Читать книгу Песнь Серебряной Плети - Бранвена Ллирска - Страница 8

Вернувшись к режиму допроса, Фэй умудрилась вытрясти из своего собеседника достаточно много любопытного, странного и местами исключительно неправдоподобного. В сущности, если все действительно обстояло примерно так, как он говорил, все эти сведения о мире Маг Мэлла, его населении, его законах и обычаях – ровным счетом ничто из этого не имело уже для них двоих никакого значения. И никакой ценности тоже. Но Фэй прожила под гнетом осознания собственной бесполезности, скрупулезно собирая крупицы знаний о мире, который давно перестал существовать, почти всю свою жизнь, и, можно сказать, ей было не привыкать. Ну, в самом деле, велика ли разница: исчезнувший мир прошлого, в который нельзя вернуться и хоть на что-либо повлиять, или такой же нереальный мир фейри, предположительно, лежащий где-то за стенами их темницы? Если на то пошло, то до второго даже ближе. И хоть бы ее осведомитель и привирал время от времени – так ведь историки и хронисты тоже это частенько делали. Так что, надо думать, у нее уже выработалось своего рода чутье на бесспорные фальсификации.

Однако после того, как речь зашла именно о Маг Мэлле, а не о нем самом – не только тон, но даже и черты беглого короля фейри словно изменились. Разгладились. Точно он наконец перестал гримасничать и с наслаждением погрузился в блаженное сновидение, наркотический экстаз… Он говорил о серебряных башнях, пронзающих небосвод и о сапфировых ладонях озер, нежно обнимающих их подножья, о хрустальных струнах рек, натянутых на певчую лютню земли, и прозрачных пальцах заплутавшего менестреля-ветра, что небрежно касаются их, подбирая мелодию, о теплом, нежном бархате ночи и златоперых рассветах, подобных игристому вину…

А еще Фэй узнала, что сам Маг Мэлл – одинокий волшебный остров посреди безбрежного мирового океана. И что населяющие его фейри умеют ходить в другие измерения и параллельные вселенные, самая освоенная из которых – земля людей, она же Дол Старости, или, на их языке, Сенмаг. Ходят часто, но почти никогда не задерживаются – по крайней мере, по собственной воле. Потому как вдали от родного зачарованного края постепенно теряют связь с его магией, а потому стареют и умирают, как обычные люди.

В самих же Долах Блаженства, по словам Киэнна, ни старости, ни болезней, ни зноя, ни холода и впрямь не было. И если бы не природная жестокость волшебного народца вкупе с его непредсказуемостью и определенной тягой к физическому насилию – наверное, Маг Мэлл мог оказаться той самой идиллией, о какой поют в песнях и рассказывают в сказках.

Впрочем, опять же, если верить рассказчику, нравственные нормы у народа фейри (а людей в Маг Мэлле не жило вовсе, разве что десяток-другой подменышей) были едва ли не вывернуты наизнанку. К примеру, торговля считалась делом постыдным и гадким, а в воровстве ничего зазорного не находили. К вещам, местам и даже другим представителям своего рода почти никогда не привязывались, и только посягательство на собственную свободу считали непростительным злодеянием. Единого социума у них как такового не существовало, в лучшем случае – небольшие общины. Большинство же и вовсе оказывались закоренелыми индивидуалистами и социофобами, жили сами по себе и ни с кем особо не водились. Благо, магия обеспечивала их всем необходимым и даже сверх того.

Единственное, чего Фэй так и не сообщили, так это зачем же именно она сама понадобилась низложенному королю и на кой хрен он втянул ее в это «приключение». От любых расспросов на злополучную тему Киэнн старательно уходил, неизменно переводя разговор на что-нибудь другое. А когда Фэй попыталась решительно прижать его к стенке – последовательно выдал на-гора целую охапку версий, одна другой неправдоподобнее. Среди них была и такая, в которой «если трижды перетрахать всех женщин на планете, можно стать бессмертным», и «если смертная дева полюбит эльфийского короля, то снимет с него заклятье», и даже «если тайком надеть вывернутую наизнанку ночную сорочку, снятую со спящей женщины, станешь невидимкой и никто не сможет тебя поймать». После того, как не страдавшая излишней наивностью Фэй отмела их все и потребовала правды, прозвучала и еще одна: «Если бы у меня получилось сделать тебе ребенка, это обеспечило бы мне временный иммунитет».

Фэй вздохнула:

– Знаешь, я даже готова тебе поверить. Но скажи на милость, почему в таком случае твоя королева Аинэке сама хотела, нет, просто требовала, настаивала, вымогала, чтобы я с тобой переспала? Что-то ты сам себе противоречишь. И еще…

Она собиралась указать ему еще на несколько нестыковок в повествовании, и точно знала, что выведет его на чистую воду, но в это мгновение глазам ее внезапно явилось такое, что волосы на затылке медленно зашевелились. Однако Фэй все же каким-то образом совладала с собой и, старательно скрывая легкую дрожь, продолжила. Хотя уже и несколько о другом:

– Боюсь, в твоих россказнях о Кэр Анноэт, которая, аки отель Калифорния, впускает внутрь, но не выпускает обратно, есть дыра. Потому что, если все так, как ты говоришь, то объясни мне: кто зажигает свечи? Кто собирает эти самые чертовы гирлянды из черепов? И самое главное… – тут ее голос все же предательски дрогнул: – К-кто стоит у тебя за спиной?

Киэнн закатил глаза, как если бы она пыталась скормить ему самую дурацкую и банальную крипи-стори:

– Слендермен? Мне «не оглядываться»?

И, словно в насмешку, небрежно обернулся. Вот тут-то показная веселость вместе с мрачным фиглярством мигом слетели с него. За спиной у Киэнна молча стояла высокая мертвенно-бледная фигура с глубоко запавшими, воспаленными глазами, всклокоченной шевелюрой безумца и в грубом сером плаще до самых пят. Лицо женщины (а это была определенно женщина) казалось выточенным из куска мрамора, и, хотя ни у кого бы язык не повернулся назвать ее уродливой, ваявший это лицо скульптор работал уверенно и небрежно, не утруждая себя сглаживанием шероховатостей. На щеках лежали пятна слез, но слез, высохших не одно столетие назад. Сумрак ползал у ног страшной гостьи, словно униженно молил о пощаде.

– Будь… я… проклят… – только и сумел выговорить потрясенный Киэнн, переходя на язык, который он чуть раньше представил Фэй как шилайди. Фонетика, лексика и синтаксис оного показались ей достаточно схожими с древнеирландским, который она удосужилась выучить года четыре тому назад. Верней, овладеть на достаточном уровне, чтобы читать «Книгу Бурой Коровы» в оригинале. Потренировавшись пару часов, Фэй уже вполне сносно разбирала звучание и даже конструировала небольшие фразы.

– Накличешь, – глухим голосом упрекнула короля пришелица.

– Да куда уж больше! – в отчаянии отмахнулся он.

– Страшно, Дэ Данаан? – мрачная потусторонняя женщина казалась недвижимой проекцией, присутствующей и отсутствующей одновременно. Ее блеклые, немного асимметричные губы едва заметно кривились в презрительной усмешке.

– Как ты тактична, Тьяр! – Киэнн до скрипа сжал зубы, чтобы унять дрожь, но получилось все равно неважно. – Деликатна. Могла бы прямо спросить не обделался ли я с перепугу.

Гостья демонстративно втянула воздух ноздрями:

– И правда, пованивает.

– Я тебя перехвалил, – качнул головой бывший король. – Н-не сочти за праздное любопытство, Т-тьяр, – он глубоко вдохнул, явно пытаясь совладать с неслушающимся языком. – Я говорю с живой баньши и-или ее призраком?

«Гром и молния! Баньши!» – охнула про себя Фэй. Конечно, скорбную фею-плакальщицу из ирландских преданий не всегда изображали именно такой, но, в целом, леди в сером вполне походила на самою себя. Она пришла оплакать их обоих? Или только короля? – По слухам, простых смертных баньши такими почестями не жалуют.

– А я говорю с живым Киэнном Дэ Данааном? – выражение лица пришелицы не поменялось.

– Ну, теперь это явно ненадолго. – Киэнн сглотнул. Улыбка у него получилась довольно жалкой. Сделал еще несколько коротких вдохов, точно загнанный зверь. – Может, не будем играть в кошки-мышки? Бежать мне некуда. Да и на ноги я сейчас просто не встану. Так что прикончи меня – и дело с концом.

– Не смеши меня, Киэнн, – склонила голову набок баньши. – Места для охоты здесь предостаточно. И если я ее начну – ты встанешь. А если не сможешь – поползешь на брюхе. То-то будет потеха!

Киэнн зажмурился. Потом, с обреченной готовностью, кивнул:

– Ладно, детка, я твой. Бери меня так, как тебе нравится.

Улыбка баньши внезапно чуть потеплела и даже взгляд серебристых глаз словно оттаял и просветлел:

– Ты неисправим.

– Извини, – пожал плечами Киэнн.

– С ума сойти! Ты выучил это слово? – Плакальщица легко скользнула по шершавому щебенчатому полу, не издав при этом ни шороха, и присела на корточки рядом с королем, внимательно изучая его изуродованное лицо: – Кто тебя так разукрасил?

– Аинэке, – вновь пожал плечами он. – Кому же еще?

– А тебе идет, – она потянулась к его кошмарному распухшему лицу тонкими, как прутья ивы, фарфоровыми пальцами. – Вылитый Один.

Киэнн невольно отпрянул, но, похоже, сделал над собой усилие, чтобы остаться на месте:

– Угу, ни глаза, ни мудрости.

Ладонь баньши окутала сизоватая дымка, пальцы потеряли плотность и очертания, заструились, поплыли, рассыпаясь на крупинки, точно кусочки сахара в стакане с горячим чаем. Лиловый кровоподтек, заливавший правую сторону лица Киэнна, от переносицы до мочки уха, медленно выцвел, поблек и растворился. Опухшая, ватная щека обрела прежнюю форму, веко, хоть и неуверенно, но открылось.

– К чему это все, Тьяр? – опасливо глядя на свою нежданную исцелительницу обоими, вполне живыми, хотя и измученно-затравленными глазами, вопросил исцеленный король. – Я же знаю, что за таким обычно следует.

Баньши довольно облизнулась, жмурясь, как сытая мартовская кошка:

– Ну, раз уж знаешь…

И стремительно полоснула Киэнна по лицу все теми же полупрозрачными пальцами, в мгновение ока превратившимися в гибкие плети. Из рассеченной скулы, века и губ медленно покатились пунцовые капли крови…

Фэй не сразу осознала, что кричит не Киэнн – кричит она сама.

– Какого… долбаного… чёртова… хрена? – выругалась она на родном английском.

Киэнн медленно вытер кровь тыльной стороной ладони:

– Заткнись, подменыш.

– Ты что, вообще упоротый? – взвилась Фэй. – Так и будешь сидеть на жопе и ни хрена не делать, пока тебя имеют?

– А что ты мне предлагаешь? – Он также повысил голос. – Пожаловаться в высшие инстанции? Пообещать быть хорошим мальчиком и попросить не делать так больше? Или героически нокаутировать баньши секретным приемом Джеки Чана? Это – баньши, понимаешь? Если она хочет тебя поиметь – она это сделает. И сделает в самой неприятной для тебя форме. Будь ты хоть сраным Геркулесом, хоть гребаной волшебницей Морганой. Выпотрошит и нашинкует, как ей вздумается.

– Да что за хрень несусветная? – Профессор Мелани Флетчер слишком хорошо знала кельтские мифы, чтобы просто так принять подобную ересь. – Баньши – дух, предвещающий смерть жалобным плачем. Она никого не убивает, только оплакивает! Хочешь сказать, что она – киношный монстр, пожирающий плохишей?

Киэнн слабо улыбнулся разбитыми губами:

– В ее присутствии? – Ну, это будет, по меньшей мере, грубо. И… неосторожно, – он покосился на ту, о которой говорил.

Баньши одобрительно кивнула. По-английски она явно понимала, или удачно делала вид.

– Тьярла – плакальщица, да, – воспользовавшись паузой, примирительно продолжил Киэнн. – Но, если она заплачет, нам с тобой тут просто повылазит, серьезно. Она вопит и стонет в таких частотных диапазонах, что кровь стынет. Сердце останавливается. Так что в наших интересах не доводить ее до слез. И… – он поморщился, виновато отводя глаза. – Должок у меня, знаешь ли. Это ведь я ее сюда и упек когда-то, по своей сраной королевской милости. Вот теперь и выгребаю. Тьяр, – он обернулся к баньши, пальцы которой вновь поплыли серебристым свечением и, с едва заметным упреком в голосе, уже на шилайди, полюбопытствовал: – Как долго ты намерена это продолжать?

Тьярла хитро усмехнулась:

– А как же интрига? Нельзя всего знать заранее, мой сладкий король!

Свежие рубцы растаяли под ее новым прикосновением. Фэй внутренне напряглась, не зная, что делать со своей бессильной злостью. Однако продолжения не последовало – баньши поднялась и демонстративно отступила на казавшееся безопасным расстояние, насмешливо поглядывая на бывшего короля с высоты своего, по меньшей мере, шестифутового роста:

– Ну, ты же не ждал, что я тебя расцелую?

Дэ Данаан поежился, потирая, по-видимому, все еще зудящую щеку:

– Признаться, я ждал чего-то похуже… Я же тебя, как-никак на смерть отправил…

– А я возьми и не умри, вот ведь разочарование! – хохотнула плакальщица.

– Но как, Тьяр? – Киэнн нерешительно поднял глаза на грозную фейри. – Как тебе удалось… остаться в живых? До сих пор?

– Могу задать тебе тот же вопрос.

– Ну, со мной-то все просто, – дернул бровью Киэнн. – Я сбежал.

– Я тоже, – приподняла колючий подбородок баньши.

– Из Кэр, мать ее, Анноэт??? – ошалело вытаращился на нее король. И, кажется, на несколько секунд утратил дар речи. – Но… Тьяр… Как??? Слушай… Но это же… Срань гулонья, это же невозможно! Невозможно, вот сожри драный тролль мои потроха!

– С чего ты взял? – все так же, со смешком в голосе, произнесла Тьярла.

Фэй невольно втянула в себя воздух, как ныряльщик перед прыжком, и задержала дыхание. Тишина вдруг сделалась хрустально-хрупкой, и все, что она слышала – это как бешено колотится ее собственное сердце. Хотя нет: еще она была готова поклясться, что различает вторившее ему двойное стаккато Киэнна. А еще их взгляды… Они стали какими-то голодными, волчьими – она видела это в глазах короля фейри, и ловила себя на том же.

В сущности, она уже почти смирилась с тем, что ее путешествие в волшебный мир закончится, не успев начаться. Ну, нельзя сказать, что окончательно – она не привыкла сдаваться без драки. Но принимать неизбежное тоже, как ей казалось, успела научиться. И тут… Или над ними просто жестоко смеются? Страшная плакальщица лениво мерила их взглядом, точно облокотившись о густую тьму. Сейчас она скажет, что выход есть, но только не для них двоих. Или зальется леденящим кровь хохотом и исчезнет во мраке. Или…

Фантазия подсказывала тысячи идей вероятного обмана и, как назло, ни одной годной уловки, чтобы разоблачить оный.

А вот Киэнн, похоже, сомнений не испытывал.

– Тьяр… – медленно, словно пробуя тонкий лед, начал он. – Я никогда не умел просить… и торговаться тоже не мастак… Но если есть хоть что-нибудь, что я мог бы предложить тебе за одну ночь в Маг Мэлле – считай, что это уже твое.

Тьярла по-змеиному улыбнулась – вот-вот и покажет раздвоенный язык-жало:

– Да ты стал романтичен, Дэ Данаан! «Одна ночь в Маг Мэлле…»

– Да в жопу вашу романтику! – Глаза беглого короля полыхнули диким, горячечным блеском. – На большее я просто не рассчитываю, понимаешь? Ночь, день, утро, два часа – на моем месте харчами не перебирают. Если сойдемся на двадцати минутах – тоже соглашусь. Я, видишь ли, тридцать с гаком лет прожил, как под вечным кайфом, а потом обнаружил, что новой дозы уже не достать. Так что я скорей уж псих и торчок-героинист, чем романтик. Псих, который добровольно голову в петлю засунул, надеясь хоть напоследок подышать воздухом Бессмертного Края. И что? – И хрен тебе, Киэнн! Вот тебе могила, в ней и подыхай! – Он перевел дыхание. – Выпусти меня отсюда, Тьяр. Хоть на четверть часа выпусти. А потом убей, сделай своим рабом и убей, или в обратном порядке – мне все равно!

Баньши чуть приподняла длинную бровь, взгляд ее сделался притворно участливым:

– То есть, я так понимаю, ты «добегался»?

– Так точно, моя госпожа, – мрачно кивнул он. – Залезть в эту канаву было проще, чем вылезти.

– Али за тобой не посылали? – По тону баньши чувствовалось, что на самом деле это не вопрос.

Киэнн поморщился.

– Я там… очень крепко застрял. Ну, не поладил с местным правосудием тоже. Загремел, в общем, по полной, чтобы мало не казалось. Казенную баланду хлебать. Можешь представить, что это такое для фейри…

– Ой, из тебя такой же фейри, как из меня сладкоголосая птичка Рианнон! – хмыкнула Тьярла, внезапно заставив, казалось бы, непробиваемого Дэ Данаана густо покраснеть. – Не жалоби меня, смотри и впрямь расплачусь. Сколько отсидел-то?

– Все девять лет, – скрипнул зубами Киэнн.

Баньши присвистнула:

– Убил кого?

– Ну, ты же понимаешь, меня никогда не учили, что это дурно…

– Врет он все, – неожиданно даже для самой себя, вмешалась в беседу Фэй, все еще не решаясь заговорить на языке магмэллиан. – В полиции сказали, что у него две судимости, одна вроде как условно. И что отсидел он полгода за кражу какую-то. Не пойму вообще, на кой хрен ты на себя напраслину возводишь? – добавила она, уже обращаясь непосредственно к Киэнну.

– А это, милочка, у них в роду традиция такая, – саркастично пояснила баньши с легким ирландским акцентом. – Мелкая кража – это как-то убого, жалко. А вот убийство – грозно и страшно. Не знаю только кому? Уж не мне же.

Перехватив взгляд раздавленного и уничтоженного короля, Фэй на мгновение испугалась, что теперь он уж точно либо кого-нибудь убьет (и альтернатив при этом у него совсем немного), либо наложит на себя руки.

– А… почему ты только что сказала, что он… не совсем фейри? – все же не сдержала любопытства она.

Тьярла участливо качнула головой:

– А он тебе не говорил? Подменыш он, не видно, что ли?

Киэнн не поднимал глаз:

– Ну всё, смешали с дерьмом.

Теперь уже вспыхнула Фэй:

– Так вот как ты обо мне думаешь? То есть, быть подменышем для тебя даже более отвратительно, чем быть лжецом, вором или убийцей? Не замарался, когда в постель со мной пошел?

– Только ногами не бейте. Обе одновременно. Хоть по очереди.

Фэй вдруг ощутила ладонь страшной, безжалостной фейри у себя на плече. Пожатие красноречиво говорило: «Оставь его мне». И Фэй почему-то почувствовала себя польщенной.

– Так что, Киэнн Дэ Данаан, человек из рода сидов и альвов, что такого ты можешь предложить мне за услугу, которую могла бы тебе оказать? – теперь плакальщица говорила внятно и отчетливо, на языке, который Фэй, внезапно ставшая ее союзницей, могла без проблем понимать, и даже ее ирландское «рыканье» почти растворилось. – И по какой причине мне следует верить, что ты, лжец и пройдоха, у которого нет ни капли чести и совести, сдержишь данное мне слово и расплатишься по счетам?

Киэнн молчал. В его молчании было столько отчаянья, боли и неизбывной горечи, что сердце Фэй в который раз дрогнуло. В это мгновение она точно знала наперед, что он так ничего и не скажет, чтобы оправдаться. Или признает, что платить ему нечем и что даже если бы и было чем – от расплаты он бы, при любой возможности, постарался уйти. Но это нельзя было оставить просто так. Позволить ему захлебываться в этой трясине, безучастно стоя в стороне. Но что она могла сделать, если трясину он создал для себя сам? И не проложил ни одной твердой дорожки, чтобы приблизиться и протянуть ему руку?

И тут что-то снизошло на девушку-подменыша, которая еще совсем недавно считала себя человеком:

– Я позабочусь о том, чтобы он сдержал слово, – с железной уверенностью, произнесла она.

Киэнн и Тьярла разом вскинули на нее удивленные взгляды.

– А у тебя есть над ним власть? – нахмурилась баньши. – Или тебе это только кажется?

– У меня есть над ним власть, – не дрогнув, кивнула Фэй.

Плакальщица также удовлетворенно кивнула в ответ:

– Ну что ж, тогда, сегодня на закате (а это уже совсем скоро, хотя вам отсюда, конечно, не видно), я выведу вас обоих. А потом, – она внушительно обернулась к Киэнну, – мы поговорим о том, что именно ты будешь мне за это должен.