел со столицей в древней Нарбонне упорно сопротивлялся «естественной власти» Божественного Престола. Немало славных легионеров полегло в горах и лесах Нарбоннии. Но ещё больше галлов, подданных и соратников мятежного Круна, закончили жизнь в аморийской петле или в аморийском рабстве.

Но нынче наступал итог давней вражде, итог закономерный и поучительный. Не в цепях изменника, а в короне властителя Крун Свирепый явился в Темисию, которую сами жители Европы, северного континента, называли Миклагардом – «Великим Городом». Это был первый государственный визит вождя нарбоннских галлов в столицу Аморийской империи. Империи, которая вот уже полторы тысячи лет пыталась, и небезуспешно, диктовать свою волю целой Ойкумене, Обитаемому Миру. Империи, подданные которой относились ко всем остальным народам планеты с врожденным и вызывающим презрением. Империи, которая полагала себя вправе разговаривать с ними как с рабами, – и только потому, что над нею единственной, подобная волшебной лампе, сияла звезда Эфира, божественный светоч, дарованный народу Фортуната богами-аватарами, небесными посланцами Творца.

Крун же был истинным сыном своей суровой страны: высокий, плечистый, с суровым и резким лицом, чистыми серыми глазами, большим прямым носом, густыми волосами цвета смоли и пышной бородой до груди. Ему было пятьдесят; дочери его Кримхильде исполнилось двадцать пять лет, сыну Варгу – двадцать два года. Галлия – не Амория; галлы, проводящие всю жизнь в схватках с необузданной, как они сами, природой, долго не живут. Крун понимал, что закат его жизни уж близок. Пока мог, упорно, как и подобает воину Донара, препятствовал он стараниям Империи прибрать к рукам нарбоннских галлов. Сражался с ними в открытом поле, нападал на их колонии и караваны, вешал их негоциантов и миссионеров, ибо знал, что те и другие – на самом деле злокозненные подсылы имперского правительства.

Да, он сопротивлялся Империи всегда и всюду, когда и где это было в его силах. Он верил, что дороже свободы нет ничего. Так текли годы, один за другим; народ бедствовал; уходили к Донару верные друзья; да и его, Круна, возраст легче, чем по календарю, можно было проследить по шрамам от оружия амореев и покорных их воле вассалов-федератов. Годы текли, силы таяли – а хищные щупальца Империи с прежней настойчивостью тянулись к его земле. Казалось, неисчерпаема бездна, откуда появляются могучие легионы, откуда выползают всё новые и новые «негоцианты» и «миссионеры», откуда изливаются на головы послушных федератов всевозможные «блага цивилизации».

И настал миг, когда что-то надломилось в непокорной душе Круна. Он понял, что не хватит жизни, чтобы обрубить все эти алчущие щупальца, и что рано или поздно, не при нём, так при сыне, Империя поставит на колени его народ, как ставила уже не раз при предках Круна. Тысячи, десятки тысяч галлов будут уведены в рабство, а поскольку галлы гордый народ, их не станут держать прислугой, нет, жители гор и лесов будут долбить камень в Оркусе, чтобы другие, более удачливые рабы могли строить для патрисов и магнатов новые дворцы и виллы. А там, среди гор и лесов Нарбоннской Галлии, больше не будет свободного народа – там появятся колонии Империи, туда приедет императорский экзарх, нахлынут имперские поселенцы, акриты, – та земля больше не будет дорогой сердцу Круна Нарбоннией.

Вот почему он решил прийти первым. Сейчас была передышка: Империя как раз усмиряла очередное восстание федеративных племён на юго-востоке, в Эфиопии. Между прочим, иногда шальная мысль проскальзывала в голове Круна: а как бы неплохо им всем – галлам, иберам, германцам, аравянам, персам, маурам, даже далёким амазонкам и лестригонам – сговориться меж собой и сообща напасть на имперского паука! Но то были пустые надежды: если что и умеют лучше всего подданные Божественного императора, так это стравливать племена друг с другом. Разделяют – и властвуют!

Легко ли галлу сговориться с лестригоном, если он, галл, знает, – разумеется, со слов имперских миссионеров, – что лестригоны едят людей? И как лестригону договориться с галлом, если он точно знает, что галл годится только в пищу? А даже если бы узнали галлы и лестригоны друг о друге правду – как им сговориться о совместных действиях, когда друг до друга тысячи герм? Когда те и другие варвары, а значит, таких мощных средств связи, какие есть у Империи, у них нет? Когда сама имперская земля тянется меж ними неприступной стеной, разделяя их, властвуя над теми и другими, над всеми?

А значит, не было иного выхода, как покориться. Пополнить собою длинный ряд варварских правителей, преклонивших колени перед Божественным Престолом в Темисии. Только так можно спасти то, что ещё осталось. Да, нынче удобное время, думал Крун, нынче можно взять мир за меньшую цену…

Мужество, чтобы принять такое решение, требовалось ему великое – легче было в смертном бою против заклятых врагов, чем в словесных баталиях с потрясёнными соратниками. Его не понимали. Ропот, тяжёлые и угрюмые взгляды из-под бровей. Злые разговоры-пересуды за спиной. Наконец, открытое возмущение. Народ, рыцари, жрецы – все, для кого он, Крун, был вождем. Да, он был вождем, и его авторитета хватило, чтобы переубедить одних и заткнуть рты остальным. Он принял своё решение единолично и не собирался его менять. Они это увидели. Ещё немного времени прошло, и у него появились сторонники.

Крун взялся за дело решительно и твердо, точно предстояло не стыдное паломничество к подножию враждебного трона, а победоносный военный поход. В сущности, так оно и было: он одерживал горькую победу над собою прежним.

Он привёз в Темисию и сына, и дочь, и соратников, и прочих, кто много значил при нём и для него. Он их привёз в Темисию затем, чтобы они своими глазами увидели то, что он, мудрый, увидел издалека, и чтобы не по его приказу, а по собственной воле склонились пред необоримой силой. Он привёз их затем, чтобы заставить совершить предательство исконной веры: когда они вернутся на родину, Донар-Всеотец станет для них не более чем идол, дьявольская ипостась Хаоса, с которой, не щадя жизни, надлежит биться каждому честному аколиту священного Учения Аватаров.

И это тоже было платой родине за её спасение.

Но не угрызения совести и не хмурые лица соратников тревожили Круна, а взгляды сына. Варг был точной его копией, даже, пожалуй, копией улучшенной. Не было средь галлов воина сильней и мужественней сына вождя, не было друга вернее, не было парня красивее его. И, помимо всего названного, Варг имел пытливый ум, до всякой вещи стремился доходить сам; воспитанный на прежних деяниях отца, честолюбивый юноша готовился принять из его рук знамя борьбы за свободу своего народа. В грёзах уже водил он рыцарей в великий бой, уже палил он имперские колонии и корабли, уже вешал на деревьях, как презренных шакалов, предателей-федератов… И вдруг – такой поворот! Оказывается, не бить надо коварных имперцев, а преклоняться перед их величием. Не вешать федератов, а становиться в их ряд и дружить с ними. И чудищ-аватаров, которым поклоняются в Империи, нужно почитать, как богов, а Донара-Всевоителя, исконного и истинного Отца Земель, изгнать из головы и из сердца…

Пытливый был ум, но непокорный! Не сумел Крун переубедить сына. И в конце концов бросил переубеждать, а просто приказал Варгу следовать за отцом, как подобает хорошему сыну.

Великая столица Богохранимой империи и целой Ойкумены встретила их широкими проспектами, громадами Палатиума и Пантеона, бесчисленными площадями, дворцами, термами и стадионами. Галлы казались себе муравьями в сказочных чертогах. Их самый большой город, древняя Нарбонна, насчитывал от силы двадцать тысяч жителей, и большинство из них герцог знал в лицо. Здесь же, в Темисии, постоянно проживали, страшно помыслить, – пять миллионов! – и эти пять миллионов жили в такой умопомрачительной роскоши, что даже посуды из дворца какого-нибудь князя хватило бы, если её продать, на пропитание всем западным, восточным, южным и северным галлам в течение месяца, а то и года!

Правда, были в космополисе не только сказочные дворцы, но и трущобы нищеты, и бараки рабов, да и дворцов на душу населения было не так много, – но приезжим варварам трущобы и бараки не показывали. Их привезли в столицу по Великому Каналу Эридан, что соединяет Темисию со Средиземным морем, которое по давней римской привычке здесь называют Внутренним, – а на берегах канала Эридан стояли лишь прекрасные дворцы и виллы, да цвели ухоженные сады. Богатство и величие било тут через край, и северные варвары, конечно же, были потрясены им – все, включая и Круна, и Варга. Но выводы сделали разные; герцог укрепился в своём убеждении, а его сын – в своём.